Призраки нашего города

Тишину притаившегося утра разбудил хриплый голос, вылетевший из динамика над зданием вокзала: – Граждане пассажиры! Поезд номер 32 Москва-Караганда прибывает на первый путь. Сгорбленная женская фигура вздрогнула и, поправив кофточку, направилась в сторону пронзительного свистка дизеля. Скрипнули тормоза, а вагоны, набегая один на другой, медленно остановились. Захлопали двери, послышались радостные голоса встречающих.
-Как всегда, - подумала она, – одно и то же, смех и слёзы, радость встреч и горечь расставаний.
Она любит встречать поезда, идущие из Москвы. Там её родина, там она родилась и девчонкой бегала на чистые пруды. Как много воды утекло с той поры! Она шла, а глаза бегали с места на место, ища забытую или оброненную кем- нибудь, вещь. Она не гнушалась любой подачки, подброшенной судьбой. За последние годы существования ей приходилось многое повидать на своём пути. Странное прозвище «бичёвка» висело, как ярлык, тёрло, жгло, но она, привыкшая ко всему, переносила это молча.
-Женщина! Будьте внимательны,- над самым ухом раздался громкий, мелодичный, мужской голос. Она отшатнулась, посмотрела на прохожего и, ничего не понимая, какое -то мгновение смотрела на его лицо. Что-то знакомое, далёкое и близкое. Сердце замерло, забилось сильнее и сильнее, хотелось кричать, но в горле застрял ком, там что- то забулькало, заурчало, а успокоившись, превратилось в икоту.
– Боже праведный, это же он, он и никто другой. Когда-то дорогие черты…Серый костюм элегантно облегал фигуру, галстук, подхваченный ветром, коснулся лица и кончиком лизал морщины, словно тонкие паутинки, разбегающиеся по лбу. Мужчина брезгливо отвернулся и зашагал в сторону стоянки такси. Как он оказался здесь в этом городе? Их дороги разошлись в далёкий перестроечный год. Профилакторий, где она проходила лечение, вино, мужчины, вокзалы, города всё чередовалось одно за другим.
– Он уходит, - мелькнула мысль. - Нет, нет – и она бросилась вдогонку. Задохнувшись остановилась, спряталась за павильон и наблюдала из своего укрытия до тех пор, пока такси, резко тормознув, не распахнуло жадные двери перед её мужем. Кружилась голова, ноги не держали ослабевшее тело, и она, присев на ящик, долго рылась в чёрной, потерявшей вид сумочке. В руке появился флакончик с жидкостью, кусочек чёрного хлеба, луковица. Запрокинув голову, она вылила содержимое в рот. Лицо перекосила гримаса, глаза остекленели, и она, словно рыба, выброшенная на берег, жадно глотала воздух, а затем, успокоившись, стала медленно жевать горбушку засохшего хлеба. Из-за угла показалась лохматая голова мужчины.
- Нинка! Где пропадаешь? Всё перевернул вверх дном!
-Здесь я. Присела отдохнуть.
-Почему не пошла на ЖБИ? Твоя очередь продавать извёстку.
-Ваня, не ругайся, свои же. Кто ты мне? Как муж,- она заплакала то ли от испуга, то ли её душа, огрубевшая за долгие годы, смягчилась минутами воспоминаний.
-Ты это брось! Своя не своя, а на работу ходить надо, ишь придумала. Муж,- он засмеялся.
–Сумки где спрятала?
-В кустах. Пошли вместе.
-Пошли. И она засеменила ногами, волоча старенькие туфли.
У ямы, заполненной доверху известью, прогуливался охранник. Его громкий голос гремел на всю округу.
-Без справок не подходить,- кричал он.
- Эй, хромоногий! Куда прёшь, назад, давай назад. С утра шары залил.
-Нинка!- крикнул Иван.- Сюда греби, сюда. Здесь не камешки, алмазы первой величины.- Его беззубый рот зиял, словно волчья яма, а белая одежда мелькала то в одном, то в другом углу. Через некоторое время грязные с полными сумками белых комочков они торопливо спешили к центру города. Их излюбленное место у винного магазина было бойким. Мимо спешили люди занятые своими делами. Бабульки, торговавшие овощами, громко разговаривали, обсуждая одну новость за другой.
-Какая напасть, одни пьянчужки шастают туда-сюда. Смотри у дерева, рубли собирают, а что делать? Работы нет, в городе бардак все воруют.
- Двадцать кучка, рубль штучка, – шутил Иван, размахивая грязными руками. От предвкушения скорой выпивки кружилась голова, а от голода слегка поташнивало.
- Купи хлеба, – Иван бросил мелочь в протянутую ладонь.
