Вельск II

Хватит того, что вот уже двадцать семь
лет мы с тобою вместе, поэтому сам
должен понять - не уеду, не тот характер.
Сгинем мы оба, но я в предпоследнем акте.

После меня не потоп, а скорее асфальт.
А для рыбалки, как следствие, в пять киловольт
кабель в канаве взамен обмелевшего бренда.
Лес продадут, но не ты проедать будешь ренту.

Так как ты раньше сопьешься. Как абориген
Крайнего Севера, чей самопальный афган
не завершит примененьем блокады нарколог.
Даже на холоде жажда сильнее, чем голод.

Стукнут морозы. Погода при этом, как волк,
смотрит на лес вместе с городом всем. "Абырвалг"
произнесешь, превратившись весной в человека,
снявшего шкуру. И лаем откликнется эхо.

Как же ты сер деревянной своей городьбой,
даже в июне; но, сколько певец ни лабай,
лист по сезону не блекнет в его лексиконе.
Жук-древоточец и клещ да пребудут на троне.

Это - мутация, метаморфоза. Кентавр
мчит птицу-тройку один, благо больше калибр.
Сросшись частями, натурой манкирует город.
Дом - отпечаток на местности, выбившей шоры.

Что в одиночестве вижу я в хоре хором?
Сосны в манто на закате, купи-продай храм
в центре, гурта комариного гуд и мельканье?
К твердому глазу прикосновение ткани?

Город, в котором пишу, понижается как
текст графомана, которому критик не друг;
строчки суча, прозаизм компенсирует ритмом.
Улица тоже не ставит строения в рифму.

Стадному чувству присущ неотъемлемо стыд.
Пафос рождает цинизм. Этой связи под стать,
точно дурная наследственность, ода о малой
родине, что на дистанции лишь и пристало.

С тем я кончаю. По древу текущую мысль
тряпкой стерев половой, изменяю не вскользь
курс на пейзаж, где сосчитаны мэром деревья,
готика в камне, и все это - поверх форштевня.


     2014