Смехов

                Смехов
     Александр Викторович Смехов - весьма уравновешенный интеллектуал лет сорока-сорока двух читал в консерватории курс научного коммунизма. В год, когда Ле оканчивала консу, предмет с названием "Научный коммунизм" сдавали в Вузах последний раз в истории страны, на следующий год эта дисциплина прекратила свое существование как отдельно взятая, некоторые темы, как правило, философской направленности, перекочевали в так называемую политологию. Но курсу Ле пришлось сдавать это отдельно, за месяц перед государственным экзаменом по марксизму-ленинизму.
     Смехов и Ле довольно плотно общались по разным общественным делам: Александр Викторович был секретарем партбюро консерватории, Ле была в комитете комсомола, кроме того, пресловутая история с Зусманом, в которой Смехов был на стороне Ле и компании, сблизила их. И еще - именно Смехов занимался политическими боями между разными факультетами, которые раз в полгода устраивала кафедра марксизма- ленинизма.
     В команду от фортепианного факультета Ле попала совершенно случайно, когда выяснилось, что желающих поучаствовать в таком мероприятии особо нет, и для того, чтобы усилить весьма малочисленный коллектив, она под напором Смехова вынуждена была согласиться. В результате сформировались две неравные по составу и по политической подкованности команды: от вокального факультета в составе шести взрослых парней, многие из которых в консерватории получали уже второе высшее образование; а от фортепианного факультета в составе четырех человек, из которых мало-мальскую конкуренцию в вопросах политики тридцатилетним парням-вокалистам мог составить только один парень - пианист Валера Д. - спокойный, умный, обладающий логикой и аналитическим складом ума. Ле могла помочь своей команде в основном только в каком-нибудь театральном конкурсе.
     Так оно и произошло. В вопросах внутренней, а особенно внешней политики советского государства, как и вообще в общей мировой политической обстановке, малочисленная команда фортепианного факультета, где преобладали женские мозги, безнадежно проигрывала взрослым вокалистам, которые повели в счете с самого начала. Пианисточки во главе с Дроздом кое-как держались на плаву, благодаря   исключительно интеллекту и находчивости последнего. Ле была не в состоянии хоть как-то помочь ему, поскольку мысли ее были заняты совершенно другим. Ее выход был впереди - в театральном конкурсе, где нужно было преподнести свою политическую программу, выбрав для этого образ любого политика или главы государства.
     Ле предложила образ африканского диктатора, пришедшего к власти в результате военного переворота. Изобразить такой образ, кроме нее, было некому, и она это понимала. Валера написал яркую политическую речь на злобу дня: о проблемах в консерваторской общаге, в репетитории, в учебе. Поскольку это задание было дано за неделю, Ле, спускаясь каждый день в подвал, час занималась на рояле, а второй час вслух читала эту незабываемую речь, пытаясь накрутить свое эмоциональное состояние до необходимого куража, доводя себя до дикого аgitato, жестикулируя как молодой Гитлер, привнося в образ диктатора психопатичность, даже маниакальность. В течение целой недели она занималась этим диктатором, постепенно научившись попадать в образ мгновенно, по щелчку накручивая необходимый эмоциональный градус. Для большей убедительности Ле подобрала себе соответствующий костюм, раздобыв у парней свободные брюки камуфляжной расцветки с карманами, так называемые карго, и серый берет, какие носят обычно подразделения особого назначения МВД.
     Накануне политбоя Ле, облачившись соответствующе, в общаге перед зеркалом долго репетировала походку, жесты, выражение лица, произнося свою пламенную речь об отсутствии воды в душе, расстроенных фортепиано в репе в лающей манере нацистских лидеров, доводя постепенно свое ораторство до невероятного экстаза практически на грани безумия. По мизансцене определились так: в момент наивысшей кульминации в речи африканского диктатора, когда темперамент оратора уже зашкаливал, Ле должна была в ярости хвататься за микрофон с посылом якобы сломать его. В эту минуту Валерка Д. должен был силой оттащить психопатичную вождицу от микрофона и получить от нее пару довольно оглушительных оплеух. Такой финал они только обговорили, решив довериться импровизации: как пойдет, поскольку времени для репетиции уже не было.
