На грани

                На грани
     Однажды, будучи в гостях, Ле напилась до полного бесчувствия. Повода она не помнила, помнила только, что подливал ей Володя Г. - муж ее сокурсницы. Ле не обладала выработанной стойкостью к спиртному, она вообще до этого момента, если ей и приходилось, выпивала только шампанское или какое-нибудь хорошее вино. Из крепких напитков ничего и никогда. Веселый, разбитной и очень обаятельный Володя Г., видимо, не предполагал такого расклада, наливая водочку себе и Ле, которая после первой же рюмки почувствовала легкость и расслабуху, и уже не пропустила ни одного тоста, выпивая вместе с ним и не отставая от него в количестве выпитого. В результате к началу двенадцатого ночи, Ле, мягко говоря, была уже в степени подпития, про какую говорят, что пьяному море по колено. Ее жизнерадостный собутыльник не нашел ничего лучше, как выпроводить Ле в таком состоянии в зимнюю ночь вместо того, чтобы уложить хотя бы на пол в своей однокомнатной квартире. Видимо, он тоже не был в состоянии предвидеть возможные последствия.
     Ле практически в одиночестве, сидя на заднем сиденье автобуса в теплой и бесчувственной полудреме иногда всматривалась в огни и силуэты ночного города, пытаясь разглядеть сквозь замороженное стекло хоть что- то знакомое. Увы, ей это не удавалось. Наконец, автобус остановился, и шофер, выйдя в салон, объявил оставшейся в одиночестве пассажирке:
- Все, конечная, приехали! Давай, давай, выходим, - поторопил он Ле, добавив, - мне еще в гараж ехать.
     Ле буквально вывалилась из автобуса на одинокую стоянку с диспетчерской будкой, рядом с которой стоял стенд с расписанием, в нескольких метрах темнела лента шоссе, уходящая вдаль, сразу же за проезжей частью несколько мрачновато и сурово чернел лес. Легкий снежок будто в замедленной съемке тихо и умиротворенно падал на землю. Ле подняла голову вверх: в свете одиноко горящего фонаря снежинки-бабочки, летящие на свет, кружились вокруг него, казалось, на месте. Ле завороженно смотрела на этот снежный хоровод, пока автобус, из которого она буквально выпала наружу, не тронулся с места, чуть забуксовав в грязно-серой жиже. Только тогда, когда он выезжал уже на шоссе, Ле вдруг осознала своим затуманенным мозгом, что она, вероятно, села не на тот автобус и сейчас стоит на неизвестной остановке - зимой, ночью, очевидно, где-то за городом и в полном одиночестве. Она тихонько, но немного нервно засмеялась, сказав себе вслух: "Ну вот и славненько... Митя, Митенька... а мне совсем не страшно, только холодно... " Приткнувшись спиной к закрытой будке, она как будто даже задремала, так ей показалось, когда через какое-то неопределенное время рядом затормозила машина. Пожилой таксист, подошедший к Ле, растормошил ее, спросив:
 - Эй, дивчинка, ты чего здесь, куда тебе ехать?
Ле бестолково уставилась на него.
 - Куда ехать, спрашиваю? Э-э, да ты, похоже, тепленькая... Давай-ка в машину, не ровен час - замерзнешь. И он не без труда затолкал в машину отяжелевшую Ле, та в последнем прояснении сознания еще успела проговорить ему адрес, неловко завалившись на заднее сиденье.
      В общаге, куда ее привез сердобольный таксист, Ле долго бродила по неосвещенным коридорам, мучительно пытаясь найти дверь своей комнаты, но все было тщетно, ей это никак не удавалось. Она в изнеможении прислонилась к стене, не соображая, в каком же направлении ей двигаться. Неожиданно на нее выскочил Дэн - несколько инфернального вида высокий черноволосый парень азиатской внешности, учившийся сразу на двух факультетах - фортепианном и вокальном - и имевший весьма дурную репутацию по части разбивания женских сердец. Несмотря на его специфический внешний облик, не одна девчонка в консерваторской общаге пострадала от него, начиная от просто душевных переживаний и кончая попыткой самоубийства или попаданием в психушку. И вот этот персонаж стоял сейчас перед одурманенной алкоголем Ле. Та с легким вздохом спросила его:
- Дэн, какой это этаж?
- Третий, - отвечал он, чуть придержав за локоть пошатнувшуюся Ле.
- А мне надо второй... Будь другом, проводи... Мне домой нужно, - не без труда проговорила Ле целую тираду. Дэн молча распахнул дверь своей комнаты. Ле в последнюю секунду уже совсем уплывающего сознания тихо пробормотала:
- Нет, помоги... Мне второй этаж, пожалуйста... И практически рухнула на руки Дэна, успевшего подхватить ее до падения.
