Жабреев ходок. Парафраз сказа Бажова П. П

В Косом-то Броду, где стоит нынче школа,
Был раньше пустырь, пустополье. Оно
У всех на виду и чуть было на взгорье.
Никто и не зарился. Бают давно

Стояла избушечка на два оконца,
Был там огородишка, банька. Про ту
Избушку все знали людишки в округе.
Была на примете, у всех на виду.

А жил там старатель, Жабрей прозывался.
Мужик уж в годах и давно с сединой,
Но в полной всё ж силе. Легко управлялся
На горной работе с лопатой, киркой.

Был видный старик, говорить лишь не мастер,
Молчун, и характером только задень.
Ни с кем не дружил, и, как видно, недаром
Жабреем  прозвали: сорняк али пень.

Вот этот Никита Жабрей в одиночку
Старал золотишко, порой находил.
Бывало, придёт он в деревню и скажет:
«Вот там копать надо. Знать, там много жил».

За тем за Жабреем еще одну тайность
Знавали. Не раз он бывал при больших
Деньгах. Говорили, что тайным купчишкам
Сдавал самородки размеров таких,

Как прям лапоточки, по фунту и больше,
И всё на одну стать. Хоть ростом малы,
А веские. Шибко за ним доглядали
Купцы да старатели. Да не могли

Прознать самородки он, где добывает.
Сноровку имел. За собою водил
Доглядчиков этих, а только стемнеет,
Так шмыг прямо в лес и ищи, мол, где был.

К жене его тоже подсыл засылали,
Но только всё зря. Подстать мужу была
Старуха. Колючая, без рукавицев
И не подходи к ней. В беседе крута.

Кто к ней заявится, так дальше порогу
В избу и не пустит: «Зачем, мол, пришёл?
По людям не ходим, к себе не зовём, а
Чужому по рылу дадим помелом».

Какие бабёночки к ей подбегали,
Как будто взаймы что-то перехватить,
Того аль другого себе по хозяйству,
Отрежет: «Напредки ко мне не ходить!

Ступай-ка домой! Ждут ведь дома робята
И дел моих больше, и некогда мне».
Вот так они жили Жабрей с Жабреихой,
У всех на отшибе, себе на уме.

А если случалось в артелке работать,
Старал без укору, порой за троих
Ворочал руду и по золоту знал всё,
Но был не любитель разборок мужских.

В артели всегда перекоры, мошенство.
Жабрею-то всё это невперенос.
Послушает он, как народ загамнится,
Себя распаляя в кровавый разнос,

Обронит словцо: «Загудело болото!
И любо ж друг дружку-то драть за грудки.
Пусть слушают те, кому это охота,
А мне несподручно всё то, не с руки!»

Так скажет и плюнет, подхватит лопату,
Кайлу, ковш, мешок свой, подальше уйдёт
Долой от людишек. Порою надолго,
И где-то старает все дни напролёт.

А, как воротится, то всё на нём ново.
Примета ясна, знать, Жабрей при деньгах
И будет гулянка. Он первым-то делом
В кабак. Деньгу кинет на стойку и так

Объявит кабатчице: «Ну-ка, Ульяна,
Цеди своей браги и всем допьяна!
И пусть ни один не гудит, что Никита
Зажал свою долю в кошель. Вот она!»

И сыплет рублями. Гулял без покору,
Всё до чистоты, но свою меру знал.
Потом же в лавчонке обнов и подарки,
Видать, для старухи своей накупал.

Ковровую шаль, башмаки с медной пряжкой,
Кусок цельный шёлку, а после конфет.
Сойдёт на крылечко, давай ребятишкам
Горстями швырять, а те в драчку в ответ.

Так расстервенятся, так лбами сшибутся,
Что свалка пойдёт, а Жабрею смешно.
Зубами лишь скрипнет: «Видать комары-то
Родят комарят лишь. Эх вы, комарьё!»

