Гарелый суп мни ни гадится

Барахталась огурка в супе,
балталася как невесть что,
иё увидела я в лупе,
то был не конь в тулуп-пальто.
Пупырки младасть выдавали,
а цвет неопытнасть иё,
сей фрукт буль ёны паласка ли,
и была в энтамёма-ё.
Исчо картошичка плискалась,
вся абнажившись дагала,
маркова к ей пришвартавалась,
к агурке – бздын – атагнала.
И весялилися укропы,
пятрушка закрутила вальс,
мялькнула буракова попа,
стрючьковы перцик – бац – зажал.
У стеначки ани стаяли,
кастрюльки стены хараши,
марковка и картошька ржали
и наслаждались ат души.
Балдела я от этай сцены,
падумала – как у людей,
тут захватил лучёк весь центр,
он вёл сибя как лихадей.
Всих расталкал живот вращая,
патешен аващёвый страх;
глазела долго я, зевая,
и вновь асталась на бабах.
Уснула там и вся вадица
сбежать успела в никуда,
гарелый суп мни ни гадится,
видь то ни суп а ирунда.
Лижали овасчи паджарясь
на дне каструли сплошь загар,
панюхав я ушла сутулясь,
но к счастью не взашол пажар.
Я уцилела, эта счасця,
суп новый ночу я сворю,
вот так закончилася сказка,
апять пасплю и пахраплю.