     Все полтора часа, что прошли до последнего конкурса - театрального, фортепианная компания безнадежно отставала от вокальной, которая вела в счете с большой разницей. По всем раскладам вокалисты должны были одержать совершенно предсказуемую победу, не дав пианистам ни малейшего шанса. Ле, сидевшая на сцене как на иголках, мало и непродуктивно помогала Валере Д. в его почти одиночном противостоянии шести взрослым и самоуверенным мужчинам. Ле было не до того, она внутренне настраивалась на театральный конкурс, предвкушая, что это будет ее главный и неповторимый выход.
     Минут за десять, когда Витя А. - тенор с внешностью Владимира Ленского, что-то скучно и вяло говорил о своей программе демократического лидера, Ле выскочила в длинный коридор, простирающийся от Малого зала, и прямо в нем переоделась, напялив на себя камуфляжные штаны, сапоги, черную футболку и серый берет. Образ дополняли черные очки, которые по ходу движения к кульминации речи, она должна была срывать с себя, вылупив свои и без того большие глаза. Ле не нужно было вызывать в себе нужную эмоцию, от волнения и куража ее потряхивало, что в данной ситуации было очень даже к месту. Руся, выскочившая из зала на пять минут, возвращаясь обратно, увидела, как Ле уже в полной экипировке размашисто расхаживала по коридору третьего этажа, яростно вскидывая правую руку и произнося отдельные фразы в гавкающей манере. Присев на свое место, она в большом волнении шепнула Лерке:
- Ой, я не могу... Ле там вся трясется, вышагивает за дверью, сейчас что-то будет...
     Настал черед выступить со своей политической программой команде фортепианного факультета. Валера Д. подошел к микрофону и сказал, что со своей речью выступит непосредственно лидер хунты. Это было неожиданно для зрителей и жюри, поскольку никто особо не обратил внимания на то, что Ле вышла из зала. Потому ее инфернальный выход, когда она с силой рванула на себя дверь, а потом закрыла ее с грохотом, появившись во всей красе перед зрителями, не ожидавшими, что кто-то войдет не со стороны сцены, весь этот ее променад твердой, решительной поступью, а после и вся речь - исступленно-истеричная, на грани безумия - все это вызвало необыкновенный эффект в зрительном зале. Руся, глубоко взволнованная еще до появления Ле, каждую фразу из ее темпераментной речи воспринимала не просто со смехом, а буквально на грани истерики, безудержно смеясь и всхлипывая. Ле, поймав кураж, ощущая реакцию зала и жюри, все больше и больше возбуждалась от собственных слов и интонаций, пока не довела все до пика, до fortissimo, сорвав, наконец, темные очки и вперившись безумным взглядом в первые ряды зрителей. Валера, который по общей договоренности должен был оторвать Ле от микрофона, в пылу уже нешуточной борьбы с ораторшей получил от нее пару приличных оплеух и с большим трудом, применив свою физическую силу, смог оттащить Ле от микрофона, обхватив ее со спины, как клещами.
     Зал просто лежал. Ле, выскочив в коридор не совсем во вменяемом состоянии, не без труда переоделась в свою прежнюю одежду, пытаясь хоть немного успокоиться. Когда она через пять минут вошла снова в зал, то к своему месту на сцене ее сопроводили бурные аплодисменты. Ле поняла, что это успех. Смехов, через недолгую паузу объявил о результатах театрального конкурса:
- Дорогие друзья, думаю, что пламенная речь африканского диктатора никого не оставила равнодушным, это было очень точное эмоциональное попадание. Поэтому по решению жюри фортепианная команда, благодаря театральному конкурсу, сравнивает счет с вокальной командой.
Вот так пианисты, безнадежно отстававшие от вокалюг весь политбой, сумели вырвать ничью в неравной борьбе.
     Что же касается экзамена по научному коммунизму, то история со сдачей развивалась так. Александр Викторович, спросивший о чем-то Ле в конце семинара - не по теме, а по текущим событиям в консерватории, и, не получив вразумительного ответа, сказал ей при всей группе:
- Вы можете оставить мне записку на кафедре...
