Ландышевый яд 2014-2024

Вспомнила о наивном стишке десятилетней выдержки, написанном по заявке-тегу "Ландышевый яд". Решила, не перечитывая первое стихо, нацарапать новое по этой же фразе. Получилось совсем по-разному и о разном, ну оно и неудивительно. )


////

Скоро май разольётся зелёным цветущим морем
по земле и по небу; неважно, хоть стой, хоть падай.
Душный приторный воздух узнаешь и через сто лет:
с детства в памяти тащишь картины о том, как тонет
в этом море весь мир. Зверобой, медуница, мята…

В мерзком месиве марта мечтается о грядущем:
об искрящемся море — прогретом, зелёном, вечном;
концентрате пространства, как вкуса в кофейной гуще;
о небесных и местных садах и прекрасных кущах;
чтоб цвет яблонь ложился, как снег, на худые плечи,

чтобы ночи сминались в комки розоватой слизи…
Воображение рисует по памяти, как с натуры,
безграничный и нежный, отчаянно твой Элизий:
пыль берёз, запах мёда, тюльпаны, шмели, ирисы;
март на красочном фоне — плохая карикатура

на хорошую жизнь и… да в общем, на “жизнь” как слово;
черно-белый набросок, не ставший зелёным маем.
Расцветает в стакане. Жалеешь, что не медовый,
опьяняющий ландыш. Упасть бы в его багровый,
удушающий приступ на месяцы ожидания.

2.03.2024




/////



Он пришёл в синяках, побитый,
на ногах не стоял от дрожи.
И до локтя в крови омытый,
говоря, что ничто не поможет,

он меня умолял о смерти
и часами в мрак извинялся,
всё шептал: "постарайся поверить!”
и глазами с кем-то прощался.

А за ним, словно суть вторая,
приластился незримый демон,
что смотрел на меня, моргая...
Глянь, хвостом засучил, бессмертный.

Он держал на руках отраву,
говорил: "А мне так спокойней”
и сплетал меж собою травы,
но глаза — не цвета цикория.

Он сверкал в лихорадке взглядом
и протягивал руки в небо,
Чтобы бога восславить ядом
и своё погубить бессмертье.

И туман его смертной тени
раскрошился песком по полу.
Ландыш, дышащий стылой ленью,
только горечь приносит дому.

Та отрава, чьё имя реальность,
забрала его вскоре душу.
Пахла ландышем пряным малость
и его ненавистной грушей.

"Заставляй меня сквозь страданья,
и не слушай мои ты речи," —
раздавал он свои указания.
Мгла, сдавившая болью плечи,

Никуда отпускать не рвалась
из когтистых своих обьятий.
Отчего вдруг такая жалость
к отравившему душу ядом?

Слишком нежно и так спокойно
он держал между пальцев воду,
пил до дна, задыхаясь воем,
возрождая мою тревогу.

И в последний черёд, прощаясь,
хрипло клял он моё и имя,
моё сердце и душу. Радость
забирал сквозь глаза родные.

Он шептал на моих коленях
все слова, что давно таились,
чередуя: сквозь извиненья
проклинал он моё наитие.

А букет перезвонов хрупких,
не звенящих бутоном больше,
пил из тела остатки мутных
сил в попытках прожить подольше.

Я его до конца любила.
И тенями в ночи питаясь,
ведь простить-то его простила,
но понять до сих пор стараюсь.

Он молил у меня агоний
и протягивал руки в небо,
чтобы рай да восславить кровью —
лучше б небо осталось слепо…

Он просил у меня раскаянья
и шептал о кровавых реках...
да восславится бог цветами,
ядовитыми для бессмертных.

Май 2014