Ермаковы лебеди. Парафраз сказа Бажова П. П

Так, говоришь, из донских казаков
Был-то Ермак и, приплыв в края наши,
Сразу дорогу в сибирскую глушь
Эту нашёл? Нет истории краше!

С войском немалым по рекам проплыл.
Ловко, как всё на словах, а на деле
Сам-то попробуй, не то запоёшь.
Мало кому удавалось доселе.

Сел он на Каме, на вёслах потел,
Прям до Туры, ну, а там по всем рекам
Нашим сибирским. Гуляй не хочу,
Век не ступала нога человека.

По Иртышу, бают, можно в Китай
Прямо доплыть. Лишь одна незадача:
Только до перва разводья доплыл,
Тут и спотычка тебе, неудача.

Столбов не ставлено и на воде
Тоже неписано, нету истока,
А, может, старица  тут подошла,
Или другая река, иль протока.

Вот и гадай, куда править весло,
Вправо иль влево? Небось и не спросишь
У куличков бреговых, не смекнёшь,
Солнышко путь указать не попросишь.

Нет, друг, не думай, что гладка вода,
Будто дорожка в степи. Плыть хитрее
Будет. Причина же в том, что река
Ведёт тебя, как одной ей нужнее.

Верного коли пути не узнал,
Только намаешь себя иль скорее
Сгинешь. Так в нонешние времена.
В ту же пору было всё мудренее.

Тогда в Сибири по нашим местам
Не было русских. Из здешних рек знали
Лишь Чусовую да Каму одну,
А про Иртыш-реку и не слыхали.

Зряшный выходит про то разговор.
Деды об этом складней говорили.
Так зачиналося дело, когда
На Чусовой реке ставлено было

Одно сельцо. Огорожено крепко:
Вал земляной, на нём тын из бревна,
Вкруг ров глубокой, а с двух сторон башни.
Так было принято в те времена.

Ратные люди в сельце этом жили.
Ну, и крестьяне тож, и в их числе
Аленин был Тимофей. Доброй волей
Али же ссылкой попал – это мне

Уж не известно. Но жил он семейно
И, ровно в сказке, три сына с ним. Но
Вот дурака средь них не было вовсе.
Все на отличку и всё в них ладно.

Младший Васютка лицом был пригожий,
Боек речами, и нету сильней
В этом сельце никого. Не по летам.
Прям атаман во всей стати своей.

Ровней Васютка с мальства верховодил,
Ну, а любима забава его
Была в развед ходить. Сбил он ватажку
Из огольцов таких вроде него.

Их караульный за тын не пускает.
Парень удумал: кидает копьё
С длинной верёвкой за брёвна, цепляет,
После за стену ползут, как ворьё.

Вот раз убрались так в лес и далёко,
Да потеряли друг дружку. И нет
Только Васютки. Что делать? Хотели
Сперва домой, да ведь стыдно. Ответ

После держать, вожака потеряли.
Стоят у речки, кричат, что есть сил.
Потом насмелились, вверх по теченью
Двинулись. Вроде туда уходил.

С Васюткой случай забавный же вышел.
Он по той речке зашёл далеко.
Вдруг слышит шум. Уж хотел воротиться,
Да после влез на сосну высоко.

Видит, стоит островок меж водою,
Таловый куст, а в нём лебедь сидит.
Вытянул шею, шипит, знать, сердится.
К лебедю прямо по речке бежит

Мокрый медведь и башкою мотает,
А сам рычит, огрызается. И
Лебедь другой на него налетает,
Крыльями хлещет и клювом долбит.

Лебедь, конечно же, птица большая.
Как распахнёт крылья – сажень в обхват.
Сила такая в них, но всё ж с медведем
Ему не сладить, слабее стократ.

Мишка загрёб птицу лапами. Только
Перья по речке поплыли вразнос.
Тут же второй на него с гнезда снялся.
Мигом и этому голову снёс.

И поволок прочь, а сам ревёт, стонет,
Будто бы плачется: вот, как меня
Белые птицы отделали славно,
Лапой глаза трёт, трусцой семеня.

