Сердце океана

20

В окутавшей его туманной пелене расплывалось все: лица, голоса, жесты. Он потерял счет полным пивным кружкам, которые попадали в его руки, и дружеским хлопкам по спине. Но он помнил, что его целовали. Неоднократно.

Многие плакали. Он смертельно боялся, что был одним из них.

А еще там пели, и он спел соло, вот это он понял точно. И танцевали, кажется, и он кружился в танце со своим главным электриком, дородным мужчиной с татуировками. И, кажется, он толкнул речь.

В какой-то момент Дарси выдернула его из хаоса и втащила в кухню, налила ему супа. А может, он уронил голову в миску? Вот это помнилось смутно.

Зато он точно помнил, что пытался повалить Дарси на пол, что было отличной задумкой, если бы на кухне не крутился Шон и если бы в итоге бой не выиграла женщина, весившая на добрых пятьдесят фунтов меньше его.

Боже милостивый! Он напился до бесчувствия.

Разумеется, ему и раньше случалось напиваться. Он же учился в колледже в конце концов. Под настроение он мог хорошенько выпить и не испортить вечеринку. Только на этот раз все было иначе, правда, он не помнил всех подробностей. К сожалению.

Однако кое-что он помнил ясно. Кристально ясно.

Дарси вела его к кровати, а он спотыкался и, да, все еще пел — даже вспоминать неловко — приторно-сентиментальную песню «Роза нашего городка» и где-то между куплетами долго объяснял Дарси, что дочь кузины его мамы в восьмидесятых годах была Розой города Чикаго.

А когда он упал ничком на кровать, то сделал Дарси такое непристойное — совсем не в его стиле — предложение, что любая другая женщина на ее месте избила бы его до смерти. А Дарси расхохоталась и заметила, что мужчины в его состоянии вовсе не так хороши, как думают, и лучше бы ему побыстрее заснуть.

Он поверил ей и, мгновенно отключившись, спас себя от неминуемого унижения.

Однако сейчас он лежал в темноте абсолютно трезвый, с половиной песчаных пляжей Ардмора во рту и с полным составом танцевального ансамбля «Риверданс», отбивающим чечетку, в его бедной многострадальной голове. И не в силах пошевелиться, он всей душой мечтал о забвении.

Мечта все никак не осуществлялась, и он представил, как было бы здорово отпилить голову, и пусть она подлечивается где-нибудь в другом месте, пока его тело еще побудет в блаженном сне. Однако, чтобы исполнить это желание, неплохо бы для начала найти чертову пилу. Или нет?

Пожалуй, проще и разумнее проглотить пачку аспирина. Он попытался подняться. Каждое движение было сущим наказанием, но в конце концов ему удалось, подавляя стоны, принять сидячее положение на краю кровати.

Пытаясь сфокусировать зрение, Тревор уставился на светящийся циферблат часов, вызывающе глядящих на него с прикроватной тумбочки. Три сорок пять. М-да, могло быть и хуже. С величайшей осторожностью он повернул голову и только сейчас увидел спящую рядом Дарси.

Тревора пронзила горькая обида. Как эта женщина может так безмятежно спать, когда он умирает рядом с ней? Неужели в ней нет ни капельки сочувствия? И почему она не мучается проклятым похмельем?

Тревор с трудом подавил порыв растолкать ее, чтобы не страдать в одиночестве, поднялся и заскрежетал зубами, когда тьма дрогнула и закружилась. Желудок всколыхнулся, к горлу подступила тошнота.

Никогда, мысленно поклялся Тревор, никогда больше я не позволю себе напиться. Даже если придется принимать тройню в эпицентре торнадо. Он улыбнулся бы, если смог, вспомнив чудесное ощущение маленькой, громко заявляющей о себе жизни в своих руках. Но сил на улыбку не было, он лишь скривился и заковылял в ванную комнату.Не подумав, он включил свет и услышал тонкое поскуливание, как оказалось, свое собственное. Ослепший, истерзанный, он хлопнул ладонью по выключателю и, провалившись в блаженную темноту, чуть снова не заскулил, теперь от облегчения. И привалился к стене, пытаясь восстановить дыхание.