- Где оставить? - не поняла она.
- Ну на кафедре, у нас там есть такой стенд с кармашками, где написаны фамилии преподавателей, вот там и оставьте.
- Вам можно оставлять записки? - спросила Ле несколько игриво.
- Только делового содержания, - с улыбкой ответил Александр Викторович.
- Хорошо, я буду иметь ввиду, - под общий смех сказала она.
     Этот в общем-то малозначащий разговор сыграл немаловажную роль в развертывании последующих событий, касающихся непосредственно предстоящего экзамена по Научному коммунизму. Девчонки буквально насели на Ле с просьбой как-то повлиять на Смехова, чтобы получить в зачетку автоматы по его предмету, потому что учить сто вопросов по Научному коммунизму - малозаманчивая перспектива. Надя Е. после очередного семинара при всей группе обратилась к Ле:
- Слушай, ну давай подумаем, как его раскрутить на автоматы!
- Да бог его знает, - ответила Ле, - как бы не вышло также, как с Мугой.
- Ну ты так хорошо с ним общаешься, придумай что-нибудь, уболтай его, ты же можешь!
- Не знаю... Вопрос довольно деликатный.
Все начали уговаривать Ле, правда никто из группы не предлагал никакого подходящего варианта для разговора со Смеховым, просто, что называется, толкли воду в ступе. Наконец, Ле, послушав пустые разговоры произнесла:
- Ладно, убедили! Я попробую. Есть только один способ получить эти долбаные автоматы.
- Какой? - спросила Надя.
- Нужно, чтобы ему крышу снесло, чтобы он просто ничего не соображал.
- В каком смысле не соображал?
- В прямом! Чтобы забыл о своем Научном коммунизме.
- Ого! - хохотнула Надя, - я правильно понимаю... И она сделала неопределенный жест, не зная как закончить фразу.
- В общем - да, только есть некоторые нюансы по поводу действий. Уточнять не буду.
Девчонки оживились: кто-то засмеялся, кто-то пошутил, а Надя подытожила общее собрание группы своим басом:
- Ладно, Ле, с богом! И флаг тебе в руки!
     Ле решила написать Смехову стихи романтического содержания, а уже после, увидев его реакцию, попробовать выйти с ним на разговор о Научном коммунизме. Она не стала откладывать дела в долгий ящик и в тот же день написала лирическое стихотворение с признанием, обыграв в нем знаменитую строчку Марины Цветаевой: "Мне нравится, что Вы больны не мной..." Она решила не подписываться под стихотворением, остаться инкогнито, засунув листок в карманчик для записок на марксистской кафедре, где одновременно размещалось и партийное бюро консерватории. Теперь только оставалось минут на десять раздобыть ключ от этой аудитории, и сделать так, чтобы ни там, ни в коридоре никого не было. Для такого важного дела Ле взяла к себе в помощницы Милку С.
     Ключами, как и всем хозяйством в консе, заведовала Нина Ивановна -совершенно уникальная личность, бессменный комендант основного корпуса. Она разговаривала басом, несколько грубовато, не вынимая беломорину изо рта, могла послать далеко и надолго и студента, и профессора. Поздними вечерами, а то и ночью гоняла ребят, часто использующих классы не по прямому назначению. Нина Иванова была одинока, жила в комнатушке в основном здании консерватории, любила иногда принять на грудь. С Ниной Ивановной нужно было дружить, и Ле культивировала эту дружбу с ней с самого первого курса, поздравляя ее со всеми праздниками, поднося ей маленькие презенты в виде пачки Беломора, коробки печенья или мороженого. И эта выгодная для Ле взаимная симпатия пригодилась как никогда. Спустившись на первый этаж, Ле без всякого труда выпросила у дежурившей на вахте Нины Ивановны ключ от партийного бюро, то бишь - от марксистской кафедры, положив перед нею сливочный шоколад.
