Камлать
по большому счёту, не люди даже, а научные образцы. Может
только петь об Армагеддоне, о своем прекрасном царе Гвидоне,
эти маленькие ладони, выступающие резцы.
Может только петь, отбывать повинность, так, как будто кто-то
все рёбра вынес, горлово и медленно, как тувинец, или горец, или
казах. У того, кто слушает больше суток, потихоньку сходит на нет
рассудок, и глаза в полопавшихся сосудах, и края рукавов в слезах.
Моя скоба, сдоба, моя зазноба, мальчик, продирающий до озноба,
я не докричусь до тебя до сноба, я же голос себе сорву. Я тут
корчусь в запахе тьмы и прели, мой любимый мальчик рождён в
апреле, он разулыбался, и все смотрели, как я падаю на траву.
Этот дробный смех, этот прищур ****ский, он всегда затискан,
всегда обласкан, так и тянет крепко вцепиться в лацкан и со зла
прокусить губу. Он растравит, сам того не желая, как шальная
жёнушка Менелая, я дурная, взорванная и злая, прямо вены кипят
на лбу.
Низкий пояс джинсов, рубашки вырез, он мальчишка, он до
сих пор не вырос, он внезапный, мощный, смертельный вирус,
лихорадящая пыльца; он целует влажно, смеётся южно, я шучу так
плоско и так натужно, мне совсем, совсем ничего не нужно, кроме
этого наглеца.
Как же тут не вешаться от тоски, ну, он же ведь не чувствует,
как я стыну, как ищу у бара родную спину, он же здесь, у меня
чутьё; прикоснись к нему, и немеет кожа; но Господь, несбычи мои
итожа, поджимает губы – и этот тоже. Тоже, девочка, не твоё.
3 апреля 2007 года
Свидетельство о публикации №124021207552