— Тревор? — Он услышал тихий голос Дарси, почувствовал легкое прикосновение к своей руке. — Тебе плохо?

— Нет, мне хорошо. Спасибо за заботу. А ты как? — Слова раздирали глотку, как крупнозернистый наждак.

— Бедняжечка. Ну, если бы у тебя не болела голова, я решила бы, что ты робот. Идем, я уложу тебя и подлечу.

Дарси проснулась и готова его утешать, а к бушующей в нем мерзости добавилось раздражение.

— Уже. Подлечили. Ты и твоя банда садистов.

— Это и вправду было ужасно. Мне так стыдно.

Он хотел язвительно прищуриться, но побоялся, что глаза его не справятся с этой непростой задачей.

— Издеваешься?

— А ты как думаешь? — Дарси потянула его обратно в спальню. — Но сейчас у нас другие заботы. Вот мы и дошли, садись осторожненько.

Как у нее ловко получается. Интересно, сколько пьяных мужиков она укладывала в постель утром после попойки? Тревор прекрасно понимал, что мыслишка подлая, но она уже пустила корни.

— Богатый опыт?

Дарси поняла, что он хочет ее обидеть, но решила не обращать внимания, ведь она видела, как он страдает.

— Невозможно работать в пабе и не сталкиваться с пьяными. Тебе нужно лекарство, вот и все.

— Если надеешься влить в меня хоть каплю виски, ты сошла с ума.

— Нет, нет, я не собираюсь клин клином вышибать. Отдохни. — Как опытная сиделка, Дарси взбила подушки и подоткнула их под его спину. — Я сейчас вернусь. Надо было приготовить вчера, но я закрутилась и не подумала.

— Просто дай хоть одну таблетку чертова аспирина. — «Желательно размером с луну», — мысленно добавил он.

— Хорошо, хорошо… — Дарси легко коснулась губами его пульсирующего виска. — Потерпи минуточку.

Опять играет? С чего это вдруг она стала такой милой, такой заботливой? Он разбудил ее в четыре часа утра и не сказал ни одного доброго слова. Почему она не огрызается? Почему она не страдает похмельем?

Охваченный подозрениями, он заставил себя встать и, сжав зубы, натянул джинсы. И, еле передвигая ноги, добрался до крохотной кухоньки. Как только его глаза приспособились к свету, он увидел, что Дарси бросает в стеклянный кувшин какую-то гадость.

— Ты трезвая.

Дарси прекратила помешивать мерзкую жидкость и оглянулась. О, парень похож на жертву кораблекрушения и все равно умопомрачительно красив.

— Да.

— Почему?

— Еще до того, как мы добрались до паба, стало ясно, что ты напился за нас обоих. Имел право. Милый, присядь, не казни себя так, тебе и без того несладко.

— Я обычно не напиваюсь. — Ему удалось сказать это с неким подобием достоинства, но он побоялся, что его стошнит, удалился в гостиную и присел на подлокотник кресла.

— Даже не сомневаюсь. — И, наверное, поэтому он страдает и телом, и душой. — Но ночь была исключительной, и ты прекрасно повеселился. Наша лучшая вечеринка, с тех пор как поженились Шон и Бренна, а мы праздновали их свадьбу целый день и полночи.

Дарси подошла к нему со стаканом, в котором плескалась подозрительная жидкость.

— У нас было столько поводов для праздника. Джуд, и малышка, и театр.

— При чем тут театр?

— Его название. Ой, пиво смыло твою память? Ты объявил, что назовешь его «Duachais». Мне было так приятно. И все, кто был в пабе — а к закрытию подтянулся чуть ли не весь Ардмор, — пришли в восторг. Чудесное название, правильное. И так много значит для всех нас.

Досадно, что он ничего не помнит. Досадно, что объявил это, когда ничего не соображал. И где тут достоинство?

— Это ты придумала.

— Я произнесла слово, а ты правильно им распорядился. Запей аспирин вот этим, и сразу оживешь.

— Что это?

— Эликсир Галлахеров. Рецепт передается из поколения в поколение. Ну, не бойся, будь паинькой.