      Время для своего проникновения в кабинет Ле выбрала подходящее, это был вечер, когда никого из преподавателей общественных дисциплин уже не было в консерватории. Чтобы исключить неожиданности, Ле и попросила постоять на атасе Милку С., которая, встав в самом конце длинного коридора на третьем этаже, должна была предупредить ее в случае непредвиденного появления кого бы то ни было. Никаких камер в 80-х годах прошлого века еще не было в такого рода помещениях, и все сложилось как нельзя лучше. Ле, пробежав весь нескончаемый коридор, немного нервно открыла кафедру марксизма-ленинизма и засунула вчетверо сложенный листок со стихотворением в соответствующий кармашек на стенде. Дело было сделано буквально за минуту, Ле с немного колотившимся сердцем уже через пять минут вернула ключ Нине Ивановне.
     Теперь оставалось только ждать какого-то проявления со стороны Александра Викторовича. И хотя Ле не подписалась под стихотворением, она понимала, что вычислить автора Смехову ничего не стоит: во-первых, только вчера состоялся их диалог насчет возможности оставлять ему записки, а во-вторых, он знал о литературных способностях Ле, писавшей пародии, эпиграммы и сценки для капустников. Она не знала, когда ее преподаватель и одновременно секретарь партийного бюро вынул из кармашка со своей фамилией листок и прочел то, что там было написано. Поэтому его первой реакции от прочитанного она не могла видеть, только - вообразить. А прочел Александр Викторович следующее:
                ***
Волнует с детства, слух тревожит мой
Простая строчка с грустными словами:
" Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне  нравится, что я больна не Вами..."
В ней слышу боль и жизни смысл двойной,
Другой, сокрытый, а не этот ложный!
"Мне нравится, что Вы больны не мной..."
Но отчего ж так пусто безнадежно,
Зачем так горько, так бесповоротно?
Барьера нет! Ведь он придуман нами!
Но все ж играю, зло и беззаботно:
"Мне нравится, что я больна не Вами",
Хотя наружу рвется стон немой,
Неслышный крик с обратными словами:
Не нравится, что Вы больны не мной,
Не нравится, что я больна не Вами!
И совладать с разнузданной душой
Сил нет...Но смочь, суметь. заставить!
"Мне нравится, что Вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не Вами..."
Мне хорошо, легко и ... без вранья
Я счастлива! Больна не Вами я...      
     У Ле не было никакого плана, она не знала, как действовать дальше, в глубине души надеясь, что А.В. сам как-то выйдет на разговор, а там и она заикнется об экзамене, улучив подходящий момент. Но события пошли совсем по другому сценарию: за два дня, прошедшие по прогнозам Ле с получения письма, адресат никак не проявился. А она вдруг поняла всю неловкость ситуации, объяснившись практически в любви, не существующей на самом деле, такому умному и скучному в своей правильности человеку - своему преподавателю. Ей с каждым днем становилось все более некомфортно психологически, девчонки подсмеивались над ситуацией, а она начала скрываться от возможных встреч с А.В., чувствуя, как он начал тянуть шейку в ее сторону, ничего не предпринимая при этом для какого-то объяснения. Завидя его где-нибудь в фойе по ходу следования, она тут же шарахалась в укромный уголок старинного здания, не гнушаясь даже мужским туалетом. Ле выговаривала Наде:
- Да будь ты неладна! Как это ты убедила меня - подписаться на эту авантюру? Что мне теперь делать-то? Я не могу видеть этот его ждущий взгляд...
- А как ты поняла, что ждущий? - смеялась Надька.
- Да чувствую... Если бы не ждал, давно бы уже выяснил со мной все! Тоже мне - мужчина, еще и коммунист, заяц обыкновенный! - в запале произнесла Ле,- да я готова ему двести вопросов рассказать, только бы не смотрел так. Вот влипла!
     Ле понимала, что поступила как-то не совсем правильно, мягко говоря. И она не пошла на два последних семинара, оставшихся до экзамена, решила, что явится уже на сам экзамен. Так она хотя бы сведет встречи с ним до минимума, вернее, до одного единственного раза. Но история завершилась опять не по ее сценарию. Надя, встретившая Ле после последнего семинара, сказала ей с улыбкой:
- А чего ты не пришла? Он тебе автомат поставил - одной из всей группы, сказал, чтобы ты просто пришла на экзамен с зачеткой.
Но Ле передала зачетку с Надей, так и не решившись встретиться с Александром Викторовичем даже глазами.