Чисто английский вечер

Глава 3

В небольшой столовой для прислуги, что примыкала к кухне Гроули-холла, ужин проходил довольно оживленно.

В торце стола, прямо под массивной люстрой, торжественно восседал старик Стоун. По одну руку от него находилась экономка Эмили Томпсон, по другую – дворецкий Питер Стоун. Остальные места заняла прислуга, которая обслуживала лично лорда Гроули – две его горничные Рита и Сарра, шофер Джерти, садовник Тредьелл, старый лакей Брайан и младший дворецкий Чарльз Флойд.

Ужин состоял из прекрасно приготовленного филе барашка с зеленой фасолью и картофельным пюре. Еда была вкусной и горячей и все ели с большим аппетитом, время от времени перебрасываясь остротами в адрес кухни.

Только Тимоти Стоун пока не притронулся к ужину. Он внимательно рассматривал собравшихся за столом и это занятие, кажется, весьма забавляло его.

Эмили, опустив свои длинные ресницы, чувствовала на себе то любопытный взгляд старого Стоуна, то испытующий – его сына Питера. И поэтому она нервничала и постоянно роняла то платок, то вилку, то хлеб.

Но вот мистер Тимоти вздохнул и принялся за трапезу.

В этот момент все замолчали и уставились на него, а он, наоборот, кажется, забыл вообще о чьем бы то ни было присутствии.

Старик осторожно поддел вилкой кусок мяса и, повернув его на тарелке, оставил вилку стоять торчком в мясе. Затем медленно взял со стола салфетку, развернул ее и положил себе на колени.

Потом старик с рассеянной улыбкой взглянул на мистера Стоуна-младшего и опустил глаза на свой бокал. Дворецкий тут же торопливо наполнил его красным вином.

Взяв вилку в левую руку, а нож – в правую, Тимоти отрезал маленький кусочек мяса и, переложив вилку из левой руки в правую, отправил его в рот. За мясом последовали фасоль и маленькие катышки картофельного пюре.

Все это действо совершалось мистером Стоуном-старшим с подчеркнутым изыском и обрядовой медлительностью – так школьные учителя пишут на доске слово, одновременно произнося его по слогам.

Все сидящие за столом не сводили со старика глаз, а он взял бокал, поднес его к губам и отпил вино безо всякого звука, так, что когда он поставил бокал на стол, Эмили даже засомневалась, отпил ли он вообще хоть капельку вина.

Более угнетающей демонстрации утонченности никому из присутствующих прежде видеть не приходилось.

Молоденькие горничные незаметно обменялись между собой взглядами, старый Брайан нахмурился, Чарльз уставился на скатерть с грустным выражением лица, а сохранявший бесстрастное выражение лица Питер Стоун сложил губы в одобрительную гримасу.

Мисс Томпсон, слегка наклонив голову, окинула взглядом стол и произнесла сухим металлическим голосом:

– Благодарю вас, мистер Тимоти Стоун! Сегодня за ужином мы получили прекрасный урок и впредь все постараются следить за своим… – она запнулась, подыскала подходящие слова, а потом, слегка зардевшись, договорила, глядя на благодушно улыбавшегося дворецкого, – постараемся следить за своими манерами!

За столом оживленно зашумели. Старик Стоун аккуратно вытер рот салфеткой и, складывая ее вчетверо, величественно проговорил:

– Ну, что ж, приготовлено великолепно! Мои комплименты повару!

Горничные, Рита и Сарра, о чем-то пошептались и тихонько захихикали.

– Ну, если вы смеетесь, то, может, поделитесь с нами своим настроением, а то нам не хватает веселости, – благодушно заметил Питер Стоун.

Девушки замолкли.

– Чарльз! – дворецкий переключил общее внимание на своего молодого помощника. – Я уверен, что у тебя есть какие-то цели в жизни. Думаю, ты собираешься и дальше двигаться по служебной лестнице? Да?

Юноша вскочил из-за стола и, вытянувшись, как капрал на докладе у полковника, с готовностью затараторил:

– Я хотел бы стать таким же прекрасным дворецким, как и вы, мистер Стоун. И тогда бы у меня был собственный камин, собственные сигары, собственное жилье…

Питер Стоун с любопытством посмотрел на Чарльза.

– А ты знаешь, что нужно, чтобы стать хорошим дворецким? – спросил он, и в столовой стало тихо.

– Чувство собственного достоинства! – гордо заявил Чарльз, тряхнув аккуратно стриженной головой.

– Правильно, чувство собственного достоинства! – неожиданно включился в разговор старый Стоун. – Дворецкий джентльмена должен быть и сам джентльменом! – говорил он ясным голосом, четко произнося каждую фразу. От его чопорности не осталось и следа. Перед благодарной аудиторией сидел отличный рассказчик. – Так вот, дворецкий должен быть, прежде всего, невозмутим! – старик обвел хитрым взглядом притихшую челядь.

– Вот, например, мой друг, он служил дворецким в доме посла. Дело было в Индии, – Тимоти удобнее устроился в кресле. – Так вот, однажды дворецкий входит в столовую и что же он видит? – восемь пар глаз уставились на старика, а тот, слегка понизив голос, прошептал: – Под столом лежит тигр!

– Тигр?! – хором переспросили испуганные горничные.

– Да, представьте себе, настоящий тигр – такой желтый, в черную полоску, – пряча улыбку под седой щеткой усов, серьезным голосом сказал Тимоти. – И тогда мой друг идет в гостиную, где в это время отдыхал посол. Подойдя к нему, дворецкий тихонько шепчет хозяину на ухо, чтобы не беспокоить его сидящую за вышиванием супругу.

– Простите, милорд, – говорит дворецкий послу, – похоже, под столом у нас в столовой лежит тигр. Может, его лордство разрешит мне использовать ружье двенадцатого калибра?

– Хорошо, действуйте, – спокойно соглашается посол.

Дворецкий уходит и через несколько минут раздаются три выстрела.

– Жена посла, наверно, здорово перепугалась? – подал голос Чарльз.

– Ну, что вы, в Индии никто на выстрелы не обращает внимания, мало ли что там может случиться, – охотно пояснил старый Стоун. – Когда же мой друг, дворецкий, возвращается в гостиную, неся на подносе освежающие напитки, он спокойно говорит своему хозяину:

– Милорд! Ужин будет подан как всегда! А еще хочу вам сказать, что к тому времени в доме не будет каких-либо следов пребывания непрошенного гостя!

