Камни его родины

40, 41
Пятница была насыщена неожиданными событиями. К концу этого дня Рафф оказался в "Дубовом баре" нью-Йоркского отеля "Плаза". Кроме него, за столом сидели Трой, Феби и Эб. Белые салфетки почернели от геометрических фигур и перепутанных карандашных штрихов: То были эскизы общих видов и деталей церкви Раффа и актового зала доусонской частной школы Эбби.

Вообще говоря, ничего удивительного в этом не было, так как за столами, где сидят архитекторы, споры, как правило, ведутся на салфетках, скатертях, подносах и на обороте старых конвертов. Но сегодня обстоятельства были особенные, и Эбби с Раффом чертили не потому, что не могли обойтись без чертежей, а потому, что старались как-то разрядить атмосферу.

Теперь Рафф уже знал, что лучшими часами в этот день были часы, проведенные им в Ньюхилле. До того, как он встретился с ней. До того, как ему все стало известно.

В четыре часа он стоял на пригорке, глядя на дом Вертенсонов. Первая секция крыши уже была покрыта черепицей цвета морской волны: Рафф для того и приехал, чтобы посмотреть, как идет эта работа.

Роджер и Лойс Вертенсоны стояли рядом с ним и тоже смотрели на дом, на пологую, нависшую над гостиной крышу, выложенную большими треугольными голубовато-зелеными пластинами.

– Вот уж не жалко, что всадил в эту штуку столько денег! – воскликнул Роджер.

– А мне жалко, – заметила Лойс. – Но она вполне стоит того.

Дом словно уплывал вдаль, к горизонту, и выступающие края пятиугольной кровли мягко поблескивали в лучах солнца, гармонируя, почти сливаясь по цвету с водой и небом.

"Неплохо получилось", – думал Рафф. Сначала, распластавшись на этой самой крыше и наблюдая за рабочими, которые настилали черепицу, он испытывал настоящий Ужас: ему вдруг показалось, что она выглядит отвратительно. Отвратительно было все: и цвет и форма. Но теперь, когда секция была закончена, почти однотонные плитки образовали теплую, нежную цветовую мозаику и необыкноенно удачно объединили дом с водой и небом. Так удачно, что он сам себе не верил. И вообще, все это было даже чересчур: ведь, кроме того, была еще и радость победы в борьбе за церковь. Впитать то и другое одновременно Рафф не мог; видимо, его душевному складу не хватало гигроскопичности. Да, для него это было чересчур.

Впрочем, как это он сразу не понял, что за счастье которое дала ему работа, придется расплачиваться? Что-нибудь непременно случится.

Все стало ясно уже через час, когда он приехал к Трой Не при взгляде на нее – этот взгляд просто отдался болью в его сердце, – а при виде напряженного лица Эбби.

– Нам пришлось немного изменить планы, Рафф. ЭДЬ1 не останемся в Тоунтоне, а все вместе повезем Трой в Нью-Йорк, – сообщил Эбби.

– В Нью-Йорк? – переспросил Рафф.

– Да, в Нью-Йорк, – сказала Трой. – Я уезжаю в Западную Виргинию. Все готовы? – Она стояла посреди комнаты, держа в руке сигарету. На ней был строгий костюм из шотландки. Потом она обратилась к Феби: – Мадам, если вы готовы...

Пока они шли к машине Эба, Феби объяснила Раффу;

– Тут было настоящее сражение. Трой только недавно приехала. Ее привез какой-то тип по имени Лайл Кейз – она познакомилась с ним там, в Бостоне. Эбби из себя выходил, уговаривая ее не ехать. По-моему, это у них первая серьезная ссора за всю жизнь.Пока они шли к машине Эба, Феби объяснила Раффу;

– Тут было настоящее сражение. Трой только недавно приехала. Ее привез какой-то тип по имени Лайл Кейз – она познакомилась с ним там, в Бостоне. Эбби из себя выходил, уговаривая ее не ехать. По-моему, это у них первая серьезная ссора за всю жизнь.

– Очень трогательно с вашей стороны, Рафф, – сказала Трой уже в машине. – Вернейший мой поклонш явился выпроводить меня.

Рафф неподвижно сидел рядом с нею, замкнувшись в молчании, пока Эбби, сидевший спереди, раздражен? рассказывал ему о том, что произошло. Рафф был неспособен к комментариям: она была возле него, он вдыхал запах ее духов, видел, как она сбрасывает лакированные туфли, скрещивает ноги и болтает этими стройными ногами, в то время как сражение между ней и Эбби разгорается с новой силой. Сражение, в которое ему. Раффу, лучше не вмешиваться. Потому что он все равно будет в проигрыше, кто бы из них ни одержал победу. И он не мог не думать о том, как горько ему будет возвращаться в Смитсбери одному. После того, как снова довелось побыть с ней.

