Я в прокуроры людям не гожусь

Я в прокуроры людям не гожусь.
Своих ошибок груды поджимают
под сердцем так, что слышу его хруст,
того гляди, и ребра поломают.
Соринки не ищу в чужом глазу.
Воспитана со всеми быть учтивой.
В швыряющую молнии грозу,
в дом приглашу людей, бегущих мимо.
Чтоб им согреться, чай им предложу
на травах и с малиновым вареньем.
И буду слушать, как они живут,
с непониманьем, но большим терпеньем.
- Вот ты москвичка,- скажут, и вздохнут,
и руки спрячут под столом неловко.
- Всё у тебя, тепло, светло, уют.
И в магазине свежая морковка.
Не знаешь ты, во сколько мы встаём,
чтобы морковка в поле уродилась.
И пот, и слёзы над полями льём,
а платят, как к ногам бросают милость.
А чем мы хуже этих, городских?
Мы даже лучше. Многое умеем.
И жить хотим никак не хуже них.
Те, кто шустрее их, и посмелее...
За разговором кончилась гроза.
И гости побежали к электричке,
где в боковом окне, как образа,
с названьем городов висят таблички.
Да. Я москвичка. Этим и горжусь.
Так рассудило небо. Его воля.
Но почему-то навевало грусть
не прибранное гречневое поле.
Я не судья другим, не прокурор.
Все вперемежку: зерна и плевелы
лежат в земле, как праведный укор,
тем кто предал земли благое дело.
Бежало солнце вдоль забора шпал.
Бежали провода, прогнав истому.
А я не знала, кто счастливей стал,
забыв дорогу к старенькому дому.
Где сад вишневый и дорожки тень,
как ниточка, к ушедшим безвозвратно,
в ненастный, неприветливый апрель.
Как бросить всё? Мне было непонятно.
Твоя судьба всегда в твоих руках.
Жить хорошо, ну что тебе мешает
увидеть солнце в чёрных облаках,
и как летит домой из юга стая?

Тяжёлый труд лишь тот, что нелюбим.
Но верю я, что люди те вернутся
к окошкам, почерневшим и седым.
Своим. И те счастливо улыбнутся.