     Когда Дэн принес совершенно бесчувственную Ле в ее комнату, Лара, подскочив с кровати невольно вскрикнула:
- Что такое? Что с ней, она жива?
- Да жива, жива, успокойся! Наклюкалась где-то до потери пульса. Давай, раздевай ее быстрей, она замерзла, надо согреть,  - своим немного скрипучим голосом быстро сказал он, укладывая Ле на кровать.
Вдвоем они быстро стянули с Ле заляпанное грязью пальто, сапожки и перчатки с заледеневших рук. Лара, накинув сверху на свою подружку шерстяное одеяло, начала энергично растирать ей руки и повернувшись к Дэну, несколько нервно сказала:
- Дэн, спасибо тебе большое!
На что тот уже спокойно ответил:
- Да не за что, ладно, утром забегу, проведаю.
Он шумно вышел, и Лара закрыла за ним дверь на внутренний замок.
     В ту ночь Ле прощалась с жизнью, она была в полной уверенности, что умирает: ее просто выворачивало - тягуче, мерзко и нескончаемо, у нее началась настоящая истерика. Лара носилась вокруг: то вода, то тазик, то какие-то таблетки. Стрела, соседка по секции, разбуженная шумом в умывальнике, сама очень шумная и эмоциональная, залетела в комнату, где Ле, размазывая по лицу пьяные слезы, в перерывах между накатывающимися приступами тошноты, горько и очень жалостливо причитала:
- Я умираю... Да позовите мне его, да пусть он посмотрит, как я умираю... Пусть похоронит! Ее снова накрывал приступ, и она утыкалась физиономией в таз.
- Кого? Кого тебе позвать? - возбужденно спросила Стрела, - Коротова?
- Да нет! Того, другого... Ну позовите, пожалуйста... Я на его руках хочу умереть, - уже почти стенала Ле.
     Эту неуправляемую пьяную истерику можно было прекратить в одно мгновение - просто пару раз хлестануть по лицу. Но девчонки то ли не знали об этом, то ли им было просто жалко свою непутевую подружку. Лара, утирая ей лицо влажным полотенцем, тихонько приговаривала, стараясь успокоить:
- Ленчик, хорошая моя, ну не могу я тебе его сейчас позвать, он далеко! Он в другом городе!
Ле, на миг прекратив свои причитания, подняла голову, с удивлением посмотрев на нее:
- Как в другом? Почему в другом? Позвонить, я хочу позвонить... Она пыталась встать, но отравленный организм тут же возвращал ее в прежнюю позу.
- О ком это она, кого зовет? - спросила Стрела.
На что Лара только махнула рукой:
- Да не обращай внимания, бред какой-то. Она, конечно, знала, кого так безнадежно призывала Ле.
     Только к утру, когда весь алкоголь вышел из нее, она, наконец, успокоившись, заснула неглубоким и тревожным сном. Утром, кое-как продрав глаза, Ле обнаружила в комнате четверых человек, которые с одним и тем же жалостливым выражением участливо смотрели на нее. Это были - Лара, Коротов, Стрела и Дэн.
- Ну ты как? - спросила Лара.
- Ничего, - ответила Ле, пряча глаза.
- Ле, а чего ты так напилась-то, где и с кем? - подсел к ней на кровать Коротов. Ле пробормотала, отвернувшись к стене:
- В гостях была, - а потом тихонько добавила, - а что же ты не пришел? Я тебя звала, а ты не пришел...
Он, переглянувшись с девчонками, ответил через паузу:
- Да не меня ты звала, а кого-то другого. Но я пойму, кого...
Лара тут же взяла инициативу в свои руки:
- Так, Ленчик, вставай, иди умывайся! Тебе нужно покушать, я бульончик сварила, тебе сейчас в самый раз.
Минут через пять, прихлебывая из большой чашки с двумя ручками, посмотрев на всю гоп-компанию, она немного конфузливо сказала:
- Ребятки, простите меня, пожалуйста за эту бурную ночь. Лара тут же перебила:
- Ленчик, а что ты сегодня будешь делать, какие у тебя планы?
Ле, вздохнув, ответила:
- Да все в порядке, Лара... Не волнуйся, вон Токкату Прокофьева пойду учить в реп.
Вся компания облегченно вздохнула. Ле, спустившись в репетиторий, часа два с некоторым остервенением подолбила эту руколомку Прокофьева, словно вбивая в пол прошедшую ужасную ночь. "Все, подруга, хватит! Хватит испытывать судьбу... Прощай... прощай, Митя! Разошлись, как в море корабли..." Эта фраза показалась ей единственно верной и подходящей к моменту.