Литература... 12. Евразийцы и не только

Котик (Элнаэль, он же – Эдсгер Кнут, он же – Сергей Серафимкин...) «подвернулся» мне к ночи (вчера, 5.02) как бы случайно. Ну – зашёл (он). Ну – глянул я в ответ. Эти – с баяном и обезьяном.
Я-то сам в тот момент застрял на строчках

Историю нам пишут «евразийцы»,
«Духовностью» наполнив паруса.
Пространства культ...

В рифму к «азийцам» уже намечалось что-то с «позициями». Заодно (наперёд) заигрывалось и к «парусам». От мелькнувших было «трусов» я отмахнулся, ибо текст заходил всерьёз, а не в какую-то шалость.
Но... Глянул Котика. А там – обезьяна с баяном (и без), царь Горох, золотые яйца, дороги (в придурь)... Короче – Россия.
Ну, глянул и глянул. Однако – глянулось. В смысле – аукнулось-перекликнулось. И баяном, и дорогами с дурью. В высвеченный у меня «культ пространства».
Потому – отдал должное Сергею. Подцепил у него те яйца (сменив золото на позолоту), уложив их в уже отринутые было «трусы» (к «вдохновлённым парусам»). Всю серьёзность сдуло напрочь.
Пришлось ограничиться одним катреном. Названием, опять-таки, решил отблагодарить Котика. Вначале прикинул «Какие яйца без гороха?!». Потом ввернул знаковых «евразийцев» – уже «без яиц». И, наконец, в солидарность с «яйцами» превратил предмет моего соблазна в «евразАйцев» – как по тексту, так и в «кличке». И – только сейчас – оставил в названии просто «зайцев».
Шутки шутками, а намечалось-то серьёзное. Пусть и в стих.
Культ Пространства – действительно один из ключевых в идеологии-философии, пошедшей от Петра Савицкого («иже» с Георгием Вернадским и Николаем Трубецким) через Льва Гумилёва к нынешнему уже «чертополоху».
Классиков движения (в отличие от нынешних) я уважаю. Притом, что никогда себя под их знамёна не заводил.
Уважаю в том числе и за то, что многое (далеко не всё) в их оценках признаю справедливым. Но... Просто – не моё. Просто – другие. Не европейцы. К коим всегда относил себя я сам (даже в своём некогда «имперстве»).
В евразийстве действительно очень много специфически русского. Однако – далеко не всё. Да и не корневое...
Древняя Русь противостояла Степи (половцы, печенеги... – о коих что-то заплетал нынешний кремлёвский вождь-ясномысль). Противостояла, сдерживала, усмиряла.
Русь евразийцев под Степь легла. Под степь ордынскую-монгольскую. От святого (?!) Александра Невского.
Так и легла ведь – не вся! Была Литва (Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское). Была Русь Галицкая да Волынская...
Уж под кого и как отлегали они – иное дело. Однако – Европа. Пусть и край.
И не в то, что хуже или лучше. Просто – другие. Пусть по корню и не чужие.
А там – Степь... Там – пространство без границ. С империей, конечно, в связь, но не в тождество. Потому-то евразийцы и отбросили всю имперскую традицию, с её иерархизмом, а главное – с европейской (через Петра и не только) подкладкой-начинкой.
Наговорено по этому поводу немало. Наговорено разного. Думал и что-то из своего капнуть. Мабыть, и капну ещё. Мабыть, и хорошо, что Сергей меня чуток перебил-уклонил.
А по утру, сегодня, зацепило с другой стороны.
Миша.
Перевод сонетов Шекспира. Сегодня – CXXX.
Сколько их там всего?! – 154.