- Ты, что сегодня, словно чокнутая?- Иван толкнул её в плечо. Она отшатнулась, обвела усталыми глазами окружающих и пошла через дорогу к магазину, а в это время из-за угла показался полицейский, не то младший, не то старший лейтенант. Иван смекнул, пора и честь знать. Нырнув за киоск, он исчез, как привидение…
А день, набирая силу, золотил осыпавшие с деревьев листья, метался по скверу, купался в лучах солнца, повисшего над городом. Иван торопливо перебежал дорогу, заглянул в магазин. Пусто, и он, не тратя время зря, устремился к рынку. А в это время наша героиня приводила себя в порядок. Заросли кустарника на берегу Чёрной речки скрывали её фигуру. Ещё было тепло, но вода слегка холодила, обжигала не привычное к утренней процедуре тело. Платье лежало на умирающей траве и медленно сохло. Её вымытое, белое тело давно не видевшее ни воды, ни солнца слегка подрагивало, волосы, разбросанные по плечам, шевелились, словно живые. Она поглядела на себя в небольшое зеркальце, упрямо провела расческой по ещё непослушным волосам и, вспоминая годы, промчавшие стороной, неожиданно вспомнила лицо своего сына, брошенного на попечение мужа.
-Где он, что с ним, жив ли, каков из себя, на кого похож? - Она видела себя рядом с ним, взрослым парнем, не признавшим в ней мать. Она заплакала, размазывая слёзы по впавшим щекам. Иссохшие груди дёргались, причиняя боль. Скорее, скорее к гостинице, там она узнает всё…
Битые два часа она сидит под большим тополем. Её глаза направлены в сторону стеклянных дверей, ежеминутно вращающихся на шарнирах. Приходят, уходят, а его нет и нет. И только бывшая жизнь проскальзывает в памяти. Первая встреча. А где они познакомились? Ах да, на вечеринке у подруги. Сильная ладонь, от прикосновения которой забилось сердце. Копна свежего сена на колхозном луге. Поцелуи, тихое да, загс. И всё, как в романе, где вырвана большая часть страниц. Но всё приходящее уходит, и только частица хорошего задержалась в её памяти. А ночь уже опускалась на фасады домов, загорались неоновые лампы реклам, прохожих становилось всё меньше и меньше.
-Всё,- решила она, -встреча не состоится. Такова жизнь.
-Где тебя носит, чёрт побери!- Пьяный голос то срывался, то затихал, извергая тысячи матерных слов.
-Ваня! Не ругайся. В полицию забрали, только что отпустили.
-Нинка! Что-то крутишь,- прошипел женский голос. Пламя свечи осветило лицо пьяной женщины.
-Ты или с нами, или уходи, в последний раз угощаем. Садись и не дури, твою мать.
На самодельном столике, сколоченном из досок, лежала еда. Лачуга не лачуга, дом не дом. Трубы, нагромождённые одна на другую, стены, пол, потолок, что ещё надо. Выпить да поспать.
-Не ворчи, как старая бабка. Наливай. Послышалось журчание жидкости.
-Пей, не захлебнись.
-Помолчи. От жадности высохла, как палка, ударь - переломишься.
-Цыц, бабы! Волос длинный, ум короткий, помолчали бы, без вас тошно. Новые времена наступают. Область на севере образуется, отдельная республика, Алкания ей название.
Всё там будет, кроме вина и спиртосодержащей жидкости. Вот ты кем работал?- спросил Иван худощавого мужчину, сидевшего за столом.
-Кем, кем. Инженером на КМЗ.
-Вот то-то. Им и будешь вкалывать на новом заводе. Нинка она продавцом будет, ей и карты в руки. А я, грешный, как был лифтёром в бане так им и останусь, - он засмеялся, корчась от налетевшего приступа смеха.
-Брось дурака валять, придумал «Алкания». Сам ты «болвания», от синюхи шарики за ролики закатываться начали.
-Не веришь?- содрогнулся потрёпанный пиджак.
-Век свободы не видать, где только не был, всё перепил. Три раза умирал. Один раз еле отходили, второй тонул. Вытащили, а третий раз думал крышка… Да, чёрт побери, крышка вот такая, как у нас над головой. Зимой дело было, мороз кожу сдирал живьём, собаки носа не показывали на улицу. Вот мы и приметили трассу, как в печке, трубы горяченные, словно в раю. Мы и нырнули, а вынырнуть некуда. Впереди тупик из бетона, а над головой ковш экскаваторный стоял. Чуть с ума не сошли, хуже тюрьмы, ни пить, ни есть, как у Зиганшина. Знаешь такого? Сорок дней они плыли, а мы неделю, пока тракторист не удосужился завести свой драндулет. Он чихал, свистел а мы с жадностью ловили эти прекрасные звуки жизни, а ты мне не веришь. Говорю «Алкания, а ,может, и по - другому назовут. Вылавливают нашего брата и на перевоспитание с трудовым уклоном.
- А что, может и к лучшему.
- Пускай дураки работают, а я и так проживу.
- Проживешь ли, на днях в посёлке двоих нашли, ни родных, ни близких. Кто, что. А через неделю в общую яму и закопали.
- В жизни разное бывает, но пить вряд ли брошу, хочется да колется, да мама не велит.