Тревор схватил таблетку, затем стакан, хмуро уставился на Дарси. Она выглядела потрясающе. Прекрасной, отдохнувшей, идеальной. Распущенные волосы блестят, глаза ясные и веселые, и улыбается вроде сочувственно. Ему отчаянно захотелось положить раскалывающуюся голову на ее роскошную грудь и тихо умереть.

— Гадость!

— Не капризничай. Вкус совсем не противный.

— Не это. — За неимением лучшего он запил таблетку и помрачнел еще больше. — Все гадость.

Дарси терпеливо ждала, пока он выпьет до дна, а его раздирало огромное, острое желание. Даже сейчас, чувствуя себя полной развалиной, он нестерпимо нуждался в ней. Унизительное ощущение.

— Спасибо, — проворчал он, вернув ей пустой стакан.

— Не за что. — Дарси не дала обиде дорогу, напомнив себе, что сегодня Тревор заслужил ее заботу.

Он привел в мир ее племянницу. За одно это она была перед ним в неоплатном долгу. Он назвал свой театр словом, которое подарила ему она, это честь для нее. И невозможно ругаться с ним, тем более когда ему так плохо.

В общем, Дарси проглотила гнев и обиду и решила побаловать его еще немного.

— Я знаю, что тебе сейчас нужно. Горячий завтрак и твой любимый кофе вернут тебя к жизни. Я позабочусь о тебе, как любящая мамочка… Ой, я вспомнила. Господи, где же были мои мозги?! Твоя мама звонила ночью в паб.

— Что? Моя мама?

— Ты был на улице, серенадами провожал семейство Даффи. С ней разговаривал Шон. Она кое-что просила тебе передать.

Тревор вскочил.

— Ничего не случилось?

— Нет, нет, не волнуйся. Шон сказал, что у нее был очень довольный, даже счастливый голос. И она поздравила нас с рождением Эйлиш. В общем, она велела передать тебе: «Да, конечно, так и должно быть, я в полном восторге». И она просила тебя перезвонить и подробно об этом рассказать.

— О чем подробно рассказать?

— Понятия не имею! — крикнула Дарси уже из кухоньки.

— Я не знаю, о чем она… — Тревор пошатнулся, схватился за спинку кресла.

«Я люблю ее. Обязательно при этом чувствовать себя идиотом?»

Но ведь он не посылал то письмо! Он хотел стереть последнюю строчку, когда электричество вырубилось, прикончив ноутбук. Он не нажимал на клавишу «Отправить». Мама не могла получить письмо, которое он не посылал.

Тревор потер лицо ладонями. Но разве он не узнал, что невероятное здесь — обычное дело?

И что теперь? Мама счастлива оттого, что он чувствует себя идиотом?! Это хорошо, решил он, заковыляв туда-сюда по тесной гостиной, потому что с каждой минутой он чувствует себя все большим идиотом. И что теперь? Мама счастлива оттого, что он чувствует себя идиотом?! Это хорошо, решил он, заковыляв туда-сюда по тесной гостиной, потому что с каждой минутой он чувствует себя все большим идиотом.

И во всем виновата женщина, которая сейчас возится здесь, рядом. Это из-за нее он чувствует себя слабым и глупым. Какая-то часть его души трепетала от того, что он наконец может быть слабым и глупым в любви, но он понимал, что попал в беду.

Тревор остановился, уставился на картину с русалкой, и гнев снова вскипел в нем. И в кого же он влюбился? Кто она на самом деле, черт побери? Сколько в ней от изображенной здесь красивой соблазнительницы и сколько от преданной женщины, которая сейчас готовит ему завтрак? Может, это все волшебные чары, своекорыстная магия, лишившая его собственной воли, собственных чувств ради удовлетворения чужих желаний.

Может, Дарси это знала?

Duachais. Знала, мрачно подумал он. Не могла не знать. Гвен отвергла предложенные ей сокровища солнца, луны и океана. А что сказала Дарси, когда он спросил, обменяла бы она свою гордость на драгоценности?

Она ответила, что нашла бы способ сохранить и то и другое.

Кто бы сомневался!

И картину она сохранила. Картина висит в ее комнате бог знает сколько времени после того, как модель выставила художника за дверь.

