Богатырёва рукавица. Парафраз сказа Бажова П. П

В местах-то здешних раньше человеку
Житьё не сахар было. Потому
Зверь дюже лютый ко всему чужому,
А гнус такой – сжирает на корню!

Вот оттого сперва и обживали
Края таёжные богатыри,
Что на людей по виду походили,
Но лишь большие и с камнём внутри.

Такому зверь и овод не помеха,
А жаром, стужей вовсе не проймёшь.
Опять же и домов для них не надо.
Всё нипочём, за здорово живёшь.

Среди богатырей один был старший.
Так он прозванье Денежкин носил.
И у него, как видно на ответе,
Стакан топазный с денежками был.

Стакан, как бочка, вёдер аж на сорок
И выточен на изумленье прям:
Прозрачны стенки, денежки ж большие,
Как лопухи, под стать богатырям.

И сила этих денежек такая,
Коль богатырь потрёт её она
Тотчас то место, где была добыта
Руда иль камень, явит на глаза

Со всеми горочками, тайными ложками,
Болотцами. Смотри-де, примечай,
Всё ли в порядке, как руда хранится,
Не покусился ль кто-то невзначай?

А для догляду, ну и для посылу,
Богатырю в помощники дана
Была большая каменная птица,
Навродь сороки. Тож была умна

И нравом бойка, лёгкая в полёте,
Обличьем точно радуга в смоле,
Глаз, как агат в зелёном ободочке.
Чуть что заслышит, треск по всей земле.

Богатыри, пока младые были,
Маленько поубавили зверья,
Болота иссушили, много тропок
По лесу протоптали для себя,

Иные речки отвели. Короче,
Трудились не для славы, для души.
Потом стареть начали, одряхлели,
Отяжелели, мохом обросли.

Старшой их кличет, а они ни с места.
Кто-то сидит, а кто лежмя лежит,
И крику богатырского не слышат.
А Денежкин и сам едва стоит.

Так присугорбится и стоя дремлет.
Заботы всё ж таки не потерял,
И, чуть сорока где-то застрекочет,
Глядишь, глаза открыл, заковылял.

А к той поре и люди появились,
Охотники начали забегать.
Привольно ж тут, зверья всегда в избытке.
Потом и хлебороб начал пахать,

Валить деревья да деревни ставить,
Старатель землю принялся копать.
Видать, прослышал про стакан топазный,
Что полон денежек, и стал искать.

Как камешки нашли тут, потянулись
Добытчики-старатели гуськом.
Известна жадность эта человечья,
Богатство прихватить себе тайком

И на себя перевести всё махом.
Глядят, что утлый богатырь не спит.
Хоть чуть живой, гигантской рукавицей
Стаканчик тот с топаза всё же бдит.

Давай его обхаживать словами:
«Взаймы взять денег у тебя хотим.
Дозволь, родимый. Справимся с делами,
Так непременно всё и отдадим.

И убери сороку ты подальше».
Старик на эти речи лишь бурчит,
Как гром далёкий: «Только с уговором,
Чтобы на пользу людям», - говорит.

Сороке знак подаст: «Ну-к, Стрекотуха,
Посторонись!» Та на плечо вспорхнёт,
Чуть рукавицу в сторону подвинет,
Стакан топазный к людям поднесёт.

Та рукавица - людям неподъёмна.
Ломом иль вагой не отворотить.
Стакан топазный тож навеки сделан,
Не расколоть его и не разбить.

И лишь маленько сдвинут рукавицу,
Запустят руки алчные в стакан,
Так стыд последний тут же потеряют
И надорвут здоровье и карман.

Так со своею ношей и загибнут.
Повадку эту Денежкин давно
Взял на приметку. Вслед пошлёт сороку,
Чтоб поглядела, что сотворено?

Далече ли ушёл скоробогатка,
Что денежек два пестеря нагрёб?
Сорока вскоре с денежкой вернётся,
В стакан их бросит, скажет: «Рудокоп

Уж на дороге волками обглодан.
Знать, не по силам на плечи взвалил
Себе добра. Дай волю всё стянул бы,
Кабы кишкой своею крепче был!»

Бывали и удачливые. Много
Открыли приисков да рудников.
С годами тропки в Денежкину-гору
Приметны стали. Столько черепов,

Костей людских там выстлали дорожку.
Старик ворчал: «Мож вразумит оно
Чужое горе, смерть? Мож поразмыслят,
Зачем богатство людям-то дано?

Ведь человеку стоящему гадко
И муторно-то по костям ходить.
Мож зародится в сердце пониманье
С понятьем, чтоб к богатству подступить!

Заждались мы с тобою, Стрекотуха,
Когда придёт нормальный человек.
Передадим ему всё по порядку
И на спокой отправимся навек!»

И раз сорока вдруг зашебуршилась,
Слетела с места, будто ждёт гостей.
Богатырю на плечи взгромоздилась
И замерла, навродь, как ждёт вестей.

Идёт по тропке человек. Каелки
С ним нет, лопатки нет и нет ковша,
И без ружья. Как видно не охотник.
Идёт уверенно и не спеша.

Навроде, всё осматривает только.
Глаз любопытный, быстрый ко всему.
Одет простецки, но по-городскому.
Свою снимает кепку на ходу.

Подходит ближе к Денежкину, молвит:
«Ну, здравствуй, богатырь! Я вот хожу
Давно уж по земле, где для народа
Какая польза, может быть, гляжу.

Что, где полезное впусте хранится,
И как получше для народа взять?»
Старик-гора ему и отвечает:
«Давно такого жду, чтоб передать

В заботливые руки все богатства,
А то одни скоробогатки всё
Сюда ползут. Одна у них забота,
Как бы побольше прихватить своё.

Как мухи гибнут, делу лишь помеха.
Могу тебе все руды показать!»
И, рукавицу сняв, стал человеку
Картинки рудных залежей являть.

«Умно придумано. Ежели с толком
Твои все знаки эти разобрать,
Старик, всю землю, горы и все недра
Тогда возможно наперёд узнать».

Тут богатырь и говорит сороке:
«Дождались, Стрекотуха, мы час свой,
Пришёл земли хозяин настоящий,
С понятьем. Значит, можно на покой!»

Загрохотал совсем по-молодому,
На всю округу богатырь изрек:
«Ты старых гор последнее сказанье
Послушай на прощанье человек.

Бери богатство наше верховое,
А под стаканом этим не забудь -
Зарыт огромный изумруд, поболе,
Намного боле этого. Мабуть

И он народу при нужде сгодится».
А человек на это отвечал:
«Спасибо, старина, не беспокойся», -
И только головою покачал.

Мол, разберём, как нужно. «Коль при жизни
Я не успею сделать это сам,
Товарищам надёжным, что устроят
На пользу нашим людям передам!

В том ты не сомневайся, и спасибо
Тебе за службу, дельный твой совет».
Тут богатырь глаза закрыл навеки
И стал гора-горою старый дед.

Так и прозвали Денежкиным камнем
Ту гору. Левый скат чуток вдали,
Там, где сорока враз окаменела,
Урочищем Сорочьим нарекли.

Богатырёву эту рукавицу
Тот человек поднял (хватило ж сил),
Хоть тяжела была, в его три роста,
И на стакан топазный положил.

«Пусть полежит пока заместо крышки,
Чтоб баловства никто не произвёл.
Ещё послужит нам, ещё сгодится».
Сказал и прочь дорогою пошёл.

Хоть далеко ушёл, а всё же видно.
Ни горы, ни леса его вовек
От нас собою заслонить не могут.
Такой уж видно был тот человек!