Легкие облака детства

  В задумчивости я  шел по  дороге, и вдруг яркий лучик солнца остановил меня,  ослепив  на миг.  Подойдя ближе, и увидел около камня  кусочек  зеркала,    обломок с острыми краями. Поднял, поднес к глазам. Осколочек небольшой, и я  увидел свои  глаза, и часть тропки сзади себя.  Вспомнилось что-то далекое,  настолько реально, что ушла с плеч тяжесть прожитых лет,  спала с прошлого пелена. Прошлое вернулось, оно опять стало вдруг  днем сегодняшним.
 
   Детство. Вот оно, детство.  Солнце, все зелено вокруг, теплый ветерок.
   Видите  ли, достаточно за что-то незаметное зацепиться глазу, и невольно выплывают  воспоминания.  Сразу увидел треснувшее зеркало на стене и несколько детских рисунков вперемешку с военными фотографиями. Вспомнил девочку Даню, деревенский простор.
   
   Уфа–Шигири – это небольшая деревенька, и чтобы  попасть  туда из  Михайловска, надо  перейти по мосту через  Сергу  в сторону, где по утрам  появляется солнце. Пройти километров пять  пешком. Это близко. Туда же течет река  Уфа. Дорога  в Шигири ровная, глинистая, без подъемов и  спусков. Идти интересно, места  открытые.
   По всему кажется, шел тогда пятьдесят седьмой год. Я был тогда крепким десятилетним мальчишкой и любил бродить по полям и лесам. Один  или с  друзьями,   или даже со взрослыми...
 
  Однажды у меня появилась великолепная идея. Сабантуй – это сельский  праздник.   
 - Мам, давай в Шигири сходим. В  это воскресенье там сабантуй.
  В Шигирях жила   знакомая нам женщина, Сания Габидулина. Тетя Саня, как я ее звал.

  Если долго настойчиво клянчить, удается  добиться своего.  Я  начал приставать к  матери:  -  Пойдем.  Пойдем.  Ты же тете Сане обещала, что придешь, помнишь?
   И наконец она сдалась:-  Правда, обещала. Жалко, пропадает выходной, но ладно уж, сходим.
 
 
   Начались приготовления. С пустыми руками в  гости не пойдешь. Нужно прийти нарядными и  принести с собой подарки.   Мать достала из сундука  новый  яркий шерстяной платок  с крупными красными цветами и синими полями.  Этот платок предназначался вообще-то для бабушки, но она его не захотела носить.
 - Татарский. Да и не по годам  мне, – категорично  сказала бабушка. И маме он тотчас  же разонравился. Теперь появился прекрасный повод  отдать  его Сане в   подарок.
     Мне  подсказали, чтобы я что-нибудь взял для Саниной дочери, хотя бы книжку. Выбор мой пал на русские народные сказки, которые я уже не читал. Про терем-теремок, про  волка и  семеро козлят и другую  разную дребедень.  Книжка-то красивая, большая, с цветными   картинками, с крупными буквами.  Я ее любил смотреть ее перед сном.
    Бабушка сказала однако: - Дочурка-то у Сани большая,  шестой класс закончила.
    Я же закончил четвертый. Почему-то я  не обратил на ее слова внимания, и  понял только потом, что книжку выбрал неудачно.  Она для совсем маленьких. Бабушка была права. Не подходящая уже по возрасту книжка. Но я захватил  в придачу коробку цветных карандашей. Двенадцать цветов. Как я жалел потом, что пожадничал, не взял набор в двадцать четыре. Впрочем,  те были уже зачинены,  и некоторые были даже погрызены, отдавать такие было бы стыдно.

    Мы  вышли рано.  Шли прямо  по солнцу, и это было весело. Шли на праздник. Скоро нашли дом, обнесенный забором из жердей и с жиденькими воротцами из тонких досок. Вот где жила тетка Сания и ее дочка Данечка.  Если звать по-татарски, то Дания, с ударением на последнем слоге.

    Радости хозяйки не было предела. Не ожидала она таких редких гостей.  Тут же замесила тесто для блинов. Очажок разожгли, и скоро блины  с маслом появились на  столе. Жизнь в послевоенные годы постепенно налаживалась, но  не у нас.  Бедность и у нас, и здесь лезла в  глаза из всех щелей. Хоть жить есть где, и  то уже ладно.
      Не радовалась Сания  сабантую. В один из таких праздников у нее  муж погиб, машиной сбило.