— У меня нет никакого мяса на завтрак, — сообщила Дарси, выглянув из кухни. — Я спущусь вниз, украду что-нибудь у Шона. Ты хочешь бекон, или колбасу, или и то и другое?

— Ты с ним спала? — слова вырвались прежде, чем он успел прикусить язык.

— Что?

— С художником. Который нарисовал это. — Тревор повернулся к ней, прекрасно сознавая, как нелепа его ярость. — Ты с ним спала?

Дарси замерла. Кровь так сильно пульсировала в висках, что она не могла думать.

— Тревор, ты испытываешь мое терпение, а все знают, что терпение не входит в число моих достоинств. Поэтому я просто скажу, что это не твое дело.

Конечно, не его.

— Черта с два! Он любил тебя? Ты с удовольствием позировала ему, а потом прогнала к черту?

Нельзя поддаваться на провокацию. Нельзя показывать свою боль. Ни в коем случае.

Дарси сосредоточилась на ярости, сверкающей в глазах Тревора, и не стала сдерживать свою.

— Понятно, что ты обо мне думаешь, и ты недалек от истины. У меня были мужчины, и я не собираюсь за это извиняться. Я брала то, что меня устраивало, ну и что?

Тревор сунул руки в карманы.

— И что же тебя устраивает, Дарси?

— Ты устраивал какое-то время. Но, кажется, это время прошло. Уходи, пока мы не наговорили друг другу то, что может расстроить нашу сделку.

— Сделку? — Ну и штучка! Невозмутимая, хладнокровная. А он вот-вот лопнет от ярости. — Всегда сделка, не так ли? Контракты, деньги, прибыль. Ты нацелилась на большой куш.

Она побледнела. На ее белом как мел лице еще ярче вспыхнули синие глаза.

— Убирайся! Вон из моего дома! Я не пущу в свою постель мужчину, который смотрит на меня и видит шлюху.

Ее слова отрезвили его, привели в чувство. Он чуть не сгорел на месте от стыда.

— Я не это имел в виду. Я никогда не думал ничего подобного.

— Неужели? Выметайся, ублюдок. — Ее затрясло. — А пока ты здесь, вот что я тебе скажу: это нарисовала Джуд и подарила мне на день рождения.

Дарси развернулась и, гордо выпрямившись, скрылась в своей спальне.

— Дарси, постой! — Он умудрился придержать дверь. — Прости! Послушай… — Это все, что он успел сказать до того, как что-то разбилось о дверное полотно в дюйме от его лица. — Господи!

— Я сказала, вон из моего дома.

Она уже не была бледной. Раскрасневшись от ярости, она схватила хорошенькую фарфоровую шкатулочку. Доли секунды не хватило Тревору, чтобы решить: броситься вперед или отступить. Шкатулка больно ударила его в плечо.

— Прости, — повторил он, хватая Дарси за руки и мешая выбрать следующий снаряд. — Я перешел все границы. Я не думал, что говорил. Мне нет оправданий. Пожалуйста, выслушай меня.

— Тревор, отпусти меня.

— Бросай все, что хочешь, но потом выслушай меня. Пожалуйста.

Она дрожала, как тетива лука, из которого только что выпустили стрелу.

— Зачем?

— У тебя нет причин. Но все равно выслушай.

— Ладно. Только отпусти меня и отойди. Не трогай меня сейчас.

Он вздрогнул, кивнул и отпустил ее. Он понимал, что заслужил ее гнев. Он испугался, что она вышвырнет его из своей жизни, и приготовился умолять.

— Я никогда раньше не ревновал. Поверь, мне это нравится не больше, чем тебе. Это низко, недостойно.

— У тебя были женщины до меня. Я упрекала тебя? Я унижала тебя?

— Нет. — Он понял, как больно обидел ее. Они оба сейчас истекали невидимой миру кровью. — Я не имел права, у меня не было причин. И не о картине я думал. Я не могу справиться со своими чувствами к тебе. И с собой. — Он погладил ее волосы, глядя в ее ошеломленные глаза. — И все это превращает меня в идиота.

Ее сердце заколотилось как бешеное.

— С тех пор как мы встретились, я не думала ни об одном мужчине, кроме тебя. Этого тебе хватит?

