Ник. Магов представляет

Николай Иодловский
(книга стихов)

ВРЕМЯ ЗМЕЙ

Х Х Х

Ну, почему, ты родилась,
Эпоха подлости и зла?
Скажи, кто нынче виноват,
Что всюду горе и разврат?

Околеваю от тоски,
И сердце рвётся на куски!

Х Х Х

Вдруг исчезло отраженье,
В зеркалах та пустота,
От которой и сомненье,
И большая суета.

Я ощупываю тело,
И лицо своё, и грудь, -
Всё на месте.
В чём же дело?
В зеркала не заглянуть.

Я опрашиваю близких
И знакомых мудрецов.
Шепчут тихо: «Это слишком.
Ты  больной, в конце концов».

Но, смекнув, какое бремя
Мы все носим, - вот беда…
Настаёт, я понял, время,
Время Страшного Суда!

РОДИНА

Жируют мыши как цари.
Ты ничего не говори,
Они в амбар залезли ночью.
Я это наблюдал воочию.

Они жируют до сих пор,
Никто им не даёт отпор.
Хозяин в дальнем спит углу, -
Мразь посадила на иглу.

Вопрос: «Доколь?» - в мозгу моём,
Но  мы лишь песенки поём!

Х Х Х

Вечно  жизнь, как театр,
Мы актёры, похоже.
Носим пёстрый наряд
По доходам и роже.

Наши лица черны
От мольбы и печали.
Никому не нужны, -
И от жизни устали!

Х Х Х

«Любим Русь!» - орут витии,
И в застольях, во дворах
Пьют за матушку-Россию,
Позабыв недавний страх.

Во хмелю зовут народы
Сбросить с трона сволоту.
Как им хочется свободы,
Кажется, невмоготу.

Отоспавшись, бьют поклоны
Этой власти на крови.
Одичавших – миллионы
Без надежды и любви.

ГОБЛИНЫ

Превратили Россию в парашу,
Приоткрылся оскал нищеты, -
Это мудрые гоблины наши
Разбросали бесстыдства цветы.

Растащили по норам, границам
Всю державу. И мать их ети…
От отчаянья можно и спиться, -
Только лучше Руси не найти!

Х Х Х

Родила нам жизнь гнилую
Девка подлая – судьба.
Я кричу и протестую,
Из себя гоню раба.

Не уходит он, хоть тресни,
Упирается, чудак:
То орёт блатные песни,
То вещает – просто так.

Не смириться мне с судьбиной.
Не виновен я, поверь.
Как огреть раба дубиной,
Чтобы сгинул поскорей?

СТАРУХА

Жизнь её раскрашена тоскою
И существовать невмоготу.
Всё.
Она осталась за стеною
Богадельни.
   Словно в пустоту
Погрузилась.
Жадные  родные
С глаз спихнули – помирала чтоб.
Не нужна им нищая отныне, -
Видит Бог!

Х Х Х

Летят безудержно года,
И счёт их беспощаден.
Я не хочу быть в стороне
От нашей тяжкой жизни.

Я существую, как могу:
Верчусь, смеюсь и плачу.
Но я желаю пить до дна
Судьбы своей напиток!

Х Х Х

Поверьте мне, живём в Аду.
Кругом возня и громыханье,
Одно бескрайнее страданье,
И всё не тайно, на виду.

Мы терпим это, чёрт возьми,
И горе ходит меж людьми!

Х Х Х

Нас приветливость больше не красит
Средь домов – комфортабельных скал.
Разрушаются крепкие связи,
Разобщённости хищный овал.

Пробегая в гнездо торопливо,
Задвигая, как благо, засов,
Мы теряем общения диво,
Изумруды совместных часов.

Нам удобна квартирная клетка,
Телевизора яростный крик.
Отчуждённость, как крепкая сетка,
Затянула измученный лик.

Х Х Х

Несёт меня вихрь дел,
Мелькает судьбы кнут.
Движение дат, тел,
В кипении мой дух.

И сердце кричит: «Стой!
Не хочется так жить!»
Я мчусь, словно заводной,
Не в силах свой темп сбить.

Я бешено рвусь вперёд
И всюду хочу успеть.
Великий круговорот, -
И отступает смерть!