Мишин перевод (который он поспешил куда-то уже сховать), если под мою «задумь» с евразийцами – постольку-поскольку. В тяжбу последних с рассудочными индивидуалистами «англо-саксами». Но я стал «прокачивать» в розницу между языками (под самую возможность перевода) и что-то ляпнул о немузыкальности русского по сравнению с английским. Ляпнул вслух, при Наташке. Оная меня и спровоцировала на самый ляп, когда поморщилась, слухая мою читку Мишиного и – особенно – оригинала. На англицком.
Читал я, и правда, с излишним акцентом. Вот меня и ущипнули: над кем-чем издеваюсь?! Над английским как таким или над «своим»?
Тут меня и понесло. О том, что нам (русскоязычным) с английского толком не то, что перевести, а и произнести... Независимо от знания-владения. Мол больно разные они в звучание и музыку. А подробнее – русский не музыкален (по сравнению).
Здесь Наташка и возмутилась. – Как!? Ты, что!? Если (об этом), так уж наоборот.
Я: – В английском совершенно иная слоговость. Проще. В ритм. Без затянутости.
Что-то про рок (музыку) привёл. Типа: русский рок (по сравнению!) кроме смеха ничего не вызывает. На что получил ещё один нахлобуч.
Аж не ожидал, что Наташка – такая «русофилка». Амаль што «патрыётка»!
А где я тут «фильство» какое тронул?! – Ни пяди!
Я ить только об особенности. Языка.
Что музыка без мелодии не музыка, я понимаю. И готов согласиться, что мелодия здесь главное. В ней – целостность, лад. Напев-распев (если – буквально). Но...
Пренебрежение ритмом также чревато.

В мелодии допускаются не отдаленные модуляции, но преобладание главного лада необходимо. Кроме того, мелодия должна иметь симметрическое настроение и определённый ритм. Мелодия, как музыкальная мысль, должна быть закончена тонально и ритмически, то есть иметь каденцию в конце. Мелодия, состоящая не из равномерных протяжных нот, а из нот разной длительности, заключает в себе мотив, то есть известную ритмическую фигуру, которая повторяется в первоначальном или изменённом виде и составляет рисунок мелодии. Мелодия музыкальной пьесы, выполняемая голосом, называется кантиленой. Мелодия имеет формы предложения, или периода, или коленного склада. Мелодия, не имеющая строго ритмической симметричной формы мотива, называется речитативом.

Мелодия непосредственно связана с ритмом, однако условно область мелодии и ритма разделяются так, что к мелодии относится изменение звука по высоте, а к ритму организация звуков во времени по длительности и акценту. В музыкально-теоретическом учении Тюлина существовало представление о иерархическом соотношении мелодии, гармонии и ритма; на вершину иерархической лестницы была водружена мелодия, по отношению к которой «гармония является хотя и очень важным, но все же вспомогательным средством выражения»; остальные «компоненты» (музыки) имеют второстепенное значение.

Второстепенное – второстепенным (о том же ритме). Но без строгой ритмической формы – уже только речитатив. Вплоть до завывания. На любителя, так сказать.
Ну, да. Того же Арнольда Шёнберна, с его додекафонией (атональностью), можно упрекать в недостаточной мелодичности. Тоже – на любителя...
Пространство и время. Время в музыке – прежде всего ритм.
Если к математике, то – примерно, как арифметика с геометрией.
Это – и к русскому языку. К акцентуации именно пространственного элемента. Протяжённости. А не длительности.
Степь! Орда...
И, опять-таки, не столько в упрёк, сколько в «факт».
Всё это – неточно, приблизительно, излишне резко. Так мы и говорим – только об акцентах и предпочтениях. Допустимых в каких-то границах.
То, что «евразийство» представляет собой одну из модификаций русского фашизма (отличного и от черносотенства, и от «харбинцев», и от Унгерна – а тем более от его западных вариаций), показывается почти элементарно.
Так и об этом я – не сугубо в упрёк. Просто «соборность» да «общину», а ещё и с разгулом степняка – ничем не перешибёшь. Судьба такая! Родовое...
Вот оно и выперло. Уже сегодня. В «наш последний и решительный». В ненависть ко всему рациональному и «просто человеческому» (индивидуальному).
В «русскую тройку», а то в «ледяную пустыню, по которой бродит лихой человек», как говорил о России обер-прокурор Святейшего Синода, главный идеолог контрреформ Александра III, Константин Петрович Победоносцев. Человек с кистенём... Как на той картинке, что я вставил под свои строчки с «кувалдой забубенного Сварога».