Тимоти остался доволен эффектной концовкой своего рассказа.

Все дружно засмеялись. Особенно громко хохотал старый лакей Брайан. Он восторженно скалил в смехе свои скверные зубы, а его худое, обтянутое блестящей кожей лицо с прилизанными жидкими волосами, с ввалившимися глазными орбитами, походило на карнавальную маску черта.

– Никаких следов пребывания непрошенного гостя, – повторял без конца, давясь от смеха, Чарльз.

– Да, прекрасная и поучительная история, – Питер Стоун встал из-за стола, за ним поднялись и остальные.

Ужин прошел весьма удачно, и только маленькая заминка, происшедшая в столовой после ухода Тимоти Стоуна, слегка подпортила настроение его сыну.

Мисс Эмили Томпсон наблюдала, как пухлая прыщеватая девица из кухонной прислуги убирала грязную посуду. Она взяла тарелку Тимоти и решила смести с нее щеткой остатки пищи в таз с отходами. Зоркий глаз экономки сразу подметил, что на тарелке лежат несколько нетронутых кусочков мяса.

– Погодите, Розали, не трогайте его тарелку, а отнесите на кухню. Тимоти любит съесть что-нибудь мясное на ночь, – приказала Эмили, собираясь покинуть столовую.

– Мисс Томпсон, пожалуйста, передайте Розали, чтобы она отнесла тарелку мистера Стоуна-старшего на кухню и передала ее повару, – остановил ее Питер Стоун, слегка повысив голос. Он в упор смотрел на немного растерявшуюся экономку.

– Мисс Розали, отнесите тарелку мистера Стоуна-старшего на кухню, – машинально повторила за дворецким Эмили.

– Благодарю вас, мисс Томпсон, – Питер резко повернулся на каблуках и вышел вон…

Против ожидания вечер был тихий и теплый, и старик Тимоти укрыв ноги пледом, сидел на застекленной террасе у открытого окна.

Он вспомнил, как повеселил всех своим рассказом сегодня за ужином. Стоун-старший имел необыкновенную и очень своеобразную манеру рассказывать.

Когда-то Тимоти, служивший дворецким в доме лорда Стейса, был гвоздем программы его домашних вечеров. Сэр Уайт собирал близких друзей за чашкой чая у камина и говорил серьезным тоном, а глаза его в это время искрились от смеха:

– Мистер Стоун, пожалуйста, верните мне долг!

– Что вы имеете в виду, милорд? – Тимоти сразу включался в этот, знакомый ему до мелочей, спектакль.

– Вы не закончили вчера свой рассказ о женитьбе мистера Таккера, а должны были, – лорд обводил присутствующих хитрым взглядом.

– Да, мистер Стоун, уж пожалуйста, рассчитайтесь с отцом, – обычно поддерживала эту игру какая-нибудь из дочерей Стейса.

– Что ж, сэр, воля ваша! – с притворным вздохом отвечал Тимоти и начинал сочинять прямо на ходу.

Обычно Стоун брал в основу своего рассказа истинный эпизод, где главным действующим лицом являлся кто-нибудь из сидящих здесь же или общих знакомых хозяев, но при этом сгущал краски, говорил с очень серьезным лицом и таким деловым тоном, что слушатели надрывались от смеха. При этом дворецкому позволялось гораздо больше, чем прочим слугам.

Лорд Стейс ценил в Стоуне артистизм и талант рассказчика.

Особенным успехом в исполнении Тимоти пользовалась в доме Стейсов история женитьбы некоего мистера Таккера. По случайному созвучию, фамилия жениха была близка фамилии Оливера Паккера, соседа Стейсов, неудачника в брачных делах.

Так вот, в основе этого рассказа истиной было то, что муж одной богатой, красивой и знатной дамы не хотел давать ей развода.

Но в истории, выдуманной Тимоти, правда чудесно переплеталась с вымыслом. Своего героя, мистера Таккера, серьезного, несколько чопорного человека, он заставил бежать ночью по улицам Лондона в одних чулках, с башмаками под мышкой, от разбушевавшегося мужа своей избранницы.

Где-то на углу молодого человека задержал полисмен. И только после длинного и бурного объяснения мистеру Таккеру удалось убедить стража порядка, что он не ночной грабитель. И более того он сам служит у прокурора города.

Свадьба влюбленных, по словам рассказчика, уже чуть было не состоялась, но в самый ответственный момент отчаянная банда лжесвидетелей, участвовавших в деле, вдруг забастовала, требуя прибавки к заработной плате.

Мистер Таккер по скупости (Оливер Паккер и в самом деле был скуповат), а также будучи принципиальным противником стачек и забастовок, вдруг наотрез отказался платить лишнее, ссылаясь на определенную статью закона.

Тогда рассерженные лжесвидетели на известный вопрос: «Не знает ли кто-нибудь из присутствующих поводов, препятствующих совершению брака?» – хором ответили: «Да, знаем. Все показанное нами на суде под присягой – сплошная ложь, к которой нас принудил угрозами и насилием господин прокурор, получивший за это большую взятку от своего подчиненного, мистера Таккера.

А про мужа этой дамы, лженевесты Таккера, мы, как осведомленные лица, можем сказать только то, что он самый почтенный человек на свете, целомудренный и ангельской доброты».

– Да, давненько я не балагурил, как сегодня, – с грустью прошептал мистер Стоун.

Он, вздохнув, опять вспомнил дочерей Стейсов. Мистер Тимоти служил им верой и правдой. Он всю свою скрытую нежность души, и потребность сердечной любви перенес на этих двойняшек.

Его сын, Питер, давно уже жил самостоятельной жизнью. А жена, мать Питера, в молодости прелестное большеглазое существо с маленькой родинкой на середине безупречной чистоты лба, сбежала от Тимоти через год после рождения сына, с каким-то заезжим актеришкой, пленясь его кружевными манжетами и льстивым голосом.

Потом Тимоти посылал ей деньги, вплоть до самой ее смерти, но назад в дом к себе не пустил, несмотря на сцены раскаяния и слезные письма Энни Стоун.

