Театр у микрофона

                Театр у микрофона
     В день всесоюзного субботника 22 апреля Ле получила задание от комитета комсомола придумать и провести в консерватории радиотрансляцию, которую бы передавали по всему зданию непосредственно в момент всеобщей всесоюзной уборки. Это было достаточно непросто, эфирного времени было много, как минимум два часа, которые необходимо было чем-то заполнить. Общая фабула радиоэфира была такова: музыка - самая разная, от классики до джаза, стихи тоже самые разнообразные, наконец, интервью с гостями в студии, чьи роли Ле безоговорочно отдала Коротову, других вариантов она даже и не рассматривала. На себя, кроме общего сценария, она взяла функцию журналистки и партнерши-актрисы, когда это было нужно.
     Начиналось радиовещание с вершины симфонического творчества Глинки - увертюры к опере "Руслан и Людмила", стремительной и радостно-ликующей. Далее Ле произносила такой текст:
- Добрый день, дорогие друзья! Вас приветствует уральский музыкально-поэтический клуб "Парнас дыбом," негласно существующий в нашем городе последние тридцать лет, но название которого мы оглашаем только сейчас, в день, когда студенты и преподаватели нашего уникального заведения слились в едином трудовом порыве. В этот замечательный день мы попытаемся вспомнить некоторые незабываемые моменты нашей, увы, нелегкой жизни, а также внести свежую струю в проблемное существование, чтобы хоть немного отвлечь вас от обыденных забот и грустных мыслей. Итак, друзья! Мы пригласили освятить в самом начале наш трудовой праздник настоятеля Храма Михаила Архангела, представителя Святейшего Синода отца Аполлинария, уже отслужившего благодарственный молебен в честь всеобщего и музыкального образования, и сейчас он прочтет нам нравственную проповедь в честь того же образования.
     Зазвучал знаменный распев "Свете тихий," а после отец Аполлинарий начал читать свою проповедь немного заунывно, окая, в высоком регистре, произнося на одном дыхании большие по объему и витиеватые по форме предложения:
- Братья и сестры, спаянные трудом! Музыканты и музыкантши, духовики, хористы, домристы и баянисты, скрипачи, виолончелисты, теоретики и фортепьянисты! Певицы, певички и певчие! Проректора, деканы, бухгалтера и шофера, и прочие члены музыкальной богадельни! Внемлите этой проповеди, как внимала Адаму Ева, как внимают ученики учителю, как поэт внимает Музе, а горький пьяница бутылке. Вся наша жизнь - земная, грязная, скоромная, словно безобразная пасть Ваала, пожирающая наши души- сплошной ком противоречий, дрязг, грехов. Ибо она - жизнь - есть борьба духа и плоти, чувства и ума, власти и бесправия, денег и нищеты, запретов и соблазнов, борьба за равноправие полов, борьба с властью и борьба с самим собой, но она - жизнь - прекрасна, обворожительна, обалденна! - продолжал произносить отец Аполлинарий agitato и на сrescendo, - я кайфую, я тащусь, я торчу! О, господи! Прости мя, грешного, и всех иже со мною, внимающих моей проповеди, в этом не слишком похожем на храм, но все же - храме музыки. Прости их, грешных, вовлекающих души свои во грех, возбуждающих Музыкой денно и нощно низменную плоть свою, так легко поддающихся притягательным чарам жадного до исступленности Бахуса, занимающихся бесконечным словоблудием во имя обретения истины и знания. Прости их и ниспошли на их голову манну небесную, радость неизменную, зарплату удвоенную, стипендию утроенную, слух абсолютный или близкий к тому. И не дай, господи, профессорам бездарей и дураков, а ученикам - злыдней и праведников! Дай им, Боже, поменьше труда и побольше злата. И пусть не омрачится их ищущий хлеба насущного мятежный дух ни ядом, ни вином, ни надвигающейся сессией. Дай им, Боже, труда радостного и всякой благости, и удовлетворения, и любви нетленной, покорности и смелости одновременно. И да святится имя Господа нашего, Иисуса Христа, и да зазвучит вновь и польется под куполом небесным Музыка к нашему единому Богу, во имя Отца и Сына и Святого духа, и ныне, и присно, и во веки веков - Аминь! - закончил Коротов на высоких нотах. Ле, едва сдерживая смех, вновь обратилась к слушателям:
- Дорогие друзья, поблагодарим же отца Аполлинария за такую душещипательную проповедь и продолжим наше общение. Отец Апполинарий, я знаю, что Вы являетесь настоящим знатоком лирической поэзии, особенно - французской, кроме того, в прошлом Вы почти профессионально занимались актерством. Не могли бы Вы в этот прекрасный весенний день прочесть что-то из своего любимого репертуара, мы были бы вам весьма признательны.
- С превеликим наслаждением, дочь моя! 
     И Коротов, вернее, отец Аполлинарий неестественно высоким голосом, напевно и немного гнусаво, читал фривольное стихотворение Артюра Рембо[2]. Ле, тихо подхихикивая, надеялась лишь на то, что в ходе общей уборки не все смогли услышать и понять этот текст.
Первое свидание
Она была полураздета.
Назойливые тополя
Листву швыряли вызнав это,
В моё окно, шаля, шаля.
Она в моём сидела кресле,
Почти совсем обнажена,
И ножка сразу мёрзла, если
Спускалась на паркет она.
А я глядел, белее мела,
Как отблеск - словно мотылёк -
В улыбке промелькнул и смело
На розочки сосков прилёг.
Я целовал её лодыжки
И низменный услышав смех,
Заливистый, без передышки,
Зазывный, тянущий во грех.
И спрятав ножки под сорочкой,
Она шепнула: "Что ты ждёшь?"
Смех был призывом и отсрочкой,
Но мне всё было невтерпёж.
Потом губами я, счастливый,
Касался приоткрытых глаз.
Она головкою смазливой
Тряхнула: "Это в первый раз?...
Ты вот что мне скажи сначала..."
Прижался я к её груди -
Она в ответ захохотала,
Всё обещая впереди.
Она была полураздета.
Назойливые тополя
Листву швыряли вызнав это,
В моё окно, шаля, шаля. ( перевод В. Орла)
Прямая трансляция шла в фойе перед Большим залом и на первом этаже, а также ее хорошо было слышно во всех радиофицированных классах, остальные слушатели могли воспринимать ее лишь отчасти, фоном.
     Стрела с необыкновенным рвением и с присущим ей темпераментом, протирала стекла огромного окна, когда вдруг услышала немного скрипучий коротовский тембр прямо в тридцать девятом классе, выпавшем ей для уборки. Она в буквальном смысле едва не слетела с широкого подоконника, когда отец Аполлинарий нудно на длительном крещендо начал произносить свою благостную проповедь. Спрыгнув с верхотуры, Стрела вместе со своей товаркой по мытью покатывались со смеху не в состоянии остановиться и продолжить трудовой процесс. Невозможно было одновременно мыть окно и слушать весь тот бред, который произносил Коротов в тягучей поповской манере. А когда он начал читать фривольные стишки, Стрела практически уже лежала на рояле. В музыкальную паузу с Джаз-оркестром Александра Цфасмана девчонки в темпе presto кое-как домыли окно, пол и уселись на стулья с намерением слушать дальше театр у микрофона, разыгрываемый для всей консы только двумя людьми, по всей вероятности, поступившими не в тот ВУЗ.
     После музыки функцию журналиста на себя попеременно брали то Ле, то Коротов, меняясь и задавая вопросы друг другу:
- Дорогие друзья, - воодушевленно говорил он - разрешите представить вашему вниманию замечательную поэтессу из группы "Куртуазного маньеризма" - Елену Тревожную. Ле подхватывала его:
- И не менее талантливого стихоплета Игоря Игривого, вместе со мной представляющего на ваш суд офигительные пародии на советских поэтов. И они по очереди читали сначала первоисточник, а потом пародию на него. Начинал Игорь Игривый:
- Василий Федоров "Я не знаю сам..."[3]
          ***
Я не знаю сам,
Что делаю...
Красота твоя, —
Спроси её.
Ослепили
Груди белые,
До безумия красивые.