– Ничего хорошего из этого не получится, и я ту т умываю руки. Объясни мне, Трой, на что ты рассчиты ваешь? – горячился Эбби. – Из-за своей дурацкой гор дости ты...

– Ох, Эб! – перебила Трой. – Хватит тебе пилить меня! Повторяю в двадцатый раз: я еду не по какому-то глупому импульсу. Я и сама знаю, что мне там будетневесело. – Не дождавшись реплики Эбби, она продолжала: – Винсент каждый божий день звонит мне и умоляет приехать. Не могу же я просто порвать с ним, даже не попробовав что-то наладить. Если не ради себя, то ради Дебби. – Короткое молчание. – Знаю, это звучит смешно и ужасно старомодно, но Винсент и вправду нуждается во мне. И зачем ты опять затеял этот разговор?

– Ты просто не в состоянии здраво судить о том, что такое ты делаешь, – заявил Эбби. – И великолепно доказала это, позволив Лайлу Кейзу привезти тебя сюда из Бостона.

Рафф невольно посмотрел на Трой.

Она ответила ему прямым взглядом.

– Рафф, известно вам, что мой брат стал блюстителем общественной нравственности? Знаете, из-за чегб такой шум? Лайл Кейз, очень милый молодой человек, был настолько любезен, что привез меня сюда из самого Бостона. – Обращаясь к Эбби: – Кроме того, ведь я, как сказал бы Винсент, сразу вышвырнула его за борт, не так ли?

– Господи помилуй, Трой, да он самый настоящий ублюдок!

– Эб, дай мне, пожалуйста, сигарету, – вмешалась Феби, стараясь переменить тему разговора. – Ты ничего не рассказал Раффу об участке, который мы смотрели вчера? – Она повернулась лицом к заднему сиденью – крепкая, красивая, с удивительно белой кожей и блестящей черной челкой; каждым своим движением, каждым вздохом она старалась поддержать, смягчить, даже вдохновить Эба, вернуть ему уверенность, дать теплоту и волю к жизни, в которых он, подобно любому человеческому существу, так нуждался и которых так долго был лишен по милости Нины. Как завидовал Рафф такой полноте чувства, как мечтал о ней!

Вечером, после обильных возлияний в "Дубовом баре", выйдя вместе с Эбби в уборную, Рафф не удержался от вопроса:

– А кто он такой?

– Кто?

– Лайл Кейз.

– Полное ничтожество, – сказал Эбби, оглянувшись и удостоверившись, что в комнате никого нет. – Он из хорошей семьи, но, знаешь, в семье не без урода. Трой в восторге от него, потому что он хочет пройти в Конгресс и прикидывается либералом, этаким лейбористом. Все это было бы очень хорошо, если бы я не знал, что он – просто вонючий оппортунист. – Эбби вдруг набросился на Раф-фа: – Это все по твоей Винс, Рафф. Ничего бы не было, если бы...

– Какая разница! – перебил Рафф. Он был так несчастен, что уже не пытался притворяться. – Все равно она уезжает в Западную Виргинию!

– Не в этом дело. – Эбби медленно, тщательно вытирал руки бумажной салфеткой. – Дело в ее настроении. Я всегда считал, что у нее больше здравого смысла, чем гордости, но, видно, ошибался. – Он замолчал. – Знаешь, что я обнаружил? Трой написала мне об этом из Бостона. Моя мать иногда способна на самые фантастические вещи, и Трой обожает ее, но почти все ее теперешнее поведение (да и прежнее тоже, я думаю) объясняется тем, что однажды, когда Трой было тринадцать лет и она собиралась на какой-то вечер, мама вдруг посмотрела на нее, покачала головой и сказала со своей характерной интонацией: "Слава богу, что ты хоть умненькая". Конечно, Трой тогда была еще очень нескладная, но потом она стала просто красивая. А попробуй сказать ей об этом! Слова матери так и засели у нее в голове. – Эбби задумался. – Она чертовски уязвима сейчас... Уже одно то, что она едет к Винсу... – Он бросил салфетку в мусорную корзину и взглянул на Раффа. – И ничего бы этого не случилось, если бы ты так постыдно не сбежал в Смитсбери. Уверен, что не случилось бы. Я-то ведь знаю, что с тобой происходит.