Вдруг уши поднял и вытянул морду,
Насторожился, башкою затряс.
Листвою палою птицу присыпал,
В лес маханул, меж кустов хоронясь.

Васютка с дерева слез, осторожно
К гнезду подходит. Там яйца лежат.
С виду гусиные, тёплые. Он их
Нежно в мешок и скорее назад.

Встретил дружков своих, всё обсказал им
И побежал домой. Не остудить
Яйца бы и под гусыню подсунуть.
Выведут гуси их? Смогут родить?

Бабка Ульяна ворчала маленько:
Яйца неровные, все в пестрине.
К чему бы то? Отродясь не бывало.
Рано проклюнулись. Видно, к войне!

Как подросли – все соседи смеются:
«Что-т у Алениных гуси чудны!»
Бабка сердится, ухватом грозится:
«Не доглядела, глаза подвели».

Только колоть лебедей - грех великий.
Старуха нравная и бога чтит.
Ей неохота признать-то оплошку.
Ждёт, когда птица сама улетит.

Лебеди только Васютку признали.
Бабку ж при случае крыльями бьют
Иль с ног сбивают. Знать, не полюбили.
Хотя и птицы, а ласку-то чтут.

Васютка видит, что вовсе плохое
Дело выходит, совсем приуныл.
Дай-ка заметочку сделаю: может,
Когда увижу их. И примостил

На крепкой ниточке птицам на шею
По одной бусинке, благо рукаст:
Лебедю - красну, лебёдушке - синю.
Мигом припомню их, коли бог даст.

«Клип-анг», - кричали, прощаясь с ним птицы.
Дескать, не бойся, вернёмся опять
И не забудем тебя… Улетели.
Вольная птица всё ж. Надо понять.

Ну, а весною опять объявились
В этих местах. К Тимофею на двор
Не заходили, а только Васютку
Где разглядят, тут же во весь опор

Мчат будто гуси домашние, в руки
Клювами тычут, ласкаются с ним.
«Клип-анг» курлычат, как будто бы бают:
«Нас только кликни, тотчас прилетим».

И повелось, как зима - их не видно,
Весной и летом всегда прилетят,
Крыльями машут, тревожатся видно,
Всё ли в порядке с Васюткой. Он рад…

Годы прошли. Сколько их - не считал я.
Вырос Васютка, такой парень стал,
Что заглядеться: речист и умишком
Взял и лицом своим не прогадал.

Парень приметливый, один на тыщу,
В должность хорошую тож поступил.
Лучше всех местных речные дороги
Знал. Ну и кормщиком определил

Строганов парня. Любой груз надёжно
Примет на пристани, в путь снарядит.
С ребячьих лет ему кличка осталась –
«Лебедь» и прозвищем он дорожит.

Только с женитьбою вышла заминка,
Всё он лебёдушку ищет себе.
И поглянулася дочь воеводы,
Что враз в невестиной была поре.

Деваха эта, видать, из обманных
Девок пришлась. Ведь бывает же так:
Лицом цветок, а нутром головешка
Чёрная. Вышла наперекосяк.

Ласково, вроде, глядела, в уме же
Своё держала. Раз и говорит:
«Утром в наш сад приходи, погутарим!»
Он чуть лишь свет к её окнам бежит.

А тут его воеводские слуги
Ждут не дождутся, аж пять мужиков.
«Вяжи холопа! Тащи на расправу!»
Он им давай раздавать тумаков.

Всех разметал, сам же чрез загородку
Перемахнул и к реке Чусовой.
Выбрал лодчонку, да шест, что покрепче,
Кверху пошёл от погони долой.

Время, вишь, вешнее и Чусовая
В полную силу шумела. С шестом
Супротив вёсел, с таким дном глубоким,
Нет, не уйти при желании большом.

Лодку кружит, шест до дна не доходит.
Близко погоня. Аль в реку нырять,
Да в лес скорей? Но весною не скрыться.
Покрова нет, след далёко видать.