Х Х Х

На дне стакана с водкой
Застыло преступленье
Со спутанной бородкой,
В глазах остервененье.
Оно мечом развала
Готово бить без меры
По нежным покрывалам
Любви, мечты и веры,
Ножом колоть, свинчаткой
Сводить в угаре счёты…
Готово без остатка
На чёрные работы.

Замоскворецкий суд

Я еду судиться,
Я еду рядиться,
За правду я еду
Неистово биться.
Приехал,
И тотчас
Готов я к отпору,
Но время  идёт,
Я теряю опору.
И вдруг мне судья
Произносит несмело:
«Вы знаете, ваше
Отложено дело»!
«Какая причина?
Что, суд обвалился?»
«Ответчик – скотина
Опять не явился!»
Наверно, забыл
Иль причина другая?
Утратил я пыл,
Всё на свете ругаю.
Неистово  биться
Хотелось об стенку.
Уж лучше напиться
В стельку!

Х Х Х

Толпятся люди на перроне,
Уходит поезд в никуда.
Сижу в прокуренном вагоне,
В окошке мается звезда.

Она зовёт меня, я знаю, -
Переливается  слегка.
Вот медленно я отъезжаю
Под тихий шёпот ветерка.

Уже быстрее и быстрее,
Отчётливее стук колёс…
Звезда по-прежнему белеет,
Мне,  предрекая массу гроз.

Х Х Х

Я пишу. Летят века
И меняются картины.
Мается  моя строка
На ветру, как паутина.

Мне бы взять и  умереть,
Но нельзя, готовлю встречу
Сам с собой, 
 и давит плечи
Долг отдать и уцелеть…

Я  живу, пока живут
И Земля, и Солнце – тоже…
Бьют века, и страшно бьют
По моей ядрёной роже!

Х Х Х

Розовый снег,
Мёртвый стратег.
Карта у ног –
Липкий комок.

И облака,
Словно труха.
Трупы солдат,
И снегопад.

Всюду враги,
Грузовики,
Танки, орудия,
И словоблудие.

Встань же стратег,
Не для утех,
Карту возьми,
В бой подними
Верных солдат
Не для наград,
А для побед!

ФУРАЖКА

Ну, удружил сегодня ветер,
Сорвал с меня фуражку вдруг.
Мы обыскали всё на свете,
Но не нашли её, мой друг.

Исчезла бедная фуражка,
Её ворона унесла.
Перед пропажей эта пташка
У самых ног моих паслась.

Я удивился и недаром, -
Моя ей вещь досталась даром!

ЗМЕЙ

Выпустил я змея
Из своей души,
И теперь жалею, -
Невозможно жить.

Он меня калечит,
Портит кровь мою.
Всем твердит при встрече,
Что живу в Раю.

Вы ему не верьте.
Этот Рай – тюрьма.
Лучше холод смерти,
Чем сойти с ума.

Х Х Х

Нет роднее пьяной рожи.
Я с тобой, нетрезвый друг.
Как две капли, мы похожи
На вместительный сундук.
В нас влезает очень много
И водяры, и дерьма.
Не судите слишком строго –
Не сойти бы нам с ума.
Я болтаю, пьян, похоже, -
Нет роднее пьяной рожи!


Посвящается жертвам
сталинских репрессий

Х Х Х

Тот страшный год тридцать седьмой,
И кровь, и кровь, и кровь ручьями…
«Сегодня мы придём за вами!» -
Кричал в запале недруг мой.
Я в тёмной комнате один.
Шаги на лестнице,
   о, Боже!
И мерзкий страх ползёт по коже,
А впереди, а впереди:
«Ты - враг народа!»
и клеймо
Моим: жене, дочурке, другу.
Чуть слышно лязгает замок –
Сосед привёл в себе подругу.
Я в тёмной комнате один.
Шаги на лестнице.
    У цели.
Звонок. И мерзкий гражданин,
С ним двое в новеньких шинелях
Вошли.
    Опять же  не за мной –
Забрали парня и подругу…
Проснулся.
Утро,
  с перепугу
Заплакал…

Х Х Х

Что ты каркаешь, чёртова птица,
На какой затаилась сосне?
Почему этой ночью не спится?
Ты мешаешь, зловредная, мне.

