Мой Ларгус едет прямо в ад...

Мой Ларгус едет прямо в ад,
полжизни разменяв на четверть.
До середины не дойдя, я бросил вожжи.
И колесница разбивалась о поля,
буква не вышла за размер своего листа.
До холода, до дрожи я дожил.
Не пережил, но это ли так важно?
Я почерневший Арлекин бумажный,
впитаю всё в себя
и выброшу наружу без следа.
Чего коснусь, то и разрушу.
Здесь неуместны жалобы и честь.
Жалеть меня не надо,
я – не здесь, послушай, я
аляповатый.
Какой-то не такой, –
что чёрт не разберет и ногу сломит, –
слепой, поддатый.
Драккар не попадает в порт.
Рыцарь не залезает в латы.
Это ли ваш романтизм?
А, может быть, возрождение?
Или, может, всё-таки, вашу такую
драгоценную жизнь
сносит любое течение и перемена правил?
Перемена. Школьник рюкзак оставил,
там только тексты и рыжие значки.
Я жив, и стоит сказать, почти.
Машину трясет на кочках.
В поселке Октябрьском поздно ночью я сошел
с маршрута, с ума, с попутной.
Жизнь представляла её минута.
Люди вокруг горели, их никто не тушил.
Воды всегда больше, чем времени в отпечатках шин.
Ещё стоило во что-то верить,
Незнайка из Лунного города.
Это и правда случается, и чаще всего – без повода,
как ничто – плывущее по массиву.
Я родился в России, или во мне родилась Россия?
Вот в чем вопрос и сразу спрос.
С кого? А вы не поленитесь и перечитайте.
Мне завтра вставать к восьми.
Но встану ли завтра с кровати тем, кем я был вчера?
А был ли я ночью? Или он, то есть тот самый я,
не дождался утра и исчез, растворился...
Небо синее... Нет, оно лысое,
разворованное и похищенное,
словно кто-то его так жадно
употребляет в пищу.
Вот вам и голый завтрак.
Я оделся и вышел к парку.
Никого... А чего ещё можно было ждать?
Подъехал яндексовский ларгус.
Всё начинается и снова, и опять.


<16 декабря>