И тут от солнышка две белых тени,
Бусинки светятся сотней огней.
Им закричал во весь голос Васютка:
«Клип-анг, клип-клип-анг, на помощь, скорей!»

Лебеди сверху-то всё разглядели.
Воздух крылами могучими бьют,
На воеводину лодку насели.
Вот уже трое реки воду пьют.

У кого нос в крови, у кого шишка.
Вышла заминка погони пока.
Лебеди сели на воду, подплыли
К лодке Васютки, зажали бока

И повели её на берег бегом.
Известно всем, против лебедя нет
В воде проворнее птиц тех от веку.
Так потерялся Василия след.

Сколь ни гонял воевода людишек,
Не отыскал парня. А заходить
Вдаль по реке запужался, как видно.
Это ж река, не позволит чудить!

Тогда впервые Васютке из наших
И довелось из Тагила-реки
Воды студёной испить. Дошёл, видишь,
Прям до истока. Но то – пустяки.

Лебеди парню открыли богатство:
Правое лебедь поднимет крыло,
Или покажет на горку какую
Либо ложок, а Василий уж то

Место увидит насквозь, где, какая
Руда лежит, где каменья каки.
Левое только крыло, как поднимет –
Лес весь Василий узрит на версты:

Где, какой зверь живёт, птица гнездится.
Ну, как есть всё. При таких лебедях
Дум об еде да питье у Васютки
Не было вовсе при этих делах.

Василью же не давала покою
Дочь воеводина. Как там она?
Думает, что не своей, видно, волей
Его под эту черту подвела.

Знать, кто подслушал. Жалеет деваху.
Теперь, поди, взаперти-то сидит,
Да слёзы льёт обо мне. И надумал:
Жив коли будет, то освободит

Милу зазнобу! В сельцо он пробрался
Тайно. Дай, думает, дом посмотрю.
Сунулся в сенки, а там крестовина.
Нет никого на родимом двору.

Тихо в сельце. Только слышит, как будто
Кто-то поёт: «Лебедь, Васенька мой!
Где ты летаешь, где плаваешь? Вот бы
Слово одно перемолвить с тобой!»

Слушает песню: и голос знакомый,
А кто поёт – не поймёт он никак.
Все про него слова, сложены точно.
Не разглядеть только. Сделал лишь шаг

И сразу понял Василий, кто песню
Пел. То Алёнка, в соседстве росла.
Годков на пять помоложе Василья.
Он почитал её маленькой, а

Вон как поднялась берёзкою девка,
Да ещё песни складает каки!
И потянуло на девичий голос.
Вышел он к ней и коснулся руки.

«Здравствуй, Алёнушка, как ты в потёмках
Разом меня разглядела?» «Ждала
С вечера, как лебедей углядела…
Предупредить тебя думала я.

Бабка Ульяна с весны, как помёрла.
Строганов только узнал про побег,
Чтоб неповадно другим было бегать,
Братьев, отца батогами посек

И на работу тяжёлую в пристань,
Дом и добро на себя перевёл.
Бают, что батька недолго твой прожил,
А братья живы, хоть хлеб их тяжёл.

А воеводина дочь вышла замуж.
На свадьбе всем похвалялась, мол, как
Кормщика Ваську-холопа учила,
Чтоб своё место попомнил, дурак».

Слушал всё это Василий с вниманьем
Да говорит: «Что ж, спасибо тебе,
Ты осветила мне будто дорогу.
Знаю теперь, как идти по тропе.

Вижу я, трудная вовсе дорога
Мне предстоит. И семейно пройти
Мне не удастся. Сподручнее коли
Долю свою от других отвести!»

Тут наслезилась она женским делом
И подаёт узелок: «Вот, возьми,
Лебедь мой, Васенька! Не погнушайся
Хлебушком с родной своей стороны.

Да поясочком, рубахой для брани.
Ты их носи, меня не забывай!
Ясным ты соколом к сердцу припал мне,
Так и останешься в сердце. Прощай!»

Ушёл Василий, а вскорости слухи
Вновь забродили по Белой реке.
Будто бы вольные тут объявились
Люди, и Строгановым в кошельке

Сильну проруху наметили. То там
Какой приказчик лишится добра,
То караван пропадёт вдруг бесследно,
То приключится иная беда.