Сына он вырастил сам и даже дал возможность Питеру окончить колледж и поступить в университет. Но судьба лишила возможности Стоуна-младшего стать адвокатом, а ведь мог бы…

Миссис Томпсон поднялась по лестнице на второй этаж. Она направлялась в спальни, чтобы проверить, как они приготовлены к приезду высоких гостей. Сегодня там работали горничные Рита и Сарра. Экономка доверяла этим расторопным смешливым подружкам, и, тем не менее, они могли не заметить и оставить складки на простынях или перепутать полотенца. Эмили повернула с лестничной площадки направо, в сторону спален.

И тут она едва удержалась на ногах, наступив на кем-то брошенный посреди ковровой дорожки металлический совок для мусора.

Потирая лодыжку, ушибленную железной ручкой совка, Эмили оглянулась.

В коридоре не было ни души. Только из полуоткрытой двери дальней спальни доносились веселые голоса Риты и Сарры.

Эмили подняла совок и в этот миг услыхала ровный мужской храп, отчетливо раздававшийся из бельевой. Экономка, осторожно приоткрыв узкую дверь, заглянула в нее. Удобно устроившись на больших, связанных тюках с бельем, крепко спал помощник дворецкого Стоун-старший. В руках он сжимал рисовую метелку.

Видимо старик, подметая дорожки в коридоре, устал и решил перевести дух от этой непосильной работы. Присел на минутку на тюки, и тут же уснул.

Прислонив злополучный совок к бельевому шкафу, экономка тихонько притворила дверь и пошла в спальню на звонкий хохот горничных.

Лорд Джеймс Гроули, в импозантном сером сюртуке, курил у себя в кабинете в ожидании приезда своих друзей – пастора Генри и адвоката Неда Баудена.

Массивные часы на камине пробили шесть раз, когда дверь распахнулась и вслед за дворецким в кабинет быстрой походкой, в своем черном одеянии, вошел пастор, а за ним – высокий, стройный и шумный Нед Бауден.

Пока гости рассаживались в мягкие кресла у камина, дворецкий приготовил аперитив и обратился к лорду Гроули со словами:

– Ужин как всегда, в восемь, милорд! – он неслышно удалился.

– Ну, как там ваши прихожане, сэр Генри, еще не разбежались? – громко спросил пастора Бауден.

– Пока не разбежались, но у некоторых, мне кажется, совсем нет чувства приличия, – сердито проговорил Денман, протягивая озябшие ноги поближе к огню.

– Вы меня имеете в виду? – поинтересовался Нед.

– Ну что вы, сэр, я говорю о своих подопечных, – возразил ему пастор. – Например, сегодня утром в церкви, когда я читал проповедь, увидел старого негодяя Телфорда. Знаю, что тот два раза убегал от семьи с чужими женами, а сейчас, по слухам, живет с француженкой. Не думаю, что он искренне замаливает в церкви срои грехи, – Генри сердито замолчал.

– Но как вы, божий человек, можете порицать людей за то, что они ходят в церковь? – заметил лорд Гроули.

– Людям с сомнительной репутацией незачем появляться в церкви, в святая святых веры, – огрызнулся пастор.

– Ладно, друзья, вы опять взялись за свой вечный спор, – лорд Гроули захлопал в ладоши. – Я ведь пригласил вас для того, чтобы обсудить одну идею.

Серые, как сталь, глаза сэра Джеймса смотрели на спорщиков с какой-то удивительной проницательностью и прямотой.

В лорде Гроули особенно привлекали внимание посадка и поворот головы. Эта голова выражала главное свойство его натуры – уравновешенность. Человек с такой головой не мог не обладать чувством юмора и справедливости, силой и мудростью.

– Как вы знаете, через неделю здесь, в Гроули-холле, будет проходить международная конференция, на которую я пригласил и Жескара Дюмон Дюври! – торжественно объявил сэр Джеймс.

Адвокат тут же возразил:

– Он никогда не приедет!

С достоинством лорд ответил:

– Тем не менее, он прислал письмо, что согласен!

– Французы настроены сугубо антигермански, – не сдавался Нед Бауден. – Я помню его речь…

– В Германии? – удивился Гроули.

– Нет, конечно, но он ведет себя абсолютно не как англичанин, – пробурчал адвокат.

– Дюври – француз, не забывайте об этом, – сказал до сих пор молчавший пастор. – Дорогой сэр Джеймс, а наше участие в предстоящей конференции в чем заключается, я что-то не совсем улавливаю.

И он пристально взглянул на Гроули.

– Мы должны с вами обсудить неформальную сторону международной конференции, которую хотелось бы провести здесь, в Гроули-холле, в теплой дружеской атмосфере, – пояснил сэр Джеймс.

– И мы сможем, по-вашему, убедить французов в правильности нашей точки зрения? – снисходительно улыбнулся адвокат.

– И немцев, – добавил лорд.

– Простите, – прервал их диалог пастор. – Как мы можем иметь дело с немцами? Это же нацисты, которые порвут и растопчут любой договор. Я не упоминаю уже про диктатуру, которую они организовали у себя в Германии, – сэр Генри сердито смотрел на Гроули.

– Я видел немецкий народ счастливым, когда был полгода назад в Берлине, – спокойно заговорил лорд. – Они гордились своей страной, любили своего лидера…

– А евреи? – прервал его Бауден.

В ответ лорд Гроули только пожал плечами…

Миссис Томпсон постучала в комнату дворецкого и, не дожидаясь ответа, открыла дверь.

– Мистер Стоун, его лордство приказал, чтобы статуэтки фарфоровых китайцев поменяли местами – тот, что был в кабинете, должен стоять здесь, под дверью, – экономка нервно мяла в руке носовой платок.

– Сейчас я занят, – не поднимая головы от бумаг, которые стопками лежали на столе, заявил Стоун.

– Но вам нужно только выглянуть за дверь и посмотреть, – настаивала Эмили.

– Мисс Томпсон, я это сделаю, когда освобожусь, – раздраженно заметил дворецкий.

– Вы думаете, это моя фантазия, – обиженно проговорила экономка. – Я здесь по своей неопытности…

– Мисс Томпсон, я занят сейчас! – едва сдерживаясь, сказал дворецкий.

– Ну, хорошо, я подожду, – экономка повернулась к Стоуну спиной, – подожду за дверью.

И она гордо удалилась.

Прошло минут двадцать, и мисс Томпсон вновь возникла на пороге комнаты дворецкого. На сей раз она держала в руках фарфоровую статуэтку, изображавшую китайского мудреца.

