Расширенный глаз заболевшей агрессии

зачем  запах  легенд  восходу
раз  закат  держит  за  ворот  костюм  пошитый  пулей,
зачем  расстоянию  расширенных  глаз
выдавливать  пришедшую  дрёму,
горизонт  ухватит  соски  дозы  обнять  плечи,
а  мне  легенду  искать,
с  жизнью  смешивать…

и  неважносклеенное  разлетится 
на  миллион  острых,  окровавленных  кусочков,
пальцы  удержат  пульс 
за  скол  сорванных  голосовых  складок,
швы  обрастут  пятнами  волос,
к  стенке  прижмётся  окно  разбитым  эхом,
траурной  лентой  размотает  соски  в  молоко 
подплясывая  на  курке  тонусом  окаменелости…

и  всё  с  той - же  последовательностью  бумаги
огонь  промокнёт  в  печать  хриплый  выкрик,
рикошет  больного  солнца
зафиксирует  в  ситуацию  последнюю  тягу,
столетняя  выдержка 
отключит  аппарат  жизнеобеспечения
направив  по  ложному  следу  прежних,
сползёт  по  стоптанной  массе 
многогневной  толщиной  стекла,  как  формой  дыхания,
слишком  близко  прицепится  к  виду  заболевшей  агрессии… 

а  буквально  в  стене  времени
извёстка,  держась  едва  ли,
вымученной  беседой 
на  тонах  выше  тихого
навзничь  укладёт  себя  связной  речью  в  схрон,
а  я  выйду  изморосью  лизнуть  огонь  синих  сумерек,
наступлю  на  привычку  не  вылетать  под  парусом  кобры  рьяно,
тогда  ноты  человечьего  громкоговорителя
под  самый  подбородок  виляя,
стёганным  нутром, 
растянутым  по  стойке  смирно  механизма,
репродуктором  окажутся…

судьи  пилигримов  идут,
теряют  мантии,  надев  рубища  силы,
ступени  лифта  поднимают  вверх,
там  старая  крыса  нюхает  лапы  виселиц
и  уютно  на  облаке  собираться  в  капли  ливню,
чиркать  спички  по  сере  молнии,
а  мне  в  легенду  врастать,
с  жизнью  смешиваться.