Ты знаешь, дед...

Я тут на днях уже не знала как проплакаться...
Я слез ,наверное, наплакала с ведро.
И мне пришлось тогда прям залпом остаканиться,
Чтоб успокоить своё дикое нутро.

Ты знаешь, дед, она была ведь маленькой,
Такою слабою, прозрачною, худой.
За жизнь цеплялась, ловко и удаленько.
И даже зонд из себя вырвала рукой.
Ты, представляешь, дед, какая сильная!
Да что рассказывать! Ты видел всё с небес.
Мне выходные те казались очень длинными.
Чуть не сбежала, чуть не спутал меня бес.

Я помню как то раз под утро раннее
Под балдахином дочку веселя,
Ты рядом был, я чуяла дыхание.
Под утро на второе февраля...

Я про хомут, от лошади потеряный,
Тогда не знала как мне понимать.
Но поняла. Хоть я и не уверена.
Что я смогла всё правильно понять.

Ты представляешь, дед, я виноватая.
Я убиенного ребёнка не спасла.
Его мамашка, дурочка проклятая
Сама на смерть его убийцам принесла.
А я, дед, ведь могла её, бездушную
И образумить и остановить.
Могла эту скотину непослушную
Заставить ляльку-то свою оставить жить.
Могла забрать, могла, но не осмелилась.
Деда, я ведь так себя виню!
Какая слабая! Такою я не делалась.
Куда-то подевала всю броню.
А он ведь был, уже совсем доношенный.
Ему родиться оставалось с дня на день.
Но он  как получилось, был непрошенным...
И всё пошло совсем уж набекрень...

Мне твой пиджак, дед, взабытьи привидился.
Как будто у тебя я на груди
Реву белугой. Ты специально вырвался.
Ты иногда, во сне мне приходи...