– Мистер Стоун, – громко обратилась она к дворецкому, – я хочу, чтобы вы посмотрели, это тот китаец или другой?

– Я же вам сказал, мисс Томпсон, я очень занят расчетами! – дворецкий уже не скрывал своего негодования.

– Посмотрите на эту статуэтку и скажите мне, – сердито потребовала экономка.

– Я попросил бы вас говорить тоном пониже! – потребовал дворецкий и вышел из-за стола. – Ну, что мы будем с вами кричать друг на друга и ссориться из-за какого-то китайца? – примирительно сказал Питер и подошел к Эмили.– Я же вам сказал, мисс Томпсон, я очень занят расчетами! – дворецкий уже не скрывал своего негодования.

– Посмотрите на эту статуэтку и скажите мне, – сердито потребовала экономка.

– Я попросил бы вас говорить тоном пониже! – потребовал дворецкий и вышел из-за стола. – Ну, что мы будем с вами кричать друг на друга и ссориться из-за какого-то китайца? – примирительно сказал Питер и подошел к Эмили.

Лицо девушки пылало, как заря, и она была неотразима в своем праведном гневе:

– И все-таки, я прошу вас, мистер Стоун, посмотреть, та ли эта статуэтка! – настаивала рассерженная экономка.

Дворецкий повертел статуэтку в руках и, возвращая ее Эмили, сказал:

– Небольшая ошибка, этот китаец здесь и стоял, а кабинетный несколько повыше.

Презрительно сузив глаза, экономка проговорила:

– Вашему отцу, мистер Стоун, доверено более, чем может выполнять человек его возраста. Это ваш отец оставил в коридоре совок, он же разлил лак на бильярдном столе и он же перепутал фарфоровых китайцев, – говорила экономка, явно волнуясь. – Нужно что-то предпринять! Например, я советую вам снять с него часть обязанностей, пока он не совершил серьезной ошибки.

Дворецкий молчал, повернувшись лицом к окну.

– Я даю вам серьезный совет, – экономка осторожно напомнила о себе. – Мистера Тимоти следует освободить от многих работ для его же блага!

Стоун глубоко вздохнул.

– Конечно, ваш отец был когда-то дворецким высшего ранга. Я помню, он сам много рассказывал мне о своей службе у лорда Стейса. Но сейчас он стар и немощен и не в состоянии выполнять возложенные на него обязанности.

Дворецкий подошел к Эмили и нерешительно коснулся ее локтя:

– Благодарю вас, мисс Томпсон, я вам очень признателен за ваши советы, но сейчас я очень занят! – он опять сел за рабочий стол.

– А я никогда и не хотела отвлекать вас от ваших дел, – Эмили с гордо поднятой головой покинула комнату…

В кабинете лорда Гроули было так накурено, что дым от сигар стоял голубым туманом над головами мужчин.

Адвокат Бауден ходил, заложив руки за спину, вдоль окон и рассуждал вслух:

– Нужно выработать общую тактику до конференции. Ваш этот француз… – Нед обернулся к сэру Джеймсу.

– Жескар Дюмон Дюври, – подсказал лорд.

– Да, он и американский делегат конгрессмен Льюис, которого вы ждете завтра вечером. А кто он такой, этот американец? – адвокат с интересом посмотрел на Гроули.

– Ну, не совсем известная величина, – уклончиво ответил лорд. – Конгрессмен от Пенсильвании. Сидит в какой-то очень мощной комиссии по внешней политике. Один из новых американских миллионеров – готовая одежда, мороженое мясо или то, что американцы очаровательно называют «сухие товары», а мы – одним словом – монофактура, так, по-моему, это переводится дословно.

– Из всего, что вы здесь перечислили, сэр Джеймс, истинные американцы делают деньги и, заметьте, не малые, – вмешался в разговор угрюмый пастор.

– Нет, его состояние нажито на косметике, – уточнил лорд и вдруг, посмотрев в окно, он вскрикнул: – О, Господи! Да помогите же кто-нибудь!

Все кинулись к окнам. На дорожке сада лежал старый Тимоти. Рядом валялась корзинка с розами.

Лорд Гроули внезапно рванул на себя оконную раму и, оттолкнувшись от подоконника, выпрыгнул прямо в сад.

Никто из присутствующих не ожидал от него такой реакции.

Когда сэр Джеймс, слегка прихрамывая на ушибленную ногу, приблизился к старику, возле него уже суетились экономка и дворецкий.

Эмили подавала Питеру одеяло.

– Мистер Стоун, нужно подложить это одеяло, – дрожащим голосом говорила она немного растерявшемуся дворецкому.

– Боже, как мне больно! – стонал Тимоти.

– Потерпи, пожалуйста, сейчас я тебе помогу, – дворецкий пытался приподнять старика и подложить ему под голову одеяло.

Лорд Гроули помог Питеру и Тимоти откинулся на подложенную скатку.

– Благодарю вас, сэр! – дворецкий склонился в учтивом поклоне. – И прошу за него прощения!

– Ладно, ладно! – лорд участливо смотрел на лежащего старика.

Эмили салфеткой вытирала кровь с его головы.

– А что, собственно, здесь произошло? – спросил Гроули.

– Он нес из оранжереи цветы и, за что-то зацепившись, упал, – поспешно объяснил дворецкий. – Извините нас, сэр, но прежде с ним никогда ничего подобного не случалось.

Питер Стоун заискивающе смотрел в глаза хозяина:

– Вы позволите, милорд, вызвать врача?

– Да, да, конечно, о чем речь…

И лорд, прихрамывая, пошел к парадной лестнице.

Когда Тимоти Стоуна отнесли в дом и уложили в постель, Эмили предложила свои услуги и осталась возле старика в ожидании доктора.

Питер Стоун спустился в сад, чтобы привести в порядок измятый газон и забрать брошенную отцом корзину с цветами. Нечаянно его взгляд упал на упругие сильные ветки большой яблони. На фоне предзакатного неба их четкий силуэт напоминал какое-то странное насекомое.

Вдруг Питер остановился. Что-то до боли знакомое мелькнуло виденьем в этом вечернем пейзаже.