Так время шло. У Алёнушки нашей
Волос в косе белым стал присевать,
Только глаза стали будто бы больше,
Да ещё краше. А хозяева

Старые Строгановы перемёрли,
Народ умножился на Чусовой.
Хана Сибирского орды нежданно
На городок набежали гурьбой.

Еле отбились тогда горожане.
Вскорости слух такой верный пошёл,
Что, мол, плывут сюда вольны казаки
С Волги реки, и сюда их привёл

Сам атаман их - Ермак Тимофеич.
В славе большой человек тогда был.
Царёвы слуги и те стороною
Прочь обходили, когда с войском плыл.

Ну и ватага была на отбор вся.
Он ведь повадки такой не имел,
Чтоб на свою руку хапнуть побольше.
Ну, а при нём и другой б не посмел.

Так говорил атаман: «Первым делом,
Чтобы раздор за добро не пошёл,
Всё барахло – достоянье артели».
Вот и «Ермак», по-татарски «котёл».

А Тимофеичем повеличали
Видно в отца, как ведётся у нас,
И не любил атаман, чтоб семьёю
Себя вязали ватажники. «Час

Не ровён, трудная наша дорога.
И несподручно детей нам растить,
С жёнками в избах сидеть. Потому, как
Хана Сибирского надо побить!»

Струги на вёслах идут. Ждёт народ их,
Высыпал на берег, песни поют.
А по бокам у переднего струга
Лебедя белых два чинно плывут.

На шеях искорки бусинок светят:
Красна и синяя. Сам атаман
Вышел на берег походкою твёрдой,
Красна рубаха, парчовый кафтан,

Волос курчавый сединой подёрнут.
В самой расцветной мужицкой поре.
И пояском дивным был опоясан,
А на боку сабля вся в серебре.

Идёт к Алёнушке, в пояс клонится,
И говорит: «Уж прости Ермака,
Моя лебёдушка, что запозднился.
Чуток, дорога была нелегка!

Не по своей воле до седых плавал
Волос, по Дону и Волге гулял,
Но о тебе всюду помнил и пояс
Твой ни в пиру, ни в бою не сымал».

Всю жизнь свою обсказал он Алёне,
Как своих братьев сперва вызволял,
Как караваны топил и богатства
В царску казну многие добывал.

Ну, а теперь пора с ханом сразиться.
Сам Грозный царь повелел воевать.
И в подаренье кольчату рубаху
Из серебра повелел выковать.

Целых три дня гостевало тут войско.
Наговорились, как дальше им жить
Ермак с Алёнушкой, намиловались.
Но всё же время пришло уходить.

Уплыл Ермак. Были слухи, что бьёт он
Ханское войско успешно сперва,
Ну, а потом, как змея подколодна,
Чёрная в город проникла молва.

Будто бы мало казаков осталось
В живых, а сам атаман утонул.
Тёмною ночью его с малым войском
Всё погубили враги. Он шагнул

В воду студёную. Тяжка кольчужка,
На дно реки утянула, видать.
Не по плечу вышло-то подаренье
Царское. Время пришло умирать.

И не смогли ухранить атамана
Лебеди верные. Ночью они,
Когда всё вышло, ведь вовсе не видят,
Так, что ты птицу зазря не вини.

В ту же ночь тихо Алёна скончалась.
Плакали все: вот ведь пара была,
По-лебединому жила, любила,
Да только свить гнезда всё ж не смогла.

Куда же лебеди те улетели
Толком я вам обсказать не смогу.
Только с поры той пошла у нас мода
На воротах ставить прям на виду

Птиц деревянных. Знать, в честь, по заслугам.
Они ведь первыми в здешнем краю
Нашему брату открыли богатство
Земли Сибирской и песню свою

«Клип анг» пропели. За то и почёт им,
Ну и любовь от всей русской земли,
А Ермаку и Алёнушке память,
Их годы, смерть разлучить не смогли.