– Что со мной происходит? – рассеянно спросил Рафф. Мысли его были полны тринадцатилетней девочкой, собиравшейся на вечер.

Эбби промолчал: в уборную вошли двое мужчин. Но, возвращаясь с Раффом в бар, он резко спросил:

– Почему ты не сказал мне?

– Какого черта ты спрашиваешь? – так же резко сказал Рафф. – Будто не знаешь, как она ко мне относится? Я для нее просто шут, или комнатная собачонка, или еще что-то в этом роде... Но если бы даже все было по-другому, разве я мог бы вторгнуться в ее жизнь, когда...

– А я-то думал, – прервал его Эбби, – что это ты всегда говорил...

– Ну а теперь не говорю. – Они подошли к дверям бара.

– В общем, сейчас уже поздно вспоминать об этом, – уныло сказал Эбби.

Они прошли в другой конец бара, к своему столику у самой стены, покрытой тускло-бирюзовой росписью.

– Я заказала еще мартини для всех, – объявила Трой. – Выпьем, пока мой братец не превратил эту отвальную в...

– Рафф, расскажите нам о ваших делах в Смитсбе-ри, – поспешно вмешалась Феби.

Эб заерзал, взглянул сперва в сторону соседнего столика, за который только что уселись две пары, потом на жену.

– Расскажи, Рафф.

– О церкви, Рафф, услышать я хочу, – пропела Феби.

– В другой раз, – буркнул Рафф.

– Другого раза может и не быть, – заметила Трой.

Официант принес четыре мартини.

Эбби развернул чистую бумажную салфетку.

– Расскажи, что ты там придумал. – Пусть все окружающие видят, как они мирно беседуют.

– У меня нет карандаша.

– Почему это у архитекторов никогда нет карандашей? – поинтересовалась Феби, вытаскивая из сумочки карандаш и протягивая его Раффу.

Тут-то и началась салфеточная архитектура.

Рафф набросал грубые эскизы церкви в плане и перспективе. Эбби взял салфетку и долго ее рассматривал.– Здорово, – сказал он наконец. – А как ты решаешь конструкцию этого стеклянного конька?

Рафф объяснил. Теперь салфетку взяла Трой.

– Замечательно придумано! – воскликнула она. Потом взглянула на Раффа. – Сделают они вас за это дьяконом?

– Блум-дьякон? – Рафф поспешно отвернулся к Эбби. – Посмотрим твой актовый зал. – Он передал ему карандаш, тщательно избегая взгляда Трой.

Эбби начал чертить на другой салфетке.

– Я упрашиваю Эба представить этот проект на фестиваль искусств Новой Англии, – сказала Феби.

– Сперва нужно построить зал, – возразил тот. Окончив чертеж, он показал его Раффу.

– Как вы находите, Рафф? Ведь правда, это АизИпыз ригиз? – спросила Феби.

Некоторое время они обсуждали актовый зал, потом снова выпили, потом снова заговорили о церкви, и тут Рафф рассказал о кампании Стрингеров и юмористически описал типичный дом в типичном поселке мистера Уильяма Фосса.

– Рафф... – Трой поставила бокал на стол и закурила. – Если вы не представите этот проект на фестиваль, я больше никогда не стану с вами разговаривать. Впрочем, вполне возможно, что я и так больше никогда не буду с вами разговаривать.

– Представлю в будущем году, – сказал Рафф. – К тому времени, Трой, у вас уже появится южный акцент И, конечно, вы ввяжетесь в борьбу с линчеванием и охотой на негров. Словом, дел будет по горло.

– А я не собираюсь там жить до скончания века. Боже избави. Месяц, не больше. Но если послушать Эбби, можно подумать, что я продала свое первородство. Понятия не имею, что это за штука – первородство. А не заглянуть ли нам на минутку в "Персидский бар"?

Эбби посмотрел на часы.

– Не успеем. – Потом снова посмотрел на часы. – Никак не успеем, если не хотим остаться без обеда.

– Ох, Эбби, кому нужен твой обед! – сказала Трой. Она тут же подозвала официанта и заказала еще мартини для всех.

На Пенсильванский вокзал они приехали за несколько минут до отхода поезда.

Пошатываясь, они брели под массивными сводами к эскалатору, jnrnp{i вел в главный вестибюль вокзала. Чемодан и шляпную картонку Трой нес Эбби.

– Ни дать ни взять – римские бани! – балагурил Рафф, пытаясь скрыть отчаяние. Он указал на огромный вестибюль, где кружили сотни пассажиров, крошечных и затерянных в этом монументальном ледяном зале, которым архитекторы – то ли по собственному почину, то ли подчиняясь чужой воле – наказали город.

Эбби привел всех к турникету и вызвал проводника.

Глядя на Трой, Рафф, вдохновленный первоклассным, сногсшибательным джином, которым славился бар "Плаза", пришел к выводу, что ее поступок достоин восхищения: она упорно отказывается сдаться, или уклониться, или увильнуть – и все еще ухитряется верить, что скрытый, неприкосновенный запас порядочности, имеющийся, как правило, у каждого человека, припрятан где-то и у Винса, и хочет дать ему еще один шанс, и стойко, с несокрушимой гордостью, несет бремя неудачного брака.

Но она ничего не знает о подлинных чувствах Раффа, о том, что он чувствует в эту минуту. Да и откуда ей знать? Кем бы он ни был для нее до сих пор – комнатной собачонкой, или шутом, или цветком на обоях, или даже образцом всех добродетелей, – в сан возлюбленного она его уже не возведет...

Шарканье ног, стук каблуков по мрамору пола, истошные вопли репродукторов – вся эта какофония словно сверлила ему мозг.

Трой повернулась к Феби.

– Пожелайте мне счастья, мадам. – И она нежно поцеловала ее.

– От всей души желаю, – пробормотала Феби.

– До свиданья, мой славненький. – Трой обняла Эбби. – И не огорчайся, пожалуйста...

– Может быть, ты все-таки передумаешь... – снова начал Эбби.

Но она отвернулась и поцеловала Раффа.

– Ну, ваш мальчик для битья уезжает, Рафф! Что вы теперь будете делать? – Ее большие глаза влажно блестели.

Прежде чем он смог пошевелить онемевшими губами, она уже прошла турникет и начала спускаться по ступенькам. Он смотрел ей вслед. Что, если он вдруг выпалит правду? Если вдруг скажет ей о любви, которую слишком поздно разглядел в своем уязвленном и замкнутом для всех сердце?

Что, если...

Но он не смог выдавить из себя даже обыкновенного "до свиданья" и молча смотрел на стройную, горделивую фигурку в клетчатом костюме, сбегающую по ступенькам к платформе.

Потом они все – он, и Эб, и Феби – повернулись и скорбной маленькой процессией начали пробираться сквозь шумную толпу к эскалаторам.

Жестоко обвиняя себя, он думал о странном, даже роковом совпадении: они навсегда распростились точно в такой же обстановке, в какой три года назад встретились – на вокзале. Только тогда это было не в Нью-Йорке, а в Нью-Хейвене, и он был слеп и злился на нее за то, что она пригрела маленького негритенка, и ему даже в голову не пришло, что в этом поступке не было ни капли фальши или тщеславия...

Серебристая лестница эскалатора подняла их уже почти на самый верх, когда Рафф почувствовал, что не может справиться с непреодолимым импульсом, который зрел в нем три года.

– Подожди меня! – пробормотал (а может быть, и прокричал) он Эбби и помчался вниз по бегущим вверх ступеням, грубо, отчаянно раздвигая, расталкивая, чуть не сбивая с ног стоявших на эскалаторе неподвижных, как манекены, людей.

(Брачная церемония в конторе судьи, и Трой, и ее откровенно-издевательская выходка, от которой у благостного чиновника искры из глаз посыпались.)

Бегом вниз по эскалатору, бегом зигзагами по мраморному полу вестибюля сквозь толпу, бегом через турникет, мимо кондукторов в форме, бегом, огромными скачками, по ступенькам к влажной полосе перрона.

(Трой, которая, опередив его, отвергла проект Флойда Милвина, а потом гневно выгнала Милвина из своего дома – маленькая дрожащая фигурка с животом, выпирающим из-под широкого шелкового жакета кимоно.)

Он остановился, задыхаясь, не зная, куда идти дальше, который из двух поездов, пыхтящих на платформе, отойдет первым, и вдруг услышал крик: "По вагонам", и повернулся к длинному составу справа, и бросился вперед, и побежал, не сводя глаз с бесчисленных окон.

(Трой, которая в ту ночь, когда сквозь дождь и снег они с опасностью для жизни добирались до нью-хейвенской больницы, держалась – или старалась держаться – так спокойно и весело, словно это была воскресная загородная прогулка.)

Он бежал слишком быстро, останавливался, боясь, что пропустит ее, и снова бежал по бесконечной бетонной платформе.

(Лицо, на котором застыла невыразимая мука родовых схваток.)

И вот – хлоп-хлоп! – одна за другой захлопываются стальные двери, и поезд, содрогаясь, трогается с места...
И вот – хлоп-хлоп! – одна за другой захлопываются стальные двери, и поезд, содрогаясь, трогается с места...

