Прерванный оборот

                Прерванный оборот
     Прошел ровно год с той сумасшедшей весны, когда Ле так неожиданно и безрассудно влюбилась в Митю, сама того не желая, и, не предполагая, чем для нее окончиться эта авантюра, первоначальным посылом которой было только стремление отомстить этому выскочке за всю ту неприязнь, что он демонстрировал по отношению к ней. Наблюдая за ним исподволь, она шаг за шагом погружалась в эту любовь, словно проваливаясь в горячий песок, откуда уже невозможно было выбраться. Разумом она понимала всю бесполезность и обреченность такого чувства, безответность, неразделенность которого ей была ясна с самого начала. Но сердце не слушалось ею же приводимых очевидных доводов, потому внутренняя борьба между рациональным и эмоциональным приобретала грандиозные масштабы. Ле говорила себе, как правило, днем: "Дура, ты полная дура! В кого ты втюхалась по самое не хочу? В Митьку... В эгоцентричного, амбициозного, самовлюбленного! Так все думают, таким его видят! А ты? Что ты видишь, чем он тебе застит белый свет?" И она отвечала сама себе: "Он другой... Не самовлюбленный, а самолюбивый, гордый, не эгоистичный, а напротив - самоотверженный! Да, слишком эмоциональный и от этого не слышит других. Но, черт возьми! Какой же он теплый, нежный и тонкий в телефоне, конечно, таким его никто не знает, только я..."
     С огромным трудом подавляя в себе выматывающее душу чувство, Ле загоняла его все глубже и дальше, замуровывая его, как ей казалось, надолго, навсегда. Но пришла новая весна, и Ле вдруг поняла, что не может видеть разбросанные по всему городу желтые телефонные будки без сердечной боли. И чтобы хоть как-то унять, заглушить боль, она стала выливать ее на бумагу, в стихи, хлынувшие из нее вдруг нескончаемым и бурным потоком. Но несмотря на все ее старания, Митя застрял в душе словно заноза. Господи, а как же она хотела избавиться, излечиться от ненужной ему и ей, как она думала, страсти. Ле даже гордилась собой, когда ей удалось так натурально разыграть во время их последней прощальной встречи полное безразличие и пофигизм с приклеенной улыбкой на лице. В тот самый день,  знаменательный день своего экзамена с вариациями Рахманинова, выходя с дорожной сумкой из общежития к уже стоявшему у крыльца такси, Ле столкнулась с Митей, торчавшим зачем-то у стойки на вахте, и с деланным равнодушием весело произнесла:
- Ух, ты! Какие люди! Вышел меня проводить?
Митя, немного растерявшись, сказал:
- Тебя? А что, нужно куда-то провожать? И надолго? - спросил он и осекся, уронив взгляд на дорожную сумку.
- Надолго, думаю, навсегда! Вряд ли еще где-то увидимся, - ответила она, улыбаясь. Митя, быстро перехватив сумку, тихо пробормотал:
- Я провожу...  И он вышел вслед за ней. Закинув сумку в багажник и открыв дверцу машины, он повернулся к ней и, встретившись с ней глазами, сказал с некоторой бравадой:
- Бай-бай, детка! Счастливого пути!
Ле протянула ему руку для прощания:
- Спасибо, Митенька, прости, если что не так! И не поминай лихом, как говорят у нас в Сибири, - скороговоркой сказала она, вынимая свою ладонь из его клешни, и запрыгнула на заднее сиденье.
     Митя, оглушенный этим стремительным, неожиданным для него расставанием, стоял как в ступоре, провожая машину глазами. Все звуки вокруг словно бы исчезли, картинка воспринималась им как в замедленной съемке, и только одна мысль стучала сейчас в висках: "Это все? Конец? Ле... Леночка! Обернешься или нет?" Когда такси уже заворачивало за угол противоположного дома, она обернулась...
                ***
Две дороги, две мольбы,
Две печали, две судьбы...
В лес одна, другая - в степь,
Не скрестить их, не суметь
Обратить в единый путь,
Жребий тот не повернуть.
Две дороги, не одна!
Две печали - навсегда...