И острая боль сжала его сердце: он вспомнил о той минуте в прошлом, когда он не сумел удержать настоящую красоту и радость, ускользнувшие от него в небытие. И было это более двадцати лет назад…

После успешной сдачи экзаменов за первый курс университета, будущий юрист Питер Стоун и его друг Эдгар Спейхауз решили во время каникул совершить большую пешеходную прогулку.

Оба молодых человека были ростом в пять-шесть футов и худые, как жерди: Питер – порывистый, темноволосый и мускулистый, как первобытный зверь.

Эдгар – бледный, рассеянный, мечтательный.

Темные, непокорные кудри Питера походили на гриву, тогда как светлые, мягкие и волнистые волосы Эдгара нимбом вились вокруг его лба.

Питер шел и наслаждался упоительной красотой природы. Солнце горячо прильнуло к его лицу и зов кукушки доносился из зарослей боярышника. Медвяный воздух колыхался над молодой зеленью папоротника и звездочками терновника, а высоко над холмами и сонными долами плыли светлые облака.

Питеру казалось, что близко полное слияние с природой. Но он знал, что это ощущение исчезнет, как лик Пана, выглянувшего из-за скалы, исчезает при виде человека.

Когда дорога свернула в лес, друзья присели на опушке, чтобы немного отдохнуть. Они тут же начали обсуждать мировые вопросы, как это всегда делают молодые люди.

– Жаль, что вся эта красота вокруг – явление временное, – заговорил, задумчиво следя за облаками, Питер. – Придет осень, а за ней – зима, и все в природе поблекнет: и яркая зелень леса, и синь неба…

– Ты бы еще пожалел бедных зайцев, что линяют к зиме и лисиц, – пробурчал Эдгар, шлепнувшись в густую траву.– Жалость – жемчужина мира! – назидательно изрек Питер.

– Дорогой мой, – менторским тоном заговорил Эдгар и сел, привалившись спиной к нагретой коре осины. – Жалость – это болезнь. И мир был бы гораздо счастливее, когда б не знал жалости.

– Ты сам на это не способен, – Питер задумчиво взъерошил свою густую шевелюру.

– О, как это характерно для англичанина! – закричал Эдгар. – Когда заговариваешь об эмоциях, о чувстве, англичане всегда подозревают, что речь идет о физической чувственности, а это их страшно шокирует. Они боятся страсти, но не сладострастия – нет! Лишь бы все удалось скрыть.

Питер ничего не ответил. Кукушка закуковала в зеленой гуще ветвей. Небо, цветы, птичьи голоса. Эдгар говорит вздор.

– Знаешь, нам бы не мешало подыскать место для ночлега, – сказал Питер, вглядываясь в густые заросли можжевельника. – Я не представляю себе ночевку вдали от людского жилья.

– Я думаю, что где-то здесь мы можем отыскать ферму, – Эдгар встал и подал руку другу. – Идем, под лежачий камень и вода не течет, не то что ужин сам собой объявится.

И тут в самом конце лесной тропы показалась девушка, идущая в их сторону. Она четко вырисовывалась на синем фоне неба, в согнутой руке она несла корзину с цветами.

Ветер вздувал ее темную шерстяную юбку и трепал синий берет. Ее серая блуза была изрядно поношена, а башмаки потрескались. Маленькие руки огрубели и покраснели, а шея сильно загорела.

Темные волосы в беспорядке падали на высокий лоб, подбородок мягко закруглялся, короткая верхняя губа открывала белые зубы.

Ресницы у нее были густые и темные, а тонкие брови почти сходились над правильным, прямым носиком. Но настоящим чудом казались ее серые глаза, влажные и ясные, как будто впервые открывшиеся в этот день.

Девушка смотрела на Питера своими огромными глазами.

Питер поднял в знак приветствия руку и сказал:

– Не укажете ли вы нам поблизости какую-нибудь ферму, где бы мы могли переночевать?

– Здесь неподалеку только наша ферма, сэр, – проговорила она без смущения приятным, очень нежным и звонким голосом.

– А где это? – поинтересовался Эдгар.

– Вон там, за поворотом дороги, сэр, девушка показала куда-то вдаль.

– Не приютите ли вы нас на ночь? – спросил Питер, с надеждой глядя на незнакомку.

– Да, я думаю, будет можно, – после небольшого раздумья, сказала девушка.

– Вы нам покажете дорогу? – в один голос спросили молодые люди.

– Да, конечно, – охотно согласилась она.

Друзья пошли вслед за девушкой, продолжая свои расспросы:

– Вы местная и родом отсюда? – допытывался Эдгар.

– Нет, мы приехали сюда из Уэльса, – отвечала незнакомка.

– Ага, я так и думал, что в вас течет кельтская кровь. Значит, это не ваша ферма? – спросил Питер.

– Нет, она принадлежит моей тетке, сэр, – опустив длинные ресницы, тихо проговорила девушка.

– И вашему дяде? – Эдгар с интересом ее рассматривал.

– Он умер, – прозвучало в ответ.

– А кто же там живет? – поинтересовался Питер.

– Моя тетка и двоюродные братья.

Питер вдруг спросил:

– Сколько вам лет?

– Семнадцать, – покраснела прелестница.

– А как вас зовут?

– Полли Харт, сэр.

– Это – Эдгар, а меня зовут Питер Стоун. Мы студенты и решили на каникулах совершить небольшое путешествие. А сейчас ищем ночлег.

– Ну, тогда пошли к нам, – и девушка мило улыбнулась.

За небольшой рощицей сразу открылась ферма – длинное низкое каменное здание с широкими окнами и большим двором, где копошились куры, свиньи и паслась старая кобыла.

Небольшой зеленый холм за домом порос редкими соснами, а старый фруктовый сад, где яблони только что стали распускаться, тянулся до ручья.

Мальчуган с темными раскосыми глазами тащил свинью, а из дверей навстречу незнакомцам вышла женщина:

– Это миссис Энплуайт, моя тетушка, – проговорила девушка.

Быстрые темные глаза тетушки и ее длинная шея придавали ей странное сходство с дикой уткой.

– Мы встретили вашу племянницу на дороге, – обратился к ней Питер. – Она сказала, что вы нас, может быть, приютите на ночь.

Миссис Энплуайт оглядела их с ног до головы.

– Пожалуй, если вы довольствуетесь одной комнатой. Полли! Приготовь гостевую комнату да подай кувшин сливок. Наверно вам захочется чаю.