Тревор опустил руку.

— Должно бы хватить. Но не хватает. — Он отошел, вернулся к ней, снова отошел. К черту планы, к черту графики, пора действовать. — Мне нужно от тебя гораздо больше, и я хочу дать тебе все, что ты хочешь.

В сердце кольнуло.

— О чем ты говоришь?

— Я хочу, скажем так, эксклюзивные права. На тебя, на все. — Он вернулся к ней. — Можешь назвать условия. У меня есть квартира в Нью-Йорке. Если она тебе не понравится, найдем другую. Сами или через компанию. У меня есть несколько домов в разных странах. Если хочешь, я куплю землю здесь, построю дом по твоему вкусу. Куда бы нам ни пришлось уехать, я думаю, ты захочешь возвращаться сюда.

— Понимаю, — тихо произнесла она, опуская глаза. — Ты все продумал. А у меня будет доступ к банковским счетам, кредитным картам и всему остальному?

Тревор сунул сжатые кулаки в карманы.

— Разумеется.

— И за все это… — Дарси провела пальцем по браслету, который не снимала с тех пор, как он сам застегнул его на ее запястье. Которым она дорожила, восхитившись его красотой, а потом потому, что это был его подарок. — И за все это я буду принадлежать только тебе.

— Можно и так сказать, но я…

Он считал, что буря пролетела, и расслабился. Маленькая вазочка из почти прозрачного ирландского фарфора ударила его в лоб. Сквозь посыпавшиеся из глаз искры он увидел лицо Дарси. Снова бледное и застывшее от ярости.

— Ах ты, подлая мерзкая дрянь! Какая разница между шлюхой и любовницей, кроме таксы и формы оплаты?— Любовница? — Дрожащей рукой он дотронулся до лба, уставился на окровавленные пальцы.

И еле успел уклониться от керамического горшочка. — Кто сказал… Прекрати!

— Жалкий червяк. Подонок! — Все красивые вещицы, которые она собирала годами, летели в него и осколками рассыпались по полу. — Ты не нужен мне даже на серебряном блюде, на котором родился. Подавись всеми своими домами, счетами и кредитками или засунь их в свою задницу.

Слезы застилали ей глаза и мешали прицельной стрельбе, но дождь сыпавшихся на него осколков внушал благоговейный страх. Тревор загородился от бра, которое она сорвала со стены, наступил босой ногой на стекло, выругался.

— Мне не нужна любовница.

— Пошел к черту. — Одна ценность у нее осталась. Дарси схватила крохотную резную шкатулку и выбежала из спальни.

— Господи. — Тревор опустился на кровать, чтобы вытащить стекло из ступни. Он не удивился бы, если бы Дарси вернулась с ножом или еще с чем-то острым, и резко вскинул голову, услышав, как хлопнула дверь ее квартирки.

— Дарси! Черт побери. — Оставляя кровавые следы, он бросился вслед за ней.

Наверное, даже косноязычный кретин смог бы все ей объяснить гораздо лучше.

Тревор скатился с лестницы, снова выругался, услышав грохот двери паба. Господи, куда ее понесло? Они же не одеты. Она в тонком халате, он в одних джинсах. Разумный мужчина побежал бы со всех ног в противоположную сторону, но Тревор стрелой вылетел вслед за Дарси на улицу.

Дарси на бегу швырнула в него шкатулкой, сжимая в другом кулаке драгоценный камень, который хранила в ней. К черту желания, в ярости думала она. К черту любовь! К черту Тревора! Она выбросит волшебный сапфир в море.

Надежды, мечты, обещания больше не имеют к ней никакого отношения. Если любить — значит бросить все к ногам мужчины, который ее презирает, она обойдется без любви.

В предрассветном сумраке она мчалась вдоль каменного парапета, не слыша ни рыданий, вплетающихся в мерный рокот моря, ни криков Тревора, полных отчаянной мольбы.

Выбегая на пляж, Дарси споткнулась и упала бы, если бы Тревор не подхватил ее.

— Дарси, подожди. Не надо! — Он думал, что она хочет броситься в воду и утопиться, и, когда обнимал ее, его руки тряслись.