     Данечка оказалась очень милой, умной девчонкой. Мы не вникали в разговоры взрослых, у нас были свои.
- Ой, какая красивая книжка!  С цветными  картинками. А у нас в клубе цветное кино показывали. Ты что, все еще сказки читаешь?
- Читаю, - буркнул я, – в школе заставляют. А еще Андерсена или про Карлик Нос. Я люблю сказки страшные.  Немецкие, братьев Гримм.
      - Спасибо за книжку. Знаешь, я  люблю рисовать. Говорят, у меня хорошо получается.
     Я аж подпрыгнул от радости: - Я тебе карандаши цветные принес. Вот возьми.
     Она захлопала в  ладоши: - А я твой портрет нарисую. Мои рисунки   в нашем   клубе висят. Пойдем, я тебе  покажу. И портрет твой  будем рисовать после обеда,     я это люблю. И к сказкам   нарисую картинки.
   
   
 
 - Мы, наверное, не пойдем  на сабантуй, по улице походим. - предложила Даня.  - Мама сильно расстроится.  Знаешь, у нас на поле вкапывают столб такой, гладкий, скользкий. Кто взберется наверх, снимает с него какую нибудь вещь для себя, приз. Сапоги или шапку-ушанку красивую, У нас папа погиб, когда  такой столб ставили.      
 
   Когда мы  пришли в дом, я услышал кошачье урчание. Мы полезли на  печку к кошке с котятами. Они были уже не совсем малыши с затуманенными глазками. Я  сразу же маме сказал: возьмем одного котенка. Они уже  большие. Он  у нас без кошки вырастет. Мама неодобрительно посмотрела на  меня, но спорить не стала. У нас дома был дряхлый рыжий кот, ослепший на один глаз. Мне понравился пестрый малышка.  - Пусть  будет про запас, - подумал я тогда.

  Мы так и не  побывали на сабантуе. Мы вдвоем прошли по поселку,  но  мама и тетя Саня  не пошли на поле, где шел праздник. Мы недолго гуляли на улице, скоро подошло время  возвращаться  обратно.  ТОгда мне Даня показала школу-восьмилетку, мы зашли в клуб, где в аккуратных рамочках висели Данины рисунки. Домов немного, и понятно, людей в  деревне  немного живет. Люди были на поле, где праздник, и возле магазина.
  -
  Все  вышло потрясающе интересно. - Какая ты, Даня, талантливая, -сказал я,  когда увидел в клубе ее картины, аккуратно вставленные  в рамочки под стеклом.  - Как это твоя мама никогда не говорила  о твоих талантах.
  Она засмеялась: - У меня мама рисует  лучше меня.
 - А ты еще лучше научишься.- убежденно предсказал я

  Мы говорили обо всем.
  -Мама плачет часто, когда папу вспоминает, сказала Даня.  - Никто к нам в гости не ходит, скучно живем.
-  А ты отца помнишь?
-  Помню.
-  А я своего не помню.  Только пара фотокарточек дома есть.
-  Вот научусь хорошо рисовать,  - серьезно сказала  Даня, - нарисую  большой портрет отца. Мечтаю так нарисовать, чтобы папа улыбался.
-  И  моего нарисуй с  фотографии, ладно?  Я его и вот так же в рамке повешу на стену, как  твои рисунки в клубе, пусть висит.

  Я  принес домой славного пушистого котенка, напоил его молоком, а  над кроватью повесил нарисованный Даней  мой портрет.  Мальчишка   в пухлыми губами и глупыми  карими глазами. На руках у него котенок.
  Особенно хорошо на картине котенок вышел. Портрет выполнен цветными карандашами и  подписан: «на память от  Дани»   Он мне очень понравился, но я переживал, что в нем не было всех известных мне двадцати четырех цветов.  Но  получилось правдиво.
   
    Не знаю,  понравился ли  ей тогда я, но  в девятом-десятом понял, что девчонкам  я нравлюсь.
                ***
    А теперь пора сказать, почему мои  бабушка и мама оказались хорошо знакомы с Санией. Я не случайно  написал здесь, что  все происходило в  пятьдесят седьмом году. В деревнях тогда  были колхозы, и за работу начислялись трудодни. В деревнях практически не было денег, так что в наш заводской поселок  приходили  люди  из окрестных деревень продавать  все, что могли вырастить на подворье. Однажды бабушка, купив два десятка  яиц,  привела Санию к нам домой, чтоб она отдохнула и напилась чаю. Женщина плохо себя  почувствовала, и бабушка  стала ее лечить. Бабушка была хорошая травница и понимала толк в  медицине, что надо и как. Чай был травяной, а значит, без сахара.  Многие у нам  с разными бедами забегали. Так   и повелось, что Саня тоже стала часто заходить, словом,  скоро своя стала. Одинокая женщина отдыхала у  нас душой.
   Как я  знаю,  через года три появился  у Сании муж.  А Даня  поступила в художественное училище. О ее  судьбе я ничего не знаю. Но портрет на пожелтевшей бумаге сыграл большую роль в  моей судьбе. Мне сильно захотелось стать   художником, но талант этот дается не всякому, и я стал писать стихи и  рассказы.
  Главное,  я стал понимать глубокий  смысл бабушкиной поговорки «Учись всему, все  сгодится. У мастера дело между  рук не провалится».