Руся и Лера

                Руся и Лера
     Руся и Лера жили в комнате, находившейся в той же секции общаги, что и комната Ле. Потому встречались каждый день не только в консерватории, но и дома. Этим домом было для всех общежитие в течение долгих пяти лет учебы. Все каждодневные события, радостные и грустные, заботы, учебные и бытовые, любовные страсти-мордасти - все это в условиях такой замкнутости, конечно, становилось общим достоянием. Каждый знал о другом почти все, как и другой, в свою очередь, тоже владел всей полнотой информации. Это была не просто связь между людьми, которые проживают в одном доме, но и некая духовная общность интересов, мыслей, чувств и намерений.
     Руся, живая, немного несдержанная в силу своего темперамента, очень эмоциональная девчонка небольшого роста. Умный взгляд из-под стильных очков, быстрая, немного захлебывающаяся речь и такие же быстрые, даже стремительные движения. Казалось, что внутри у нее был небольшой моторчик, настолько она была деятельной и неутомимой. В колхозе, например, во время осеннего трудового студенческого десанта, она всегда шла в буквальном смысле в качестве главного паровоза, тянущего за собой весь состав. Первой становилась на гряду картошки, тянущейся через все поле, и в совершенно невообразимом темпе, ни на минуту не разогнувшись, шла до самого края поля без передышки. Шедшие за ней девчонки, перебегая на следующий отрезок, пытались хоть ненамного притормозить эту неимоверную гонку: "Эй, Руська, попридержи-ка прыть, давай-ка в темпе moderato".Руся ненадолго замедлялась, но вскоре снова уходила дальше всех.  Бригадир - парень народник, баянист лет двадцати пяти, всегда ставил ее вперед смотрящей, зная, что она выведет его бригаду на первое место. Руся обладала обостренным чувством справедливости, никогда не юлила, всегда была прямой и бесхитростной, никакого двойного дна в ее целеустремленном характере не было. В иные моменты она бывала и очень лиричной, и душевной. Но такой ее видело только ближайшее окружение в общаге. Именно Руся явилась генератором той самой идеи и инициатором написания того самого, можно сказать, судьбоносного письма в "Комсомольскую правду," которое причудливым образом поставит в результате Митю и Ле по разные стороны баррикад. Но об этом чуть позже.
     Лера жила в одной комнате с Русей. Это была чуть полноватая для своего небольшого роста девочка с несколько простоватым лицом совершенно русского типа, вроде бы и совсем не примечательным. Но это было первое впечатление. Как только она начинала говорить своим низким голосом, лицо оживлялось, в серо-голубых глазах начинали прыгать чертики, и она мгновенно забирала все внимание на себя. Таково было обаяние, юмор, который выскакивал в каждой фразе из самой будничной, ничем не примечательной ситуации. В пересказе Лерки даже примитивный бытовой случай звучал как рассказ от Аркадия Райкина, становясь еще более смешным от того, что она придавала этому рассказу серьезность, которая всегда усиливает комический эффект. 
     Несмотря на то, что она была на пару лет моложе своих однокурсниц, у нее уже был опыт взрослых отношений с мужчиной со всеми прилагающимися моментами: с первым чувством любви, возможно, даже страстью, направленной на несвободный в житейском плане объект. Потому Лерка довольно рано познала выматывающие душу безответность и мужской эгоизм, все то, что возникает при неизбежности расставания и при неспособности мужчины на решительный поступок. Курсе на втором, когда Руся, Лера и Ле еще жили вместе в трехместке, после печально известного взрыва в Чернобыле вдруг неожиданно проявился Шардин, барабанщик какого-то ресторанного ансамбля, тот самый бывший, который так долго не отпускал ее. Он был эвакуирован из Припяти на Урал вместе с семьей и попал в больницу для реабилитации в Свердловске. Конечно же, он, бедный и несчастный, не нашел ничего лучше, как позвонить Лере, зная о ее глубокой привязанности.
     Руся в этот период подолгу жила у своей старшей сестры, преподающей фортепиано в консерватории. Она ничего не знала, да и в силу своего прямолинейного характера вряд ли одобрила бы возобновление общения. Для Руси, женатый мужчина никогда бы не стал объектом воздыханий. Любовь для нее была только одна-единственная на всю жизнь, и она,эта любовь в ее понимании, должна была быть только созидательной, а не разрушительной. Было даже хорошо, что в тот момент Руся не находилась в общаге, и душещипательную исповедь о первом сильном чувстве и последовавших за ним страданиях выслушала только Ле. Придя поздним вечером из репа в свою комнату, Ле застала взволнованную Лерку, суетливо и лихорадочно собирающуюся куда-то.
- Что случилось? Куда ты собираешься? - спросила Ле подругу, которую трясло от непонятного возбуждения.
- Шардин в городе, - пробормотала ей в ответ она.
- Тот самый?
- Ага... он, тот самый...
- Что? Что ты собираешься делать?
- Не знаю. Привезу сюда, - ответила она, неопределенно махнув рукой. Ле через паузу спросила:
- Боишься?
Лера только кивнула ей в ответ.
- Ладно. Я еду с тобой, - решительно добавила Ле.
Лерка с облегчением вздохнула, благодарно взглянув. И девчонки выскочили в ночь из общаги, не обращая внимания на удивленный взгляд Юраши.
     Они вышли на центральную улицу, чтобы поймать такси. К ним тут же прицепились какие- то подвыпившие молодые люди, их было двое:
- Ух ты, ух ты, ух ты... Барышни, куда так торопимся, можно с вами? - едва поспевая, почти прокричал им один.
Лерка, бывшая на взводе, шарахнулась в сторону. Но Ле среагировала моментально:
- Послушай, отвали! - резко сказала она через плечо приставшему парню, при этом так пригвоздив его своим взглядом, что тот без промедления тут же ретировался. Еще по дороге Лера попросила Ле, чтобы она соблюла свое инкогнито, никаким образом не показав Шардину, что они - Лера и Ле - знакомы. Для чего ей нужна была вся эта конспирация, Ле не совсем понимала, но согласилась сделать так, как она хочет. Не без труда поймав такси, Ле уселась на переднее сиденье, шепнув своей компаньонке, что тогда она якобы с таксистом. Получив адрес больницы, таксист нажал на газ. Ехали довольно долго, больница, очевидно, находилась где-то за городом. Наконец, машина остановилась на пустыре. Лерка рванула по направлению к высокому забору. Таксист, повернувшись к Ле, вдруг неожиданно положил ей руку на колено:
- Эх, девки! Что ж вы так за мужиками-то бегаете? - сказал он, пытаясь заглянуть ей в глаза.
- Клешню убрал, быстро! - твердо сказала она, тут же применив свое главное оружие - взгляд: пристальный и жесткий, прямо в глаза, мало кто выдерживал его. Таксист мгновенно сдулся, поспешно убрав руку.
- Сиди тихо, мы с тобой знакомы, а с ней нет. Ясно?
- Да... Как скажешь, - с некоторой неуверенностью пробормотал он. Ему ничего не было ясно.
     Наконец, из темноты показались Лера со своим спутником. Ле, на секунду выхватив в свете фар его невысокую тщедушную фигуру была, мягко говоря, разочарована. "И вот из-за этого хорька она так страдала и переживала! Воистину, красота в глазах смотрящего...", - подумала она, ни разу за всю обратную дорогу не посмотрев назад. Как и договаривались, подъехав уже в третьем часу ночи к общаге, девчонки ничем не выдали своего знакомства: из машины сначала вышли Лера вместе со своей первой любовью, и только, какое-то время спустя, вышла Ле, которой еще предстояло найти себе ночлег на сегодня. Ведь комната была занята.
     Утром Лерка знакомила своего Шардина с Ле, тот мило улыбнулся, не догадываясь, с кем же он катался сегодняшней ночью.