Она набросилась на него, как дикая кошка, лягалась, царапалась, кусалась. От шока он плохо соображал и, чтобы защититься, сбил ее с ног, навалился сверху и прижал к песку. И обнаружил, что похмелье не идет ни в какое сравнение с болью, которую может причинить разъяренная Дарси Галлахер.

— Полегче, — задыхаясь, пробормотал он. — Успокойся!

— Я тебя убью… при первой же возможности.

— Верю. — Ее глаза метали молнии, по щекам ручьями лились слезы. Впервые он видел, как она оплакивает себя. Из-за него.

— Я виноват. Я все испортил. Дарси, я не звал тебя в любовницы. Ты все не так поняла. Я пытался сказать, что прошу тебя выйти за меня замуж.

Она задохнулась и словно окаменела.

— Что?

— Я просил тебя выйти за меня замуж.

— Замуж. Муж и жена. Кольца. Пока смерть не разлучит нас?

— Ну да. — Он опасливо улыбнулся. — Дарси, я…

— Не мог бы ты с меня слезть? Мне больно.

— Прости. — Он откатился, помог ей сесть. — Если бы я мог начать сначала.

— О нет. Давай продолжим с того, на чем прервались. Ты предлагал мне дома и банковские счета. Так делают предложение таким, как я?

Ее голос звучал сладко, но резал, как острая бритва.

— А…

— Ты думаешь, что я выйду за тебя замуж ради того, что у тебя есть, ради того, что ты можешь мне дать?

— Но ты же говорила…

— Плевать на то, что я говорила. Любой идиот, если бы потрудился послушать, посмотреть, понял бы, что это пустая болтовня. Вот что, Маги, можешь сжечь свои прекрасные дома и огромные счета, можешь сжечь их дотла. Мне плевать. Я даже могу купить гребаный факел и поджечь их сама.

— Ты ясно дала понять…

— Не давала я ничего понять, потому что ничего не было ясно мне. Но теперь я все прояснила. Я приняла бы тебя голого и босого. Теперь ты мне не нужен никакой.

Дарси замахнулась, и чисто инстинктивно он перехватил ее руку, разжал ее пальцы.

— Что это?

— Мое. Подарок Кэррика. Сапфир. — Как же трудно ей было говорить, голос не слушался. — Сердце океана. Он сказал, что я могу загадать желание. Только одно, но любое. А я не воспользовалась и никогда не воспользуюсь. И знаешь почему?

— Нет. Только не плачь больше. У меня сердце разрывается.

— Знаешь почему? — Она охрипла от слез.

— Нет, не знаю. Почему?

— Я хотела, чтобы ты полюбил меня без всякой магии. Это было мое единственное желание, так как же я могла его загадать и получить то, что хочу?

Магия, подумал он. Он боялся магии, а Дарси держала ее в своей руке. Он предлагал ей богатство, а ей был нужен только он сам. Дарси хотела выбросить в море все, о чем, как он думал, она мечтала.

— Я любил тебя без магии. Я люблю. — Он снова взял ее за руку, с силой сжал ее пальцы, обхватившие драгоценный камень. — Не выбрасывай его, не разлучай нас из-за того, что я вел себя как последний дурак. Клянусь тебе, никогда я не проваливался с таким треском, позволь мне все исправить.

Дарси отвернулась к морю, закрыла глаза.

— Я устала. Я страшно устала.

— Давным-давно — кажется, что давным-давно— я сказал тебе, что не могу полюбить. Я в самом деле так думал, я верил в это. Не было никого… Ни с кем и никогда не возникало никакой магии.

Дарси разжала пальцы, уставилась на сапфир на своей ладони.

— Я им не пользовалась.

— Тебе и не надо было. Тебе надо было просто быть. Я изменился, встретив тебя. Я пытался как-то компенсировать изменения, держать все под контролем, не отвлекаться. Я не искал тебя, не стремился к тому, что случилось. Вот что я говорил себе. Я ошибался и знал это. В каком-то смысле я всегда искал тебя, всегда искал то, что случилось.

— Ты думаешь, что я такая бессердечная и корыстная, что не могу любить без выгоды?