(Трой, которая хлестала его презрительными словами за слабость, за то, что близостью с Мэрион Мак-Брайд он предавал свои убеждения.)

Поезд набирал скорость и устремлялся вперед, туда, к тусклому клочку неба за туннелем, к темному небу над болотами Нью-Джерси...

(Открытый всем ветрам косогор и прикосновение красного пальто...)

Он побежал назад, против движения поезда, задевая, расталкивая по пути туманные фигуры провожающих, и все еще с отчаянием искал ее в окнах, уже зная, что это бесполезно; бежал, и останавливался, и снова мчался, нерассуждающий, глухой ко всему, одержимый – такой, каким он был всегда в критические минуты.

Наконец он остановился. Красный огонек последнего вагона все удалялся, и поезд уже был еле виден – чуть заметный темный силуэт на узкой полоске ночного неба.


Эб и Феби ждали его под аркой у книжного магазина, и, увидев их, он чуть было не повернул обратно. Узкое розовое лицо Эбби – длинный нос с небольшой горбинкой, решительный подбородок – отражало нетерпение и недоверие, а глаза осуждали Раффа так безжалостно, как не осуждал себя даже он сам.

И Эбби спросил:

– Как это все понимать, Рафф?

И Рафф, подавленный, все еще с трудом переводя дыхание, сказал самую большую глупость за все свои тридцать два года.

– Я там кое-что забыл, – сказал он.41
Это случилось внезапно: не было ни слухов, ни намеков, которые предупредили бы о предательском замысле.

Весенним днем, когда все кругом буйно зазеленело, в контору к Раффу пришел Стрингер и принес убийственную новость: работу над проектом придется прекратить. Рафф был ошеломлен. Отложить в сторону почти готовые рабочие чертежи!

Фрэнклин Дэвис, главный жертвователь, человек, который в последнюю минуту хотя и нехотя, но все же стал союзником Раффа, теперь пошел на попятный и, превратившись в опаснейшего врага, отказался внести свои тридцать пять тысяч долларов.

– ... впредь до производства испытаний на прочность, – прочел Кеннет Стрингер строчку из письма Дэвиса, которое держал в руках.

– Какие еще там испытания? – Рафф поднял голову от чертежной доски и уставился на священника.

Знакомое, всегда веселое лицо теперь мрачно, тревожно.

– Дэвис консультировался с каким-то своим приятелем, инженером из Вест-Хартфорда, показывал ему чертежи, – пояснил Кен. – Они перерыли все строительные нормы и правила, какие только смогли отыскать, и теперь уверяют, что здание не выдержит.

– Чего не выдержит? – ощетинился Рафф.

Стрингер протянул ему письмо Дэвиса.

Рафф прочел раз, еще раз, попытался овладеть собой, но не выдержал: схватил рейсшину и изо всех сил трахнул по чертежу на доске.

– Да как они, сукины дети, смеют говорить такие вещи?

– Не знаю. – Светло-голубые глаза Стрингера удивленно взирали на железную винтовую лестницу, ведущую в так называемую спальню. Потом он перевел взгляд на и сказал: – Но согласитесь, Рафф, звучит это очень убедительно. Все эти сжатия, и напряжения, и внешние нагрузки, и тому подобное.

– Черт их подери, мой фундамент рассчитан так, чтобы выдержать любую нагрузку и любое напряжение, – рявкнул Рафф. – Кроме того, я еще ввел растяжки...

– Видимо, все дело в том, что церковь выглядит слишком легкой, – предположил священник.

– Да ведь я это сделал сознательно, – возразил Рафф. – Толщина и форма фундамента ниже отметки почвы – снаружи это незаметно – выбраны так, что он примет всю нагрузку и передаст ее на грунт.

Кен подергал воображаемую бороду.

– Они считают – будем смотреть правде в глаза, Рафф, – что стены слишком высоки и круты, так что они будут выпучиваться и в конце концов обрушатся... Мне только что звонил Лаймен Орр: он на нашей стороне, но говорит, что при таких обстоятельствах придется воздержаться...

Не желая верить этому, Рафф в бешенстве выскочил из-за доски и принялся мерить шагами просторную контору.

– Где этот так называемый инженер?

Кен покачал головой.

– Как теперь быть? Что вы предлагаете, Рафф? Не представляю, что нам еще предпринять. – Молодой священник, который никогда не падал духом, теперь выглядел беспомощным и пришибленным. Потом, с бледной улыбкой, он печально добавил: – Недурной аргумент для скептика – если даже архитектору, который строит церковь, не дождаться божьей помощи, то на что могут надеяться остальные?.. – Он не договорил.