- Нет, брат, изживут нас, такова воля хозяина, сам - то он меру знает, говорят в КГБ работал, сам себе на уме.
-Наливай, а там видно будет, профессия у меня есть. Ты- то, как? Всего от тебя наслушался, брешешь, как старый пёс, забыл, где правда, где кривда.
–Алка! Ты, что молчишь, как ситуацию понимаешь? Холера, вилы тебе в бок. Уже пьяная, дрыхнет! Нинка! Давай огурец, – Иван жадно пил, запрокинув голову. По грязной бороде бежала струйка жидкости, но он не замечал её, а допив, долго кряхтел и плевался, проклиная всё на свете, в том числе и самого
себя.
Луч света, скользнув в щель люка, коснулся лица женщины. Она вздрогнула, повернулась в сторону полупустой бутылки с водой, уронила её, а звон разбитого стекла разбудил полупьяных обитателей.
- Пора и честь знать, - прохрипел Иван.
- Часов шесть будет. Встретимся, как всегда, а сейчас по одному и в разные стороны.
. Пригородный посёлок, расположенный у соснового бора, просыпался под лай собак. Жители покидали свои жилища и спешили по своим делам.
Нина давно приметила этот домик с небольшой мансардой. Собаки не было, и она, открыв калитку, быстро нырнула в глубину двора. Недолго думая, скрылась в сарае. Среди хлама, разбросанного по углам, стояла табуретка неопределённого цвета. Присев напротив приоткрытой двери, она неустанно смотрела на террасу. Через минуту - другую скрипнула дверь. По дорожке, ведущей к выходу, прошуршали шаги. Всё стихло, только сердечко забилось сильнее и сильнее. Всё, пора. Выбравшись из своего укрытия, она подошла к замку, достала шпильку и, поколдовав над замком, открыла дверь.
Мы не будем входить в дом с нашей героиней, а подождём её у выхода. Вот и она. Платье цвета морской волны, словно кавалер, обхватило тонкую фигуру. Часы с браслетом, цепочка на тоненькой шее, беленькие босоножки. Перламутровая помада оттеняла губы, а глаза светились предвкушением чего-то необычного в её жизни. Последний крик моды и за всё не рубля, не дурно. А теперь к нему. Быстрее, быстрее…
Стрелка часов неторопливо перебегая с минуты на минуту, подводила черту их короткой встречи. Нина волновалась. Голос дрожал, а пересохший язык еле выдавливал ничего незначащие слова.
-Как, что, где? – В глазах появлялся огонёк и тут же затухал после слов Александра.
-Ушла жизнь, словно река, обмелевшая в одночасье, ушла любовь не ведомо куда. Ты нарушила жизненный круговорот, и нет тебе прощения ни от меня, ни от сына. Не пытайся его искать, он уже взрослый парень. А ты? Ты идеал женщины в его глазах,
ты погибла при восхождении на одну из вершин Памира, ты умерла для меня, а для него ты точка опоры, его гордость, его любовь. Так не выбивай её у него из души. Я прошу тебя, пожалей его, пожалей себя.
- Саша! Я не могу вычеркнуть Вас из жизни, я виновата. Прости, прости меня грешную. Один Бог знает, что я пережила.
-Поезд ушел, и не сменить маршрут, не перевести стрелки в прошлое. Прощай.
Слезинки, солёные слёзы горя, окропив глаза, побежали по напудренным щёкам, оставляя глубокий след в её сердце. Вокруг всё остановилось: машины, люди, стрелки часов на гостинице. Всё замерло. Последний взгляд, и он пошёл покачиваясь, словно пьяный к легковому автомобилю, а она забилась, запричитала, рванула золотую цепь и полетела неведома куда. Заскрипели тормоза. Кто – то поймал её, крепко сжал дрожащее тело, а смерть, пройдя стороной, скрылась за дальним перекрёстком. Она затихла, сжалась в маленький комочек и долго сидела, повторяя одни и те же слова.
- Воровка…Идеал. Точка опоры.
И в эту ночь колодец теплотрассы номер семь справлял очередные именины Сеньки Зяблова. Нинка, как королева, окружённая почестями своих коллег, громко смеялась, а Иван, прищурив целый глаз, шевелил мозгами.
- Дело пахнет керосином,- подумал он.
- Всех повяжут, а тогда точка.
Но пьянящая жидкость делала своё дело, и уже никто ничего не боялся, а каждый хвалился своими подвигами. Они пели, смеялись, но на рассвете разбуженные громким голосом:- «Эй, там! На выход»,- закружились по теплотрассе.
- Чёрт побери,- думал Иван,- так и знал, конец.- И вылив остатки из бутылки в рот, поднял голову. Солнце протянуло тёплые ладони, и, поманив к себе, уселось на краешке бордюра. Вспышка фотоаппарата ослепила глаза. Прохожие, остановившись, презрительно смотрели в их сторону.
- Призраки! Боже мой, да это же призраки, - прошептала женщина, а моложавый капитан,
стоявший рядом громко сказал: - Призраки, призраки нашего города.