Падшие ангелы

Я развратил до жилок душу, слова колышатся в мозгу, как будто травы, и рыбы проходят сквозь стебли. Как я постарел, пропадаю точно пробка на воде. Ныне стерты предчувствия, схвачены на месте преступления невидимой черты. Ветер колесован, как белка. Где мои слова? Волглые, имперские, легко рвущие паутину потерянного мира. Блудные сыновья, вы не умерли? Покорные, упрямые ослы.

Обрыдли дары черных дыр! Тайны вырваны из глубины и болтаются на виселицах. Слушайте рев толпы! Сон, прятки во тьме, под пугалом притихло человече.

Слова, вата вялых движений, похолодание на бумаге. Ряды слов, построенные рукой графомана, обрадованная водная кипень. Напраслина - а ты говоришь о неисчерпаемости тем. Горечь и гордость. Скипетры, грозно поблескивающие шарами верхушек на фоне обуреваемого неба. Годы в ошейниках, черные, сидят на цепи, погруженные в созерцание. Камины оббитые, в пламени плачут скороспелые духи.

Не подведите, чувства, под монастырь, я не хочу открещиваться от мира! Яхта-блоха, барахтающаяся на морском ворсе, остров в душе, покрытой уходящими к небу висельниками и паутиной, я проснулся - отбелена гибель и жизнь расступается вспять, буруны и борозды рыдающих вод. Охапки, бороздящие руками океаны впрозелень, вороньи карнизы и шорох клювов, оперяющих перья. Гласы божие, о голоса: а, стеною встающее вдаль, о, входящее в омут кругами, и, скользящее по-над землей, у, раскрытое словно веер, е, весь свет, напоенный биением; пустота, обрастающая губами и наманикюренными ногтями огня, Бог в грустной белой маске Пьеро и лунные, длинные рукава рек, запустивших пальцы в море, блицкрики и вселенские проклятия; брызжет зияющее небо, остров пылает в тумане зорь, языкасто ветвится, дрожа и взывая. Остров утопает на плече моря, сапоги попирают землю.