Ну, а как cтемнеет, домой доберётся.
Присед на завалинке и запоёт
Свою голосянку, тоскливую песню.
Лишь ночью старуха в избу заведёт.

Проспится, а утром опять прежним кругом:
В кабак пропивать всё, детишкам конфет
Разбрасывать. Но был один там парнишка
Дениско Сирота. И было-то лет

Немного ему, но такой долговязый.
Другие парнишки дразнили его:
«Дениско, Дениско, а переломись-ко,
И вровень пойдём!» Ну, а он ничего.

По свому сиротству давно в песковозах.
По росту сходил за большого. Но всё ж
На ум молодой и ему любопытно
Глядеть на Жабрея гулянку. «Чего ж

Долган, ты не ловишь конфет? – вопрошает
Жабрей у мальчонки. – Спина что ль болит?»
А тот отвечает: «Спина моя вздраве.
Большой я, поди-ко, чтоб ползать в пыли».

«А коли большой, так в кабак ступай, выпей
За здравье моё тогда красна вина!»
«Мне мать наказала, пока безбородый
В рот капли не брать и не пить допьяна!»

Никита ему: «Вон какой ты», - и бросил
Серебряный рубль. Тот его не поднял.
«Я милостинку теперь не собираю.
Свой хлеб ем». И гордо прочь заковылял.

Никита взревел: «Ишь какой гордыбака!
Сейчас погляжу, есть ли сила за ним».
Рванул из-за пазухи пачку банкнот и
Швырнул пред Дениском порывом лихим.

А тот, видно, с норовом. Молвит Никите:
«Сказал же, что милостинку не беру.
А с бросу собачьего так и подавно».
Жабрей потерял себя. Не по нутру

Такой разговор. Рукой за голенище,
Извлёк самородку так фунтов на пять.
И парню под ноги: «Не хвастай чрез силу!
Уж это подымешь?» Дениско опять

Ему отвечает: «Такой лапоточек
Добыть самому было б лестно, а так
Чужого не надо мне». И, повернувшись,
Пошёл тихо прочь. «Ну, ты, парень, мастак!

Тебе хоть что надо? Зачем приходил-то?»
«Хотел поглядеть просто, дядя Жабрей,
Своими глазами, как перед народом
Хвалиться ты станешь удачей своей».

Никите обидно. Смолчал, а вдогонку
Кричит парню: «Ну-ко, сюда воротись!
Ты, паря, зайди ко мне утром, как буду
Я трезвый. Хочу побалакать за жисть!

А то расскажу про мурашину тропку,
А дальше уж сам за себя отвечай.
Коль пустят тебя в гору каменны губы,
Тогда лапотков и добудешь. Прощай».

«Ну, что, дядь Никита, дорогу укажешь -
Спасибо скажу», - парень молвит в ответ.
«Я не за спасибо с тобой поделюся.
За то, что в тебе, парень, жадности нет».

Так поговорили и с тем разошлися.
Уж свидеться больше вновь не довелось.
Жабрей после этого случья на гору
Уплёлся к себе. А потом началось…

Наутро пришёл в дом Жабрея Дениско
И видит в сенках, избе полный разброс.
Всё в щепы разбито, разломано, будто
Хитник какой пришлый со зла всё разнёс.

Людей никого нет и крови не видно.
Народ, хоть с похмелья, а тут набежал.
Одно видно, что воевали тут крепко,
В потёмках искали, видать, капитал.

Начальство, понятно, с расспросом пристало,
И к месту пустому тотчас караул.
И так повернули - Дениско подводчик:
Вчера видел слиток, наверно, стянул.

Хотя намекали, хитник, мол, с Кунгурки,
Подручный купца, что по злату рядил.
Но кто ж завинит его, коли начальство
Задарено им, коли всех подкупил?

Парнишку в острог и мытарство на годы.
В деревне Дениску забыли. Народ
На прииске не больно печалиться станет,
Ведь он сирота, и забот полон рот.

Ну, всё же Дениску потом отпустили.
Пришёл он в деревню большим. А избы
Уж нету на взгорке. Лишь яма осталась
На том пустыре, да гнилые столбы.