Рафф подошел к доске и посмотрел на кипу рабочих чертежей – rpsd{ многих дней и ночей, многих недель.

– Не знаю, Кен. – Он механически снял с доски большие листы, отнес их к стенному шкафу и начал укладывать в один из длинных плоских ящиков. Потом вдруг резко повернулся к Кену. – Впрочем... выход есть, Кен. Единственный выход.

– Какой? – Голос священника звучал как-то даже просительно.

– Позволят они нам устроить испытание?

– То есть?

– Испытаем конструкцию, – объяснил Рафф. – Построим секцию фундамента и секцию стены и испытаем. Тогда...

– А не обойдется ли это так дорого, что...

– Наплевать. Платить буду я, – заявил Рафф.

– Это невозможно, Рафф. Вы и так обсчитываете себя и...

– К черту! Если вы уговорите их согласиться на испытание...

Они условились, что Стрингер предложит это Дэвису и членам комитета и попытается добиться их согласия. Священник ушел.

Оставшись один, Рафф закурил и снова начал яростно шагать по огромной комнате с белыми стенами. Но ему не стало легче, напротив, он еще больше взвинтил себя. Нет, невозможно поверить, что у него так бессовестно отнимут эту церковь, от которой зависит его репутация и вся его новая жизнь.

И опять ожидание, и бездеятельность, и мука, и снова мысли о Трой, от которых ему удавалось бежать в эти недели вдохновенной, самоотверженной работы.


Наконец согласие на испытание было дано, и Рафф начал готовиться к нему с глубокой и страстной уверенностью, что конструкция выдержит; лысый, иссохший Дэвис и его советчик, инженер Стюарт Фостер, с такой же точно уверенностью ожидали, что она обрушится.

Проверки ждали все, но расходы нес один Рафф. Он сам купил материалы и сам платил рабочим: доллар двадцать пять центов в час чернорабочим, два семьдесят пять – каменщику, два доллара – его подручному, два семьдесят пять – плотнику и десять долларов в час за пользование экскаватором, включая оплату машиниста.

Постройка секции заняла целую неделю и еще неделю пришлось ждать, пока окрепнет бетон. Наступила среда, день испытания. Рафф уже собирался уходить, как вдруг зазвонил телефон. Вызов из Тоунтона. Еще не слыша голоса Эбби, Рафф понял, что только очень срочное дело могло подвигнуть его друга на междугородный разговор.

– Рафф, мне обязательно нужно поговорить с тобой; можешь ты приехать?

– Когда?

– Постарайся сейчас.

– Сейчас?

– Рафф, это необходимо.

Рафф объяснил, что на два тридцать назначено испытание.

– Трой вернулась, – сказал тогда Эбби.

– Вернулась? – Рафф внезапно охрип.

– Да, сегодня.

– Винс тоже?

– Нет. Там было черт знает что. Она почти ничего не рассказывает (сам понимаешь, как она сейчас насторожена), но, очевидно, между ними все кончено.

Рафф неподвижно стоял у доски; у него подгибались колени, mnch стали словно ватные.

– Насколько я понимаю, – говорил Эбби, – Винс вызвал ее для того, чтобы она помогала ему. У Бенсона Чарни там что-то вроде своего княжества или империи, и Трой не могла примириться с поведением Винса, а тот настаивал, чтобы и она вела себя так же. Она говорит, что это странный обособленный мир, который вращается вокруг Чарни и его подпевал, и каждый вечер вы должны сидеть и ждать, не позвонит ли вам Чарни, и это обязательно, и вас не принимают в избранный круг, если Чарни не позволяет вам называть его Бенджи. Короче говоря, Винс надеялся, что Трой пустит в ход свои чары и поможет ему пробить дорогу, а она просто не могла на это пойти. Или не хотела. И ухитрилась каким-то страшно ядовитым замечанием оскорбить Чарни. Словом, никаких иллюзий у нее не осталось. Трой не говорит об этом прямо – она отлично помнит, как я относился к ее отъезду с самого начала, но...

– Где она сейчас? Дома? – перебил Рафф.

– Поэтому-то я и звоню тебе. Слушай, Рафф, возможно, ты рассердишься на меня за то, что я сделал...

– Что ты сделал?

– Мне пришлось это сделать, Рафф, иначе я просто не мог. Пойми меня! – Эбби говорил с трудом, запинаясь. – Я знаю, что она задумала. Она приехала сюда с Лайлом Кейзом. Он встретил ее в Нью-Йорке и собирается отвезти \ в Бостон. Она повидает девочку, а потом начнет работать.

