Под гул турбин над белым континентом

                романтикам 60-х

Наш самолёт, как НЛО, над белою планетой.
Мороз за сорок. На волне мелодия не та.
А где-то буйствует жара непроходящим летом
И не стихают, все в огнях, большие города.
О, белый южный континент, тобою я простужен
До корешков седых волос и фляги с коньяком.
А смысл в том, чтоб осознать, что я там снова нужен.
…и выручает, как всегда, заварка с кипятком.
Лечу к тебе, мой лютый друг, чтоб малость охладиться,
Придти в себя от чумовой столичной толкотни…
«Двенадцать тридцать. Океан. Над айсбергами – птицы.
Идём вдоль шельфа. Гул турбин». И я закрыл дневник.

А в доме номер двадцать семь, по переулку Глинки,
В окне второго этажа всю ночь не гаснет свет:
Листает женщина альбом и гладит фотоснимки,
С которых смотрит на неё геодезист-поэт.
Под жёлтым светом, до утра, под синий сумрак ночи,
В уютной комнате, где спит старинный гарнитур,
Она напишет письмецо, закончив словом – «очень»,
И понесёт его ко мне светящийся амур.
И вспомнил я, что в доме том стишок не допечатан:
Уж год торчит в машинке лист, последний знак – «тире»…
И блок «Родопи» на столе, забытый, непочатый…
Когда ж я дома должен быть?.. Примерно – в декабре…
Отсалютует Новый год,, и в муках ожиданья,
На синей наледи окна, конечно для неё,
Я нарисую берега огромной белой тайны,
Куда мы в следующий раз отправимся вдвоём. 

                00 г.