Ослепили
Белой жаждою.
Друг от друга
С необидою
Отвернулись,
Будто каждая
Красоте другой
Завидуют.

Я не знаю сам,
Что делаю...
И быть может,
Не по праву я
То целую эту, левую...
То целую эту, правую..
- А теперь пародия...
                ***
Знаю, ты войдешь ко мне несмелая,
Робко скажешь:"Ты сегодня мой!"
И меня рукой погладишь левою
И прижмешься правой стороной.
Красота твоя такая спелая,
Ей сопротивляться не смогу,
Положу я ногу свою левую
На твою, на правую, ногу,
И с восторгом занимаясь делом,
Я в пылу зажмурю правый глаз,
Ты же, милая, зажмуришь левый
И, войдя в неистовый экстаз,
Я с тобой, не знаю сам, что сделаю,
Ну а ты сквозь сон и зевоту
Скажешь:"Поцелуй-ка, милый, левую,
Ну а после правую, вон ту..."
- Спасибо, дорогой Игорь, за такую чистую эротику. Он, перебивая:
- А чем порадуете Вы, Елена?
- У меня для слушателей также любовная лирика: Василий Казин, стихотворение называется "Ожидание"[4] и после - пародия...
Я ждала, ждала тебя, Любимый!
Все глаза влила в окно.
Ой, и длинен, длинен день неугасимый,
Огневое, золотое волокно!

Издали клубился,
Вился дым из труб.
Мнилось - не ко мне ли торопился
Твой волнистый темный чуб?

И томленью, нетерпенью слуха
Было слышно, как у двери,
Вся напряжена,
Глухо
Переминалась тишина.

И тянулась нудная обуза.
Вдруг - и синевы края...
Ближе... блуза... чья-то блуза...
Синяя... Твоя! Твоя!

Дверь шушукнула,- и, как во сне, я
Сладко затуманилась в сиянье дня.
Подошел... прильнул и ну, синея,
Обнимать и обнимать меня...
Обнимал ты... И со страстью жадной
Я взглянула на тебя, и - ах!
Ах, и как я обозналась, ненаглядный,
Это вечер обнимал меня впотьмах!

                Пародия
Глаза свои волью в окно,
И, взяв с надеждой робкой сонник,
Буду мечтать лишь об одном,
Всосав губами подоконник...
Я в серых сумерках, одна,
Вся из сомнений, слез и страха,
Но,чу! Спасенье! Борода
Твоя, возникшая из мрака...
Ты вырос, как из-под земли,
Из ничего, как будто свыше!
И застят взор штаны твои,
О, да! Твои, они все ближе.
Вот ты вошел, как гордый лев,
Шушукнув дверью, сильно, властно,
Потом, слегка позеленев,
 Обнял меня, забившись страстно,
В ужасном приступе, но -Ах!
Как я жестоко обозналась!
Бутылку ты держал в штанах,
И в ней на донышке осталось...
     И вновь звучала музыка, после был разговор с психологом о толковании сновидений; с сексопатологом по поводу тревожного ожидания сексуальной неудачи - традиционные, новые и новейшие техники; с молодым композитором Розеном, утверждающим, что он происходит именно из того знаменитого рода фон Розенов - декабристов. Весь этот двухчасовой бред был сочинен Ле накануне ночью, а сегодня ребята работали с листа, то есть без предварительной репетиции. Но эти двое понимали друг друга с полуслова и с полувзгляда, а импровизация и кураж были у них в крови. И студенты, вышедшие на субботник, кажется, забыли основную цель мероприятия, смеялись, да нет, просто ржали от души.