– Работать?

– Она собирается... Кейз выставил свою кандидатуру в Конгресс, и она будет помогать ему на выборах этой осенью.

Рафф слушал, едва сдерживая нетерпение, думая об испытании и о человеке, который ему это испытание навязал, – так бы и придушил его!

– Постарайся понять меня, Рафф. Я не сказал бы Трой об этом, если бы...

– О чем?

– Рафф, у меня не было другого выхода, – оправдывался Эбби. – Я не мог этого допустить. Я рассказал ей... ну, во-первых, что ты гнался за поездом, а во-вторых...

– Боже милостивый, Эбби! – Потом: – Что она сказала?

– Ну...

– Отвечай! – услышал Рафф свой крик.

– Я сам не понимаю ее ответа, честное слово, Рафф. Она была совершенно ошеломлена. А потом сказала, будто не верит мне – думает, это маневр с моей стороны, чтобы помешать ей связаться с Кейзом. – Эбби замолчал, и молчание это лучше всяких слов говорило о его растерянности. – Рафф, он полное ничтожество. Но Трой, конечно, видит в нем очередного спасителя простых людей. Хотел бы я, чтобы это было правдой!

– А я не хотел бы, – горестно признался Рафф.

– Понимаешь, – говорил Эбби, – сегодня он герой дня, и кое-кто в Бостоне принимает его всерьез, но ведь ему наплевать на простых людей и на все на свете, кроме самого себя. Он хочет одного: собрать достаточно голосов и пройти в Конгресс. Я готов убить Трой!

– Если я смогу приехать пораньше...

– Она уезжает в четыре.

– В четыре? Боже мой, Эбби, мне никак не успеть! И надо же было, чтобы именно сегодня...

– Рафф, ты только пойми, я ни за что не рассказал бы, но я ведь знаю: если бы я этого не сделал, ты...

– Я поеду в Бостон.

– Что?!

– Единственное, что я могу сделать... – Рафф замолчал. В контору вошел Кеннет Стрингер.

– Что случилось? – спросил он, когда Рафф повесил трубку.

– На куски разорву сукина сына! – загадочно ответил Рафф.

– Кого это? – удивился священник.

– Кейза... то есть Дэвиса! – заорал Рафф. – Пошли, Кен. Прошу прощения. – Он надел пиджак, и они поехали в город, на строительный участок, примыкавший к северной части городского сквера.

– Какие-нибудь неприятности, Рафф? – снова спросил Стрингер.

– В другой раз, Кен. Давайте раньше покончим с испытанием. – Рафф безнадежно взглянул на башенные часы ратуши.

– Мы все в сборе, мистер Блум, – встретил его золотозубой улыбкой Стюарт Фостер, инженер-консультант.

"Горячее будет дело", – сразу подумал Рафф.

В Смитсбери слухи распространялись быстро. Испытание еще не началось, а на участке уже толпился народ; в три часа единственному смитсберийскому полисмену, седовласому и благодушному человеку, с трудом влезавшему в мундир и именуемому всеми "Док", пришлось вмешаться и отгородить веревкой строительную площадку, чтобы ее не запрудили зрители.

Рафф увидел всех членов комитета. Был тут и тощий Фрэнклин Дэвис, который вертелся вокруг конструкции, оглядывая ее своими птичьими глазами, был и председатель городского управления, и директор банка, и несколько торговцев, которые даже закрыли свои лавки, только бы не пропустить спектакля.

Спектакль. "Скорее – бой быков", – думал Рафф. И почти все кровожадно ждут смерти быка, все втайне надеются, что бетонный фундамент даст трещину или развалится.

Рафф стоял на площадке рядом с Кеннетом Стрингером, спиной к зрителям. Потом вместе с инженером он в последний раз проверил, все ли готово к испытанию.

На площадке возвышалась точная копия одной из секций церкви; она была установлена и закреплена на фундаменте под тем же углом наклона, какой должен был быть у церковной стены. Только вместо балок из листовой стали Рафф соорудил деревянные контейнеры. Контейнеры будут загружены заранее взвешенными порциями камня, так что получится полная эквивалентная нагрузка. Заполняя камнем сперва одну сторону, а потом другую, можно будет проверить действие ветровой нагрузки на фундамент и капитальную стену.

Эта бетонная стена, облицованная местным камнем, была построена по чертежам и спецификациям Раффа. Она росла из земли, изящно суживаясь, нижняя ее часть была обнажена, чтобы все могли видеть расширяющиеся книзу бетонные контрфорсы.