Хозяйство бесхозно. Желающих много
Чужого добра для себя прихватить.
«А, может, хитник не нашёл, что искал и
Лишь надо поглубже землицу порыть!»

Дениске всё это обидным казалось.
Вот был человек и богатств не нажил,
Всё людям добро раструсил, а осталось
Лишь имя да яма. Как будто не жил.

Пошёл он на горушку, думает думу.
На память пришло, что тогда говорил
Никита про эту мурашину тропку
И каменны губы. Себе порешил:

Пойду поищу эту тропку, и видит,
Что прям у начала её и сидит.
Мурашки ползут и в одну лишь сторонку,
А встречных не видно. Та тропка бежит

Далёко. Занятно, а где ж их хозяйство?
Дай, думает, я погляжу, и пошёл.
И диво: на лапках у них вроде капель,
И искрами светят. Полянку нашёл.

А там из земли камня два, как ковриги,
И сложены точно один над другим.
Ни дать и ни взять – будто губы, и тропка,
Как речка путём к ним стремится прямым.

Глядит, мураши на полянку выходят
И пухнут, ну, прям на глазах. Так больши,
Что видно уж явственно, что лапоточки
Надеты на ножки. И те мураши

Ныряют в ходок, что в губах тех раскрытых.
А скат там из глины, плывун плывуном.
Свои лапоточки внизу оставляют.
Они остаются в песке золотом.

Как только смекнул, стал искать себе палку,
Корягу сучкасту - песок разгребать.
И тут же бадейку нашёл и каелку,
И в губы полез лапотки добывать.

А как он нарыл лапоточков в песке, то
Увидел, что губы закрылись. Смекнул:
«Как видно, пожадничал, хватит две штуки.
Одну для Никиты в помин, а другу

Себе». Лишь подумал, как губы раскрылись.
Один лапоток, что поменьше в сапог
Запрятал, другой же за пазуху сунул,
И сразу в Кунгурку скорее побёг.

Нашел там купца, что по тайному злату
Рядился. Ему достаёт лапоток:
«Отдам тебе даром, коли мне укажешь,
Куда ты Жабреев запрятал?» Тот взмок.

Так жадность купца в тот же миг одолела,
Что не остерёгся и тут же сказал:
«Мы сбросили их в старый ширф на разрезе
У Мраморской шахты». Потом показал

То место. Дениско ж ему отвечает:
«Ну, что же, купец, вот твой куш, получай!»
И хлопнул его самородкою в темя
Со всею охотой: «Твоё, забирай!»

А вскоре купчишку нашли, и с ним рядом
Лежал золотой лапоток, как печать,
Которой его приложили. Потом же
За эту печатку начали сажать

Всех судей, ведь каждый хотел прикарманить
Себе её. Было так до той поры,
Пока лапоточек тот не оказался
У самого главного в деле судьи.

Тот эту печатку в свой дом переправил,
Мол, надо её кислотой потравить,
Опробовать, точно ль она золотая?
Увёз, ну, а после уже говорит:

«Не золото, рядом совсем не лежало».
Все, видят, конечно, мошенство, да как
Сомнение высказать. И не посмели
Его обвинить в воровстве. Тут никак.

А он про себя похваляется: «Ловко
Я всех их обставил! Недаром меня
Тут главным судьёй-то поставили». После
Приехал домой и в сундук… Там дыра

Сквозная, и нет ничего, будто кто-то
Проел в сундучке дырку, червь али вошь.
Уплыл лапоток золотой в эту дырку.
Да, дырка-то есть, только в горсть не возьмёшь.

Дениску по приискам тоже искали.
В Сибирь, знать, подался, а там, где поймать?
О каменных долго губах говорили,
Судили-рядили, мол, где их искать?

На то намекали, так слухи ходили,
Что подле Денисовского рудника.
Всей правды о том настоящей не знаю,
А врать не хочу, не научен пока.