Лебединая верность

Он ехал на мотоцикле,
чуб чёрный горел, как сажа,
и девки к нему так липли,
что я и не лезла даже.
Он сам - ну привет, малая -
и что мне, куда деваться.
Ну все-таки расписали,
хоть было всего семнадцать,
да пузо уже торчало,
ему и не отпереться.
Ой, мама меня трепала,
ох, думала, вынет сердце.
 
Сначала мы жили как-то,
но я тяжело ходила,
и в сером горючем марте
ребёночка я сронила.
Пока я там по больницам
таскалася еле-еле,
нашёл, к кому прислониться,
нашёл, кто повеселее.
И мать его, анаконда,
а может, другая гада,
сказала, что мне в их доме
не больно-то все и рады.
И выперла, в чем была я,
в халате в дырьях и пятнах,
а он - ну пока, малая -
и чуб свой под кепку спрятал.
Ой, мама моя орала,
поджала, мол, хвост, невеста.
Ох, сколько она таскала
меня по полам облезлым.
Учиться - так нету денег,
они на меня жалели,
ну я, раз такое дело,
прибилась тогда к артели.
А чтобы мои копейки
не отчиму шли на пьянку,
копила и потихеньку
купила себе времянку.
Кривая да и худая,
но всё-таки свой же угол.
Вот только тоска такая
глодала меня под утро!
Уткнусь в свой халат дырявый,
горит всё внутри, нет мочи.
Как вспомню про чуб чернявый,
так слезы меня и точат.

Ну, в общем, весна стояла,
я в доме полы намыла,
Он мимо - привет, малая -
а я и не отпустила.
Ходила потом свекровка,
и эта его, другая,
но я им сказала ловко:
я знать вас и не желаю.
И вроде опять зажили,
и вроде всё складно снова,
ребёночка народили,
и сразу потом второго.
Халат мне купили, боты,
и дети здоровы вроде,
но только я вижу: что-то
опять он глаза отводит.
Язык я свой прикусила,
куда мне с двумя на шее,
ой, бабы, что это было,
сказать я и не сумею.
Сначала он пил немного,
не больше, чем все в округе,
а дальше одно, другое,
друзья да опять подруги.
И снова в постирку надо
облеванную им простынь.
Ой, я намоталась, бабы,
ох, я натерпелась вдосталь.
Да только однажды встала,
сгваздала по пьяной роже,
схватила за чуб, столкала
и выперла за порожек.

Как лошадь двоих тащила,
другого я и не знала,
сама как могла учила,
да штопала, да стирала.
Крутилась, как тот пропеллер,
а всё же, не бит, не порот,
старшой улетел на север,
а меньший уехал в город.

И как-то сижу однажды
и грею больные ноги,
и слышу - привет, малая -
зовут меня от дороги.
Стоит, костыли со скрипом,
рубашка в пыли дорожной,
и чуб как мукой присыпан,
и смотрит так осторожно.
И что мне, куда деваться,
не просто одной да гордой.
Взяла себе постояльца,
хожу за ним, как за добрым.

Сидим вдвоём вечерами,
теперь он не пьет, как раньше,
да всякое вспоминаем,
спокойнее стали, старше.
Об чем, говорит, тут думать,
раз можно начать сначала?
Чай, мы не чужие люди,
ну что же ты замолчала?
Смотри, говорит, кавалера
какого ты ухватила!


Да лучше б ты сдох, Валера.
Да, лучше бы так и было.