Бродит чёрная жуть по холмам,
Злобу вора струит в наш сад,
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.
Кто видал, как в ночи кипит
Кипяченых черемух рать?
Мне бы в ночь в голубой степи
Где-нибудь с кистенем стоять.
(С. Есенин, Хулиган)

Некоторые «юмористы» («знатоки») впечатывают здесь «бродит черпая жуть», полагая что сама жуть бродить не может. Возлагая всё, по-видимому, на вора, черпающего эту самую жуть (не отделяя при этом, деепричастное черпание от глагольного бродяжья запятой).
Очень русское! Культовое...
Пространство... Наше!
Не важно, когда и как оно (территория) к нам пришло, но коль уж прихватили-зачерпнули (прадеды-отцы) – никому не отдадим, а если что – назад вернём. Да ещё, при случае – сторицей.
Этакое безграничье. И – правовой беспредел. В «правду-справедливость». Русскую!
Ага! С «черпанием» – понятно. На некоторых сайтах происходит сбой (в опечать). Вместо «н» выскакивает «п» (как бы в «латинку» – «n»), точки над «ё» не ставятся, вось і атрымоўваецца…
З гэтым я ўжо калісьці сустракаўся, калі забіваў на «Вайну» Буніна.

Вот чей-то сад; он череп, гол –
И не о нём ли мой осел
Рыдающим томится ревом?
А я – я, прокажённый, рад
Бродить, вдыхая горький чад,
Что тает в небе бирюзовом:

Забавно, что и в бунинском «казусе» присутствует «бродит(ь)». Так ещё и «бирюзовое» в аук с есенинским «голубым». А и «сад»! А и сама «Война» (по-аглицки – War, в русского Вора, который маячит у Серёжи, как в злобных струениях сада, так и в степняке-конокраде).

А теперь – о Мишиной «шекспириане».

Глаза любимой с солнцем не сравнить.
Коралл бесцветный ярче бледных губ.
А грудь смугла – и белой ей не быть.
И волос чёрный, словно провод, груб.
Дамасских роз я все цвета видал,
Но на её щеках не видно роз.
Духов бы лучше аромат вдыхал,
Чем смрад её дыханья, бьющий в нос.
Люблю её я слушать разговор,
Но музыка приятней во сто крат.
Богини шаг не видел до сих пор –
Моей подруги шаг тяжеловат.
   Но как мне всё ж с любовью повезло,
...Насмешкам всем и домыслам назло.

* * *

CXXX

My mistress' eyes are nothing like the sun;
Coral is far more red than her lips red;
If snow be white, why then her breasts are dun,
If hairs be wires, black wires grow on her head.
I have seen roses damask’d, red and white,
But no such roses see I in her cheeks,
And in some perfumes is there more delight
Than in the breath that from my mistress reeks.
I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound;
I grant I never saw a goddess go –
My mistress when she walks treads on the ground.
...And yet, by heaven, I think my love as rar
...As any she belied with false compare.

17 s…
К чему сия «цифирь»?! – А к моему закрасу в тексте оригинала.
17 слов оканчиваются на S.
А в переводе?! Да у Миши... Только одно.
Ну, и что?! Да, так... К розности языков. Пусть и не в этом она – главная. Ибо важнее собственно словообразование, артикуляция, модуляция и пр.
Взять хотя бы коротенькое, многозначное nice. Кстати, тоже в концевое «эс».
Когда читал Мишино, Наташка морщилась. Уж больно она привыкла к «маршаковому». Так перакладаў гэтага «CXXX» – процьма!
Сам я не спрабаваў, хай зараз і засьвярбела (ці закарцела).
А так, чтобы прикоснуться-оговорить, вестимо было.

«Шекспир»

В сонетах нет ни злости, ни обиды.
Лишь светлой грусти мудрая печать.
Любовь – отнюдь не плотское либидо.
Она без вожделенья горяча.
А, впрочем, имя Will – почти желанье.
О чём заметить сам не преминул.
Союз двоих не брезговал телами.
Ханжами это ставилось в вину.
Негоже быть поэту моралистом.
Но и Бодлера время не пришло.
Король шутов – обласкан и освистан.
К добру от века прилипает зло.
А может, вовсе не было той «дамы»,
Чей смуглый образ критиков смутил.
Как музыкант, садящийся за гаммы,
Он на сонетах шлифовал свой стиль.
Короче, упражнялся – и не боле.
Кому-то в рамках моды подражал.
Ни страсти в них, ни горечи, ни боли.
Хотя фактура просто хороша.
(16-17.09.2015)
PS:
ФАКТУРА СТИХА (от лат. factura – обработка, мастерство) – совокупность технологических приёмов поэта, которые наряду с идейно-художественным замыслом определяют степень его поэтической культуры и мастерства. Ф. с. проявляется главным образом в лексике, фонике, ритме стиха.