Машинист сидел на месте у рычагов и спокойно ожидал сигнала приступить к погрузке камней, наваленных тут же на земле.

Рафф вернулся на тротуар. Инженер тоже отошел и присоединился к Фрэнклину Дэвису и членам комитета.

Настала решающая минута. Рафф заранее оповестил всех, что даст нагрузку на квадратный фут, в два раза превышающую требования самых устарелых правил строительного проектирования.

Настала решающая минута. Рафф заранее оповестил всех, что даст нагрузку на квадратный фут, в два раза превышающую требования самых устарелых правил строительного проектирования.

На участке воцарилась мертвая тишина, но даже в эту минуту у Раффа не было ни тени страха, или сомнения, или jnkea`mh.

Он поднял руку и подал знак машинисту.

Огромный зубастый ковш, описав широкую дугу, опустился, вгрызся в груду камней и поднял полный груз (три четверти кубического ярда) ; затем стальная стрела повернулась и ковш повис над контейнером.

И тут нервы у Раффа напряглись и руки непроизвольно сжались; когда пасть ковша раскрылась и камни посыпались в контейнер, он почувствовал такое острое желание помолиться неведомо кому, какого еще никогда в жизни не испытывал.

Только сейчас до него стали долетать голоса людей, болтавших за его спиной, отрывочные замечания, спокойные и неумолимые, как реплики хора в греческой трагедии:

– Говорят, эта дурацкая штуковина рассыпется, как только туда навалят камней.

– Похоже на то.

– Угу.

– Помните, как обвалился балкон в спортивном зале в Южном Торрингтоне?

– Лучше бы они сразу поручили это дело мистеру Хоули.

– Угу.

– Постараюсь держаться подальше от этой церкви.

– Блум его фамилия.

– Это он самый и есть.

– И зачем только разрешают этим евреям мудрить?

– Это не его вина. Я слышал...

– Ш-ш-ш...

Грохот камней заглушил голоса.

Рафф не сводил глаз с бетонных контрфорсов.

Он ничего больше не слышал, напряженно следя за ковшом, чувствуя тяжесть камней, снова посыпавшихся в контейнер, ощущая сдержанное волнение священника, стоявшего рядом.

И еще ковш, и еще, и еще.

И нагрузка на квадратный фут все растет.

И поверхность бетона невредима.

И еще ковш, и еще, и еще.

И Стюарт Фостер время от времени останавливает экскаватор и бежит проверить фундамент, и с ним Фрэнклин Дэвис, который наклоняется, почти касаясь бетона своим острым носиком, высматривая выпуклыми глазками, не появились ли трещины.

И снова ковш.

– Рафф, не пора ли кончить? – Капли пота, словно роса, поблескивали на встревоженном лице священника. – Ведь под такой нагрузкой что угодно рухнет.

Рафф помотал головой.

Расчетная нагрузка уже превышена, но пусть камни продолжают сыпаться. Огромный ковш движется взад и вперед – от кучи камней к контейнеру и опять к куче камней.

– Рафф!.. – сказал Стрингер. И снова: – Рафф! – Он подтолкнул его и показал глазами направо.

Рафф оВернулся и увидел, что Фрэнклин Дэвис и его консультант тихонько, незаметно уходят, поспешно пробираясь сквозь толпу. Их молчаливое исчезновение означало, что конструкция выдержала проверку.

Он сделал знак машинисту остановить экскаватор и вместе с Кеннетом Стрингером и Лайменом Орром подошел к фундаменту и тщательно осмотрел его. В бетоне только сейчас появилась первая, edb` заметная трещина.

Рафф выпрямился; его шея и ладони были влажны, где-то на самом дне глазных впадин стучала кровь. Кто-то в толпе громко зааплодировал, другие тоже начали хлопать в ладоши, аплодисменты становились все громче, потом замерли. Толпа поредела, и наконец стало совсем тихо.

И Кен Стрингер принялся трясти ему руку, и Рафф почувствовал по этому крепкому рукопожатию, какое облегчение и какую благодарность он сейчас испытывает.

И еще Рафф увидел, что на широком лице Лаймена Орра играет подобие улыбки, углубляя и без того глубокие морщины. Он ждал поздравлений. И напрасно. Можно было заранее предвидеть, что даже такой несомненный триумф не заставит твердокаменного смитсберийца отказаться от привычной сдержанности и осторожности.

– Может, когда-нибудь и возьмемся за постройку этой церкви, – сказал Лаймен Орр.
Эдвин Гилберт