Обыкновенное весеннее чудо

весна…
и гений чистой красоты таланты раскопает для девчонок.
тогда с цепи срываются коты, хоть седы, да и опытом учены.
и песню удержать нельзя никак – молчанье ей, что клетка золотая.
а там, где в сердце колкость сорняка, изящество и нежность расцветают.
любви душа пугается зимой, весной боится нелюбви, как смерти…
увидел… ослепила… Бог ты мой…
трубою хвост – и пусть, чем может, вертит.

ей скучно от приевшихся утех, накатанность чем дальше - тем несносней.
жизнь такова - ей не везло на тех, кому… здесь слабо сказано - везло с ней.
но чем любить какое-то ничто – уж лучше никого на самом деле.
слез беспричинно-женственный поток болезнен для души, но не смертелен.
быть одинокой, хоть и не одной…
где близкий понимает с полуслова, без слов смекает человек родной.
и отчего-то хочется такого.

она умеет взгляда острием сердцА необратимо рвать на клочья.
тогда любой спасительный прием - как будто пресловутый лом проглочен.
и видно искривление души за внешной горделивостью осанки…
где ангельская внешность, скучно жить, когда в душе ты женщина, не ангел,
затянутость сердечного поста одним лишь самоедством нарушая…

и что же так по жизни опоздал?
молчишь, как не родной, с ней – ведь чужая.
а думать слишком тягостно о ней, хотя в душе прозрачно-невесомо…
нет общих вариантов и корней, но уровень какой-то хромосомы по венам шлет пылающий сигнал: все сверхсерьезно, завершились игры… что жизнь театр любовной драмы - знал. где пара - эпохальный X+Y, константы - это чувства,  имена – не более, чем пара переменных.
и вот она
та самая Она…

и озаренье душ одновременно.

все кроме – задний план, померкший фон. оттенки в посеревшем дальше-реже.
нет общего настолько ничего, что даже по-живому не отрежешь.
как к скрипке Гумилева скрипача, к ней тянет – душу рвать, терзая нервы.
вжечь в губы поцелуй, а в жизнь печать. единственным быть, что важней, чем первым.

весна и нежность – стало быть, не зря так тянет на колени – и мурлыкать.
конечно, в строки тычешь все подряд, эмоции пьянят - не вяжешь лыка…
эх, Александр Сергеич, дорогой, мы тоже не кроссовком щи хлебаем. зол гений красоты… талант такой - он не безвреден, хоть и ископаем. в стихах находки - это ведь когда в реальной жизни видятся потери. ты от себя бежишь невесть куда, себе же изменяя - чувству верен… мир затопил своей немой тоской. нет пары – нет причала у ковчега. а где-то в джунглях алчущей мужской души скулит, промазав, волчье эго. и тем не поднимающихся вес таков, что тяжко, рук не опуская. характер вроде был, но вышел весь, а вот источник чувств неиссякаем.
молчи, печаль, уж лучше помолчи! хоть поводов и более, чем надо, но нет в душе весомости причин залиться водкой, чьей-нибудь помадой пытаться имя вымарать из уст…  торнадо в голове не вырвет слова из них, хотя и знаешь наизусть все, что она и так понять готова.
корчуют крышу страсти, башню рвут,
но слишком неприступно смотрит нежность…
все, как во сне. а чтобы наяву
сбылись мечты, нужна...
весна, конечно!

эффектно обнажается душа, когда молчится мыслями одними…
в объятьях в первый раз еще не сжал, но чувствуется то, что не отнимет никто и никогда… пусть вдох глубок – бездонна пропасть страсти мигом позже… ты демон и ты более, чем Бог, когда Она в бессилии «о боже!» взывает… нестерпим безумный кайф, а наслажденье тащит глубже в бездну. и сколько эту страсть не извергай, огню в душе, как песне в клетке, тесно. глубокий вдох – а хочется в Нее гораздо глубже, ближе и теснее… стон чувственнее – ведь душа поет! и море чувства, страстью пламенея, выносит в ночь нас огненной волной. мечты и яви вытерлись границы…
осознаёшь: вот счастье - спит со мной
которой снюсь, которая мне снится…

искрит и дотлевает звездный прах,
который был небесными телами.
пытается проникнуть в душу и страх:
как можно вновь войти в такое пламя?
огарки-угольки - тела в ночи.
искрят глаза любовью, вспышки дрожи…
уже по крышам чиркают лучи.
когда горячий взгляд скользнет по коже,
вновь вспыхиваешь нежностью…
весна…
миг в вечности безумно-мотыльковой.
пусть душу выжжет намертво она –
на свете стоит жить ради ТАКОГО.