— Я думаю, что ты разная, и каждый раз, как я вижу новую грань, я люблю тебя еще сильнее. Я хотел тебя, и мне казалось, что надежнее всего я удержу тебя богатством.

— Когда-то я действительно больше всего хотела богатства. До тебя, — честно призналась Дарси.

— Чего бы каждый из нас ни хотел раньше, теперь не имеет значения. Да, все то в прошлом, и важно лишь настоящее.

— Больше всего на свете сейчас я хочу, чтобы ты посмотрела на меня и сказала, что любишь.

Дрожа на холодном ветру, Дарси обхватила себя руками. Она не сводила глаз с моря, понимая, что сейчас, в это самое мгновение, меняется ее жизнь, исполняются мечты, накладываются чары и спадают заклятья.

— Черт побери, Дарси! — Его нетерпеливый голос вернул ее с небес на землю. — Ты хочешь, чтобы я ползал перед тобой на коленях?

Дарси посмотрела на его несчастное лицо, и в ее мокрых от слез глазах появились веселые искорки.

— Да.

Он и вправду чуть не упал на колени, но в последний момент понял, что тем самым вынесет смертный приговор всему, за что страдал.

— Нет, будь я проклят.

Дарси физически почувствовала, как тяжелый груз скатился с ее плеч, и бросилась в его объятия.

— Ну вот. Высокомерный ублюдок, которого я люблю. — Она приникла губами к его губам, теплым, истосковавшимся. — Вот мое настоящее сердечное желание.

— Повтори, — прошептал он. — Только без ругательств.

— Я люблю тебя таким, какой ты есть. — Дарси отстранилась, сочувственно произнесла: — О нет, ты весь в крови.

— Любопытно, с чего вдруг.

— Я тебя перевяжу, обязательно, но сейчас я хочу, чтобы ты снова сделал мне предложение. Как полагается. Здесь, перед солнцем, морем и зарей, посреди всей этой магии. Тревор, я хочу немного магии и для нас.

Как и Дарси, он чувствовал дрожащую в воздухе магию, но у него не было кольца, не было ничего, достойного этого мгновения. И тут он вспомнил о серебряном диске и, сняв его, надел на шею Дарси.

А она вспомнила слова, донесшиеся до нее в полусне.


Вечная любовь.


— Амулет, — сказал он. — Обещание. Дарси, выходи за меня замуж. Живи со мной до конца моих дней. Роди мне детей.

— Хорошо. С радостью. — Она вжала сапфир в его ладонь. — Амулет. И обещание.

— Ты посрамила меня.

— Нет. Никогда. — Она погладила его по щеке. — Я беру тебя, Тревор, принцем или нищим. Но ты любишь меня и понимаешь, что принцем ты мне нравишься больше.

— Ты просто создана для меня.

— Я знаю. — Она вздохнула. Опустила голову на его плечо, когда он теснее прижал ее к себе. — Ты слышишь? Кроме шума волн.

— Да, я слышу.

Музыка, триумфальная музыка, переливы флейт, ликующий зов труб.

— Дарси, смотри. Там, над водой.

Не высвобождаясь из его объятий, она повернула голову. Солнце, разорвавшее полумрак на востоке, залило перламутровым светом море и небо. И по этому мерцающему небу летел крылатый белый конь.

Всадник в сияющей серебром одежде, с развевающимися черными волосами обнимал возлюбленную, прижавшуюся щекой к его груди. Ее зеленые глаза затуманились от любви. Кэррик и Гвен.

Они летели все выше, над сверкающими росой зелеными холмами, а за ними распускалась переливающаяся, как драгоценные камни, радуга.

— Наконец они вместе, — прошептала Дарси. — И счастливы. И теперь будут счастливы вечно. Заклятье разрушено.

— То разрушено. А наша магия только начинается. — Он повернул ее лицом к себе. — Дарси, ты сможешь жить со мной долго и счастливо?

— Смогу, Тревор Маги. — Она поцеловала его, скрепляя клятву. — И хочу.

Солнце все выше поднималось над морем и светило все ярче. Музыка вплеталась в тишину рассвета и скользила под радугой, триумфальной аркой соединившей все начала и счастливые завершения.

Нора робертс