Окаянный год по И Бунину

Проклятый год закончился.
Со свистом входит новый.
Смеяться даже хочется -
все рухнули основы.

В Собранье Учредительном
закончилась бумага;
знать нечего чудить уже -
распущены без флага.

Когда приходят варвары,
империи ликуют:
разбавить кровь пора бы нам-
великую такую!

Ворвалось лиц сияние -
всем скоро будет лучше;
мир Брест-Литовский сами мы -
с противником заключим.

Вот - с февраля стараемся
по новому жить стилю.
 Тринадцать дней - прыть та ещё -
за ночь перескочили.

Что дальше? Брест-Литовский мир
не соблюдают немцы.
Одессу взяли. Ждём всё мы,
пора поддать коленцем.

И вот, создали Армию,
её назвали Красной.
Красноармейцы разобьют
их всех, будет прекрасно.

В папахе чёрной генерал -
был нищим на Тверской он.
Мы предложили - пожелал
стать нашим русским войном.

Пугает немцами народ -
ямщик, стоит у "Праги".
Бабьё смеётся - скалят рот,
придут - мы будем рады.

А 23-го - вдруг, в миг
разбили их под Псковом,
и День Защитников  сам ВЦИК
установил законом.

В трамваях - ад, тучи солдат
бегут с Москвы с мешками.
В окопы снова не хотят,
пошлют наверняка их.

У  Бунина Ивана март
в окне луну рисует.
Про дни про "окаянные"
он сочиняет всуе.

Прекрасен гимназисток вид:
облепленные снегом
бегут, голубизна сквозит
в глазах весенней негой.

К Белову в магазин, солдат:
пудов  пол сотни масла
припёр откуда-то и рад -
разбой стал не опасный.

В Художественной мастерской
собрались журналисты.
Бойкот: газеты - нам на кой
с цензурой большевистской?

И возмущались: "Взят с пером-
никчемный журналюга -
в град Киев - губернатором.
А немцы его любят".

А Бунину сказал Чирков:
"Самарин - монархистик,
с большевиками - вон каков!
Внушит им царских истин".

А небо в сине-голубом
среди ветвей берёзок.
В "Вечерних Новостях" - содом!
Арбат торгует - в розах.

В Книгоиздательстве - не стар,
сидит Клестов-Ангарский.
Ругает всех - он комиссар!
Кто Ленин ему, Троцкий?

"У Луначарского же, Блок -
почти как секретарь стал,-
судачат дамы - как он мог,
любимиц наш прекрасный-.

В Большом ещё дают спектакль.
Но пусто всё, лишь в ложах
сидят и мёрзнут кое-как,
в бинокль запрятав рожи.

Антанта стала, вроде как,
союзником для немцев.
И посылать будет войска,
захватывали Кремль чтоб.

Все песню новую поют -
"Вставай и поднимайся..."
В ней Марсельезу узнают -
ругают наши старцы.

Валерий Брюсов и Толстой
в "Бродячую собачку"
устроились, как на постой,
считая местом злачным.

Гавриилиаду без купюр
читают в "Табакерке"
для шулеров, публичных дур -
вы этому не верьте.

Слух. Немцы будут убивать,
всех, даже семилетних.
Не помнить, чтоб отца и мать,
и некому жалеть их.

Рёк Малантович, адвокат:
 -Европа не допустит.
Для равновесия - солдат
подкинет нам, не струсит.

Вот "Парус" Горький издаёт.
Один лишь Маяковский
за год был  издан, ё-моё! -
сердился Бунин после.

Семнадцать тысяч, мол, вперёд
отдал ему за книгу.
Издатель Тихонов, всё врёт,
в кармане держит фигу.

А Луначарский то, когда
переворот свершился,
он бегал, закатив глаза -
так сильно изумился.

- Подумайте! Ведь мы тогда
хотели демонстраций.
Власть неожиданно отдать
без боя - нате, здрасьте!

Арбат по-прежнему стоит,
Москва в нём всё такая ж!
Народ снуёт, шумит, спешит...
сам ни за что не каясь.


из записок
Ивана Бунина "Окаянные дни" Москва 1918 г.


Для ВИПК по цитате

Здесь, в старых переулках за Арбатом,
Совсем особый город... Март, весна.
И холодно и низко в мезонине,
Немало крыс, но по ночам – чудесно.
Днем падают капели, греет солнце,
А ночью подморозит, станет чисто,
Светло – и так похоже на Москву…

Иван Бунин