В голове моей мысли шальные
Да и ночь, словно чёрная шаль.
Растерял все хорошие сны я,
И в кармане моём ни гроша.


Душу мучает голос хрипатый,
Разъедает исподтишка…
И мне кажется, будет расплата,
Но за что, я не знаю пока.

Х Х Х

Чёрный ворон – злая птица –
Каркал: «Каждому – своё!»
И над Родиной гнездится
Культа злое бытиё.

Жить хотелось долго, страстно
И на Кобу уповать.
Мерил Сталин взглядом властным:
Убивать, - не убивать!

Возвеличили тирана,
До Террора довели.
Зарастёт ли эта рана
На груди родной земли?

Х Х Х

Ослепла правды ныне
От жизненных невзгод
И плавает в стремнине
Уже который год.

Её терзает шибко
Огромная волна,
Но правда к ней с улыбкой, -
Жестокость не нужна.

Х Х Х

В этом мире, слишком диком,
Не прожить и дня без лжи.
Злое – видится великим,
Стоящее – муляжи.

Власть держащие, как боги,
Всё отменное – песок.
Нет свободы,
Нет дороги, -
Правит – денежный мешок.

Не хочу плясать под дудку
Разной хитрой сволоты…
Превращаю всё я в шутку
И ребячусь.
Ну, а ты?

Х Х Х

Мы пели и плясали,
Не ведая стыда.
Россию пропивали
До Страшного Суда.

И Суд настал, похоже,
Небритый и нагой.
И я боюсь до дрожи,
Настрой его крутой.

Уже бессильны меры:
Свобода иль тиран…
Всевластие химеры:
Разгул,
   разврат,
          обман!
1990г.

Х Х Х

Нам надо строить,
  мы – рушим.
Нам надо любить,
 мы – войной.
Совсем испоганили души
Невиданной жизнью чумной.

Опомниться бы –
 не желаем.
Нам вечная ссора –
   нужней.
И медленно мы умираем,
Скорбя по Отчизне своей.

Всё кружится в вихре и мыле,
Уже исчезают века.
Чуть  Родину не упустили,
Валяя вовсю дурака!

Х Х Х

В ушную раковину века
Я, спотыкаясь, влез.
О, пожалейте человека –
Дитя небес.

Кругом набат и нету мочи -
Почти оглох уже.
Я перепутал дни и ночи, -
Темно в душе.

И какофония такая,
Что жизнь не в масть.
От страха когти выпускаю, -
Как не пропасть?

БАНК

Сижу я в банке, как паук.
А почему? Всё объяснимо.
Ведь столько радостей и мук
На лицах проходящих мимо.

А сколько рушится судеб
При краже денег на услады?
И мне со злом бороться надо
И не менять борьбу на хлеб.

Болотце с кровью и гнильцой.
О как тебя я ненавижу!
Уродливо твоё лицо!
Я революцию предвижу!..

Х Х Х

В камере смертников тихо.
Крыса забилась у ног.
Что ты боишься, трусиха,
Мордою тычешь в сапог?

Где ты, хвалённая сила?
В жизни сегодня – отказ.
Скоро расстрел и могила,
Вскрикнул замок в тот же час.

Не преступал я закона,
Я не шпион и не вор.
Сломленный, вышел без стона
В светлый, как день, коридор.

Путь мой секундами мечен.
Вспышка.
Ожог.
Темнота…
Вечность садится на плечи,
Крылья беды распластав.

Х Х Х

В метро темно,
Пропало освещенье,
И мы несёмся ошалело, зло.
Ещё одно кошмарное мгновенье
И разобьёмся.
     Хоть бы повезло.
Хрипит динамик:
«Мы без рулевого,
И управление в руках судьбы»!
В салоне замирает даже слово,
Уже венки маячат и гробы!..
Я просыпаюсь,
Пот гнетёт немного.
Тоскливо утро,
Еле брезжит свет.
Кругом спокойно,
Даже как-то строго,
Но почему в душе покоя нет?

Х Х Х

Вдруг птица заглянула
В открытое окно:
«Тебе чего, родная» -
Я радостно спросил.

Она защебетала
Усиленно дыша:
«Хочу тебя, мой милый,
Давно предупредить.

Живёшь, ты, полагая,
Что будешь вечно жить,
А старость, между прочим,
Уже к тебе  спешит!»

Х Х Х

Повсюду в жизни невезуха,
И сердце рвётся на куски.
Кому же мне заехать в ухо,
Чтоб не подохнуть от тоски?

Хочу, чтоб отдали все вещи,
Деньжищи, мирные года.
Враги таращатся зловеще
И нагло цедят: «Никогда!»

Летит страна в небытиё…
Всё беспросветно!
Ё - моё!

Х Х Х

Я – растяпа.
Ты – растяпа.
Перед вами клан растяп.
Слёзы горькие «кап-кап»,
И не перестанут капать.
От растяпства, как уйти?
По земле вопросы сею,
Но ответа не имею,
Может быть, они в пути?
Я с тоской гляжу на небо,
Жду разгадки, словно хлеба!






Х Х Х

Мы все немного чудаки,
Нажили сгорбленные спины,
Работали как мудаки,
И так же трудимся поныне.

Одни - в политики пошли,
Почуя вкус к словам и власти,
И тут посыпались напасти –
Свою страну не сберегли.

Другие – жались по углам,
Испытывая «обновленье».
Так горько и противно там, -
Мы – проклятое поколенье…

Х Х Х

Я падаю в бездну, похоже.
Наверно, сейчас разобьюсь.
Мне страшно до боли,
        до дрожи,
Я к Богу сейчас обращусь.
Не знаю молитву, мой  Отче,
Но всё ж, умоляю, спаси.
Ты душу возьми, если хочешь,
Но чашу беды пронеси…

Х Х Х

Нами правит одна суета.
Мы идём от креста до креста.
Остановки не будет в пути,
До конца по ухабам брести.

Я хочу превозмочь суету.
Застываю…
Лечу в пустоту.

Х Х Х

Как бы в наше завтра заглянуть,
Приоткрыть завесу грустной доли?
Может, оборвётся жизни путь
Или забарахтаюсь в неволе?

За семью печатями судьба, -
Это с неизвестностью борьба!

Х Х Х

Летят безудержно года,
И счёт их беспощаден.
Я не хочу быть в стороне
От нашей тяжкой жизни.

Я существую, как могу:
Верчусь, смеюсь и плачу.
И  я желаю пить до дна
Судьбы своей напиток!

Х Х Х

Выбрасывают книги из окна.
Выбрасывают знания на свалку.
А это значит, скоро нам хана:
Опять придут террор и чрезвычайка.

Доколь мы будем жить не по-людски?
Ведь режим мы друг друга на куски!

Х Х Х

С моей душой одна морока.
Я не могу сидеть молчком.
В оковах нищеты, порока
Моя Отчизна, каждый дом.

С трибун орут её витии,
Но делят власть и барыши.
И нет им дела до России,
И нет им дела до души…

      Это стихи мастера. В них есть то, без чего любой стихотворный текст остаётся лишь более или менее умелой версификацией, так как не может преодолеть силу тяжести, - внутренняя свобода.
Именно это позволяет создавать мир, а не копировать его или преподносить в качестве него выпяченный броский приём, за которым зияние.
Да, энергетика этих стихов не радужная. Эпатажное веселье, которое, казалось бы, зарождается в начале чтения - на самом деле отчаянное. Я ничего не знаю страшнее такого "веселья". Однако оно не тотально, не нагнетается в этой подборке. Автор выступает и как чуткий лирик, кроме того, помимо непривычного для некоторых ценителей метра он блестяще владеет и силлабо-тоникой.
Мне было очень интересно читать эти стихи. Забыть некоторые образы и строки невозможно, хотя попросят объяснить - не объяснишь, вроде бы, - ну и белиберда)) Но эта белиберда прекрасна сама по себе, и мне очень напоминает - по воздействию - Введенского, Хармса, Заболоцкого... Это очень странное, смешанное чувство - ужаса и восхищения...
Что же до трактовок народных критиков - имеют право. Такая поэтика, как у Иодловского, может отталкивать - в конце концов, не всем же нравятся, скажем, картины Пикассо. Но отрицать их мощное воздействие на наше восприятие рискнут только последователи эстетической школы Хрущева.

Екатерина Злобина   Севастополь