Сейчас бы вместо «шлифовал», скорее (к ритму), предпочёл бы что-то, вроде, «выковал» или «пестовал».
Это – не только о «130-м». «Смуглой даме» (Dark Lady – допустим, Эмилия Ланье, а то – Мэри Фиттон) у Вильяма посвящён целый «сериал» (127-152).
А под что оно у меня случилось?! – Под «доводку» прикупленной «квартирушки», в которую я зарядил (Наташке!) несколько «екклесиастов».
Вот – «пятый» («Квартира 26»).

Окно. Пейзаж. Обычный дворик.
Соседний дом. Деревьев ряд.
Ну, что сказать тебе, историк?
Век двадцать первый. Сентября
пятнадцать дней уже минуло.
И год пятнадцатый идёт.
Идёт неспешно и уныло.
И с каждым часом жизнь крадёт.
Мою. Её. Грачей и галок,
что копошатся во дворе.
И солнце светит вполнакала
в унылом этом сентябре.
Ещё не выкрашены стены.
Обои в трубочках лежат.
И в ожиданье перемены
Скорбит квартирная душа.
– О тех, кто дом давно покинул.
О новых суетных жильцах.
О том, что это – не в новину.
И так – до самого конца…
(15.09.2015)

А параллельно шёл (у меня) цикл «Время зверинца». Мотивированный (спровоцированный?) романом Говарда Джейкобсона, заброшенным мне Ксюшей.
Буквально несколько часов назад (8.02: 12.05) выставил на страницу «Исповедь Герменевта». Кое-что из ВЗ там я воспроизвёл. Но без того (8-го), где уже упоминалась «смуглая леди». Не стану выставлять его и здесь (ввиду излишней скабрёзности), ограничившись вполне благопристойным «Шекспиром».
В любом случае сонетов великого англичанина я не переводил, или – доверяя своей концепции – вариаций не сочинял. В отношении 130-го зарекаться (пока чувствую за собой хоть какой-то потенциал) не стану. А вдруг!? Будем считать, что это Миша меня, угасающего, слегка подзадорил (как и его подзадорили какие-то дамы).

М. М. (6.02: 23.13): Что касаемо 130-го сонета. Зашла ко мне на страницу некая дама, прочла три стишка. Ну и я к ней заглянул. А там дискуссия по этому сонету. Взял, да и перевёл его по-своему...

К «каноническому» (при всём уважении к Самуилу Яковлевичу – иронизирую) Маршака можно ведь и придраться. Классика перевода упрекали и без меня. И именно – по В. Ш. Упрекали в излишней вольности, ибо с «фактурой» было всё в порядке.

Её глаза на звёзды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И чёрной проволокой вьётся прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щёк.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдешь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
   И все ж она уступит тем едва ли,
   Кого в сравненьях пышных оболгали.

Ну, что?! Let’s try to compare?
Как у вас с английским? В смысле, чтобы ухватить оригинальные интонацию, ритм (да и музыку) и, вестимо, содержание. Ухватить, а после сопоставить с тем или иным переводом.
Мой (англ) желает лучшего, однако и не претит. Кое-что вижу и слышу. У Миши по этой части всё должно быть на уровне. Как и у Самуила Яковлевича. За процьму іншых «санітараў» заракацца не стану.
Да. Желательно, чтобы в т. н. переводе дышала и сама Поэзия. Хотя бы дышала (о цветении и шествии – промолчим).
Потому и важна мера с вольностями и «буквальностями». Дабы и по автору, и по-своему, и...
Поехали. Но не сразу – «в три», а попарно.
Однако, кому отдать «пальму»?! Почти неприкасаемому мэтру (С. М.) или не менее уважаемому мною Мише?
Начнём-таки с Маршака. Прислонив, так сказать, его к Вильяму, понимаете ли, нашему Шекспиру.

 (Працяг будзе)

«Евразийцы и не только» – продолжение (працяг)

А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не то, что от Виолы фимиам...

Шучу! Строчка эта (первая, а по тексту – седьмая) у Маршака мне нравится.
Пусть у самого Вильяма собственно про «тело» я здесь и не нахожу.

And in some perfumes is there more delight
Than in the breath that from my mistress reeks.

Ежели в «букву», то

И в некоторых духах больше наслаждения,
Чем в дыхании, которым пахнет от моей хозяйки

А то – даже «воняет» (reeks).
Ці

І ў некаторых духах больш асалоды,
Чым у дыханні, якім пахне ад маёй гаспадыні.