Девушка поднялась в дом по крыльцу, у которого росли кусты цветущей смородины. Ее синий берет весело мелькнул в темной зелени среди розовых цветов.

– Войдите в комнаты, отдохните, – пригласила хозяйка. – Вы, наверное, из университета?

– Да, закончили первый курс.

Миссис Энплуайт с понимающим видом кивнула головой.

В парадной комнате было невероятно чисто – деревянный пол, полированные стулья у пустого стола и большой жесткий диван так блестели, что казалось, здесь никогда никто не бывал.

Эдгар сразу уселся на диван.

Миссис Энплуайт стала пристально его разглядывать.

Юноша был единственным сыном скромного преподавателя химии, но людям он казался высокомерным потому, что мало обращал на них внимания.

– А где здесь можно выкупаться? – спросил Питер, входя в комнату.

– Есть у нас за садом ручеек, только если даже стать на колени, и то с головой не окунешься, – охотно объяснила хозяйка.

– А какая глубина? – поинтересовался с дивана Эдгар.

– Да так, фута полтора, пожалуй, будет, – подумав, сказала миссис Энплуайт.

– Ну и чудесно, вполне достаточно. Как туда пройти? – Эдгар направился к дверям.

– Прямо по дорожке, а потом через вторую калитку направо. Там около большой яблони, которая стоит отдельно, есть маленький затон. В нем даже форели водятся, может, вы их увидите, – хозяйка вывела гостей на крыльцо. – Когда вернетесь, чай будет уже готов, – и она приветливо помахала друзьям рукой.

В затоне, образованном выступом скалы, было чудесное песчаное дно. Большая яблоня росла так близко, что ее ветви почти касались воды. Она зазеленела и вот-вот должна была расцвести: уже наливались алые почки.

В узком затоне не хватало места для двоих, и Питер дожидался своей очереди, оглядывая луг, камни. Всюду виднелись заросли терновника, полевые цветы качали на ветру головками, а дальше, на невысоком холме, темнела буковая роща.

Свежий ветер трепал ветки деревьев, солнце золотило траву, звонко заливались птицы.

Питер блаженно вдыхал чистый деревенский воздух и думал сразу о стольких вещах, что ему казалось, будто он ни о чем не думает, а просто глупо счастлив…

Во время долгого чаепития со свежими яйцами, сливками, вареньем и тоненьким домашним печеньем, пахнущим шафраном, Стоун изредка бросал взгляды на Полли, которая то и дело убегала на кухню. Смотреть на нее было для него все равно, что любоваться цветком или каким-нибудь чудесным явлением природы.

Во время долгого чаепития со свежими яйцами, сливками, вареньем и тоненьким домашним печеньем, пахнущим шафраном, Стоун изредка бросал взгляды на Полли, которая то и дело убегала на кухню. Смотреть на нее было для него все равно, что любоваться цветком или каким-нибудь чудесным явлением природы.

Полли вошла с тарелкой свежего творога. Питер не смог оторвать от нее взгляда, пока она, заметив это, не опустила глаза, дрогнув ресницами, и не вышла из комнаты тихо, как мышь.

– Пойдем на кухню, посмотрим на нее подольше, – предложил Эдгар. – Эта девочка – весьма интересный психологический объект, – проговорил он в раздумье.

Губы Питера дрогнули. Какой осел этот Эдгар!

– «Интересный объект!» Да она просто дикий цветок, которым радостно любоваться! – заметил Стоун.

Не обращая на него внимания, Эдгар продолжал:

– В ней таятся необычайные эмоциональные возможности. Ее нужно только разбудить, и она тогда станет изумительной.

– И ты собираешься ее разбудить? – возмутился Питер.

Эдгар посмотрел на него презрительно и усмехнулся. Питер взъерошил свои волосы и сердито сказал:

– Ты можешь идти на кухню, если хочешь, а я ложусь спать.

Питеру казалось, что сон подхватил его в бесшумном и быстром кружении, но на самом деле он не спал и слышал, как пришел Эдгар.

Еще до того, как друг, улегшись на свою кровать в низкой мансарде, стал «прославлять» тьму тонким носовым храпом, Питер слышал крик совы.

Стоун лежал на твердой постели, вдыхая ночные запахи, проникавшие через открытое окно над его головой. И если не считать ноющей боли в колене, разбитом о камень при выходе из затона, Питер чувствовал себя отлично.

Правда, какое-то раздражение по отношению к Эдгару давало себя знать, но такое часто бывает, когда пробудешь с человеком несколько дней кряду.

В темном квадрате незанавешенного окна начинало уже светлеть, когда Питер, еще немного поворочавшись, крепко заснул.

На следующее утро колено Питера сильно распухло и стало очевидно, что задуманное друзьями путешествие не осуществимо. Эдгару нужно было вернуться в Лондон. И он ушел около полудня с иронической улыбкой, царапнувшей Стоуна. Но эта царапина сразу зажила, едва тощая фигура Эдгара скрылась за поворотом.

Весь день Питер отдыхал, вытянув больную ногу, на зеленой деревянной скамье, стоявшей на лужайке, где от солнца сильнее чувствовались запахи левкоев, гвоздики и смородины.

Он блаженно курил, мечтал, смотрел вокруг. То и дело миссис Энплуайт и Полли подходили и спрашивали, не нужно ли ему чего-нибудь.

– Нет, нет, спасибо, здесь замечательно хорошо, – улыбался Питер.

После перевязки, которую сделала ему Полли, Стоун вдруг спросил:

– Как вам понравился мой друг, Полли?

Она прикусила верхнюю губу, стараясь не улыбнуться, очевидно, она считала это невежливым.

– Чудной джентльмен, рассмешил всех нас. Наверно, он очень умный.

– Чем же он вас рассмешил?

– Он сказал, что я дочь бардов. А кто они такие?

– Валлийские поэты, жившие сотни лет назад.

– Но почему же я их дочь?

– Эдгар хотел сказать, что вы похожи на девушек, которых воспевали.

Полли нахмурила брови.

– По-моему, господин Эдгар просто любит шутить. Разве я и в самом деле похожа на них?

– А вы поверите тому, что я скажу?

– О, конечно!

– Думаю, что он сказал правду, – заверил Питер.

Полли счастливо улыбнулась.

Вечером, когда Питер поужинал холодной уткой и творогом с сидром, вошла девушка и сказала:

– Извините, сэр, тетя спрашивает, не попробуете ли вы кусочек нашего пирога?

– Если мне позволят пойти на кухню, – ответил Питер.

– О, конечно! – радостно согласилась Полли. – Но вам будет скучно без вашего друга.

– Мне! Ну, нет! А никто не будет возражать?

– Кто же? Мы все будем только рады.

Питер вскочил слишком поспешно, забыв о больной ноге, споткнулся и упал. Девушка ахнула и протянула к нему обе руки. Питер схватил их – маленькие, грубые, загорелые – и, с трудом подавив желание поднести их к губам, позволил Полли помочь ему встать. Девушка поддержала его, подставив плечо. Опершись на него, Питер пошел к двери.

Он испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие от этой живой опоры. Но вовремя сообразил, что лучше взять палку и снять руку с плеча Полли перед тем, как войти на кухню.

В эту ночь Питер спал, как убитый, и, когда проснулся, опухоль на колене почти прошла.

После полудня Стоун мог уже пойти побродить с хозяйскими сыновьями. Темноглазые, черноволосые маленькие шалуны – одному было семь, другому шесть, скоро перестали дичиться Питера и болтали без умолку, – он умел разговаривать с детьми.

Они все вместе отправились к затону за форелью. Стоун сидел на большом камне у берега, мальчишки, лежа на животах у ручья, пытались поймать рыбу руками.

Старший, Ник, более смелый, встал и подошел к Питеру.

– А на этом камне всегда сидит страшный цыган.

– Какой страшный цыган?

– Не знаю, никогда не видел. Полли говорит, что он тут сидит, всегда, когда в доме будет несчастье, – с дрожью в голосе, сообщил Ник. – Он сидел тут и в ту ночь, когда лошадь разбила отцу голову. Цыган этот играет на скрипке.

– А что он играет?

– Не знаю.

– А какой он?

– Весь черный. Старый Джим говорил – он весь волосатый. Страшный-престрашный! Ходит по ночам, – темные раскосые глаза мальчика испуганно забегали. – Полли его боится.

– А она его видела?

– Нет! Зато вас-то она не боится!

– Конечно, не боится. Чего ж ей меня бояться?

– Она вечерами за вас молится!

– Откуда ты знаешь, плут ты этакий?

– Вчера, когда мы ложились спать, я слышал, как она говорила: «Боже, благослови нас всех и мистера Питера!»

– А подслушивать нельзя! – наставительно произнес Стоун.

Когда вечером Полли принесла чай, Питер спросил у нее:

– Что это за страшный цыган, Полли?

Девушка испуганно взглянула на него.

– Он приносит несчастье.

– Глупости все это, – храбро произнес Стоун. – Вот пойду сегодня ночью и непременно сяду на его камень.

Полли умоляюще сложила руки:

– Ну, пожалуйста, не надо!

– Почему? – сделав удивленное лицо, спросил Питер. – А потом, не все ли вам равно, если даже со мной что-нибудь случится?

Девушка не ответила, и он вдруг бросил как будто невзначай:

– Только, пожалуй, мне его не придется увидеть, завтра я должен буду уехать.

– Почему так скоро? – Полли не смогла скрыть волнения.

– Ваша тетушка, должно быть, не захочет меня дольше держать.

– О нет, у нас летом всегда бывают жильцы. Питер пристально посмотрел на нее.

– А вам хотелось бы, чтобы я остался?

– Да, – прошептала Полли и, залившись румянцем, быстро выбежала из комнаты…

К вечеру, после ужина, Питер отправился в сад. Он улегся в душистую высокую траву и слушал пение птиц. Вдруг он заметил тень, мелькнувшую возле садовой калитки. Стоун приподнялся на локте и увидел, как Полли вырвалась из цепких рук неуклюжего краснощекого конюха. Джо все-таки схватил ее за плечи, и они остановились друг против друга, шагах в двадцати от Питера, не замечая его, лежавшего в густой траве.

Питер видел сердитое растерянное лицо девушки, пытающейся уклониться от объятий парня.

Стоуна так больно задела эта сцена, что он вскочил на ноги. Они увидели Питера. Полли опустила руки, отшатнулась и спряталась за дерево.

Джо что-то ей сердито буркнул, перепрыгнул через забор и исчез. Питер медленно подошел к девушке. Она стояла, кусая губы, необычайно красивая, с растрепавшимися волосами и опущенными ресницами.

– Простите меня, Полли, – сказал Стоун.

Она быстро глянула на него исподлобья и, вздохнув, пошла прочь.

Питер бросился за ней:

– Полли!

Но она не остановилась, Стоун взял ее за плечо и мягко повернул к себе:

– Постойте, давайте поговорим!

– Почему вы извинились передо мной. Не у меня вам просить прощения.

– Ну, значит, у Джо.

– Как он смеет бегать за мной?

– Влюблен, как видно?

Полли топнула ногой.

– Хотите, я разобью ему голову, – коротко засмеялся Питер.

– Вы смеетесь надо мной, вы смеетесь над всеми нами! – вскрикнула вдруг девушка с неожиданной горячностью.

Он схватил ее руки, но она все отступала, раскрасневшись, пока темные пряди ее волос не запутались в цветущих ветвях старой яблони.

Питер поднес одну из ее рук к губам.

Полли вдруг остановилась. Казалось, она дрогнула и потянулась к нему.

Поддавшись неожиданному порыву, Стоун обнял ее, прижал к себе, поцеловал в лоб – и сразу испугался. Полли внезапно побледнела и закрыла глаза, так что длинные ресницы темной каймой легли на бледные щеки. Руки ее бессильно повисли вдоль тела. От прикосновения полудетской груди дрожь охватила Питера.

– Полли, – шепнул он и выпустил девушку из объятий.

В тишине резко ухнул филин.

Вдруг Полли схватила руку Питера, поднесла ее к своей щеке, к сердцу, к губам, страстно поцеловала и помчалась прочь, меж замшелыми стволами яблонь, пока они не скрыли ее от Стоуна.

На следующее утро, после завтрака, Питеру захотелось увидеть Полли. Что он знал о любви, пока девушка не схватила и не поцеловала его руку? А теперь – чего только он не знает.

Питер прошел в свою комнату, чтобы взять книгу, и сердце у него заколотилось: она была там и застилала постель. Стоун остановился в дверях и следил за ее движениями.

И вдруг радость хлынула в его душу: он увидел, как Полли нагнулась и поцеловала подушку в том месте, где была вмятина от его головы.

Как показать ей, что он видел это трогательное проявление любви!

Но если Полли вдруг услышит, что он потихонечку уходит, – будет еще хуже. Девушка подняла подушку, как будто не решаясь сгладить отпечаток его щеки, но вдруг подушка упала и она быстро обернулась.

– Полли!

Девушка приложила ладони к щекам, но глаза ее прямо и бестрепетно погрузились в его глаза. Никогда раньше Питер не видел так ясно глубину, чистоту и трогательную преданность этих влажных, как будто росой омытых глаз.

Он еще нашел в себе силы сделать к ней шаг. Но при мысли о том, как она только что целовала его подушку, у Питера закружилась голова, и он бросился к Полли.

Коснувшись губами ее глаз, Стоун подумал в странном восторге:

«Теперь все кончено!»

Полли не уклонялась от его губ, а они ухе двигались, пока не встретились с ее губами.

Это был первый настоящий поцелуй любви – необычайный, чудесный, и все же почти невинный.

– Приходи сегодня ночью под большую яблоню, когда все лягут спать, – шептал ей на ухо Питер. – Полли, обещай, я буду ждать тебя!

– Обещаю, – проговорили, чуть слышно, ее коралловые уста.

Питер еще раз поцеловал Полли и отпустил ее. Девушка стремглав побежала к калитке сада. Ее душа пела и ликовала:

– Он любит меня, он любит меня! – выстукивало трепетное девичье сердце…

Было уже около десяти часов, когда Стоун, спрятав в карман газету, которую он, не читая, целый час держал в руках, пробрался через дворик в сад. Месяц, совсем золотой, только что встал над холмом. Под яблоневыми деревьями было темно, и Питер остановился, в поисках тропы, чувствуя несмятую траву под ногами.

Вдруг он услышал, как осторожно скрипнула калитка, потом раздался шорох. Питер прислонился к корявому толстому стволу старой яблони и затаил дыхание.

Бесшумно, словно дух, между деревьями скользнула тоненькая фигурка Полли.

И вот Стоун увидел ее совсем рядом – девушка буквально слилась со стволом яблони. Она стояла совсем тихо, пристально глядя на юношу.

– Полли! – шепнул он и протянул руки. Девушка бросилась прямо к нему на грудь.

Питер услышал биение ее сердца совсем близко. И тут он вдруг испытал всю полноту власти любви, всю силу истинного чувства.

Полли была девушка не из его круга, так проста, так молода и опрометчива; такая влюбленная и беззащитная! Как же он мог не стать ее защитником? Как мог не взять все, что Полли отдавала ему, как мог не отпраздновать весну в ее и своем сердце?

И Стоун крепко обнял девушку, стал целовать ее глаза, губы. Он, ни о чем не думал – он испытывал одно лишь блаженство! Судьба предназначила ее для него! Но только страсть вспыхнула в нем теперь сильнее всех рыцарских чувств, и Питер вздохнул:

– О, Полли! Зачем ты пришла?

В ее глазах вспыхнуло удивление:

– Сэр, вы же меня просили.

– Не зови меня «сэр», моя радость?

– Как же мне вас звать?

– Просто Питер.

– Я не смогу, нет… нет, – смущенно прошептала она.

– Но ты меня любишь? Да? – спросил тихонько Питер.

Через несколько секунд он едва уловил ответ, произнесенный шепотом:

– Как же мне не любить вас? Мне бы только быть с вами… и все…

– Все… – не то переспросил, не то повторил за ней Питер.

– Я умру, если не смогу быть с вами, – так тихо, что Стоун едва смог расслышать, прошептала Полли.

Питер вздохнул всей грудью:

– Тогда останься со мной!

– О-о! – выдохнула девушка в ответ.

Взволнованный обожанием и восхищением, зазвеневшим в ее голосе, он продолжал шептать Полли на ухо:

– Мы уедем с тобой в Лондон. Я покажу тебе свет. И я позабочусь о тебе, Полли, даю слово. Я никогда не буду груб с тобою…

– Мне бы только видеть вас, только бы быть с вами, – как молитву произносила Полли эти слова.

Питер гладил ее волосы и горько говорил: – Завтра я поеду в Торки и достану денег: куплю для тебя платье, чтобы ты не выделялась из толпы, и мы убежим отсюда. А когда мы приедем в Лондон, мы, может быть, сейчас же и обвенчаемся.

В темноте Стоун почувствовал, как взметнулись ее волосы, когда она тряхнула головой:

– Нет, нет. Я не могу. Я только хочу быть с вами, я не стою вас…

Опьяненный собственным великодушием, Питер зашептал еще горячее:

– О нет, это я не стою тебя… Ах, Полли, милая, скажи, когда ты меня полюбила?

– Когда я увидела вас в лесу, и вы взглянули на меня. В первый же вечер я полюбила вас, но я никогда не думала, что буду вам нужна…

– Нужна, нужна, – шептал Питер.

Она опустилась на колени, пытаясь поцеловать его ноги. Питер в ужасе содрогнулся, поднял Полли и крепко обнял, слишком потрясенный, чтобы говорить.

Девушка прошептала:

– Почему вы мне этого не позволили?

– Нет, это я должен целовать твои ноги!

Полли так улыбнулась, что у Стоуна на глазах выступили слезы…

И вдруг ее глаза расширились, с болезненным ужасом глядя мимо Питера, она вырвалась из его рук и прошептала:

– Смотрите!

Стоун видел только сверкающий ручей, позолоченные луной кусты терновника, а за ними – неясные очертания озаренного месяцем холма. Позади Питера раздался леденящий душу шепот Полли:

– Привидение! Страшный цыган!

– Где?

– Там, у камня, под деревьями…

Рассердившись, Стоун перепрыгнул ручей и побежал к старой яблоне. Никого! Питер бегал, спотыкаясь среди валунов и кустов терновника, ругаясь вполголоса и все же чувствуя что-то похожее на страх:

– Какая чушь! Как глупо! Здесь никакого цыгана нет и в помине!

Стоун вернулся к яблоне. Но Полли уже нигде не было. Питер услышал лишь легкий шорох да скрип калитки. Вместо девушки – только старая яблоня. Питер обхватил руками ствол и тяжело вздохнул…

Эмилия Кинг