Поскольку в «букву» получается больно коряво-масляно («дыхание пахнет»), то лучше: Чем в дыхании, которое исходит от моей госпожи.
Или – окоротив: Чем в дыхании моей госпожи.
Маршак обошёлся без дыхания и даже без шарка (как и в самой первой строке) перед госпожой-спадарыней. Последнее, надо признать, делает его текст более адекватным (замыслу), чем у самого Шекспира: Никакого фимиама! Своей любимой (возлюбленной).

А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.

А вместо парфюма (духов) С. Я. ввернул обычный цветок. И даже не цветок, а только листок. Фиалки.
Среди множества переводов 130-го «фиалку», кроме Маршака, я нахожу (пока) только в одном. У С. И. Турухтанова. Ст. преподавателя кафедры теории и практики английского языка (Высшая школа перевода) МГУ.
Кстати, перевод у С. Т. (и не только этого) – вполне достойный. Хотя, не исключаю, что «фиалка» зашла ему не без влияния мэтра

С дамасской розой нежной, бело-красной
Любимой щёк не спорит красота;
К чему твердить про запах уст прекрасный,
Коль не фиалкой пахнет изо рта?

Cheeks – reeks... – Щёки...
Это я – уже к своему. Последнему. С морозцем и Брамсом.

Февраль. Восьмое. Зимний ренессанс.
Мороз разымчиво покусывает «чиксы».
Свой реквием выстанывает Брамс.
И Борхес в зеркале разглаживает числа.

«Числа» Борхеса – это понятно. Под «полки» его вавилонских библиотек. И вообще – в «знаки».
«Расчёсывает чресла» (вместо разглаживания чисел) было бы залишне вульгарно. Тем более – по отношению к знаменитому аргентинцу.
А сам Хорхе Луис аукнулся мне в «Немецкий реквием» Иоганнеса (Брамса). Своим же. «НР». Есть у Х. Б. такая новелла. Вымышленное завещание Отто Дитриха цур Линде, одноногого коменданта нацистского концлагеря. Перед расстрелом.
«ОдНоНоГоГо» – неслабо звучит!
Филипп Керр, написавший уже роман (опять-таки: «Немецкий реквием») – и снова о нацистских подвигах – также не обошёлся без похожей фамилии, почему-то отдав её (Линден) убиенному американцу.
Однако, отвлёкся!
Да чаго ж мне карцела прычапіцца ў Самуіла Якаўлевіча?!
А да таго, што ён зусім занядбаў параўнаннем з музыкай

Ты не найдёшь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.

Я – о строчках, следующих за теми, что с «запахом»

I love to hear her speak, yet well I know
That music hath a far more pleasing sound;

Вместо голоса (говора) и его мелодической оценки – что-то, похоже, о фигуре («линии») и не шибко просветлённом лице. Даже – челе. Типа: без нимба святости.
А никто (из «прорвы» прочих) «музыкой» (так или иначе) и «голосом» не пренебрегал!
Кстати, как здесь у Миши?! Тем более, что М. М. – профессиональный музыкант.

Люблю её я слушать разговор,
Но музыка приятней во сто крат.

Всё – адекватно и чётко в ритм.
А Маршак-то – и с ритмом больно волен! Впрочем, здесь я начинаю придираться. С ритмом...
А «музыку» – жалко. Не обязательно – прямо, буквально. Но так или иначе никто от неё не отмахивался, чтобы – напрочь. Никто – кроме С. Я. При желании, можно даже удивиться-восхититься. Такой несхожестью.
Для «декору» накидаем этих две из «багажника». Авторов разного калибра. На любой вкус.

Меня её ворчанье восхищает,
Но музыка звучит совсем не так.
(М. Чайковский)

В её речах отраду нахожу,
Хоть музыка приятнее на слух
(А. Фринкель)

Мне наслажденье – слушать голос кроткий,
Хоть мелодичным не назвать его.
(О. Чернова)

Милее прочих милой говорок,
Хоть мелодично он звучит едва ли
(И. Фрадкин)

Отрадой нежный голос мне звучал,
Однако благозвучнее струна
(В. Микушевич)

Я лепету её восторженно внимаю,
Хоть песни соловья мне кажутся милей
(И. Мамуна)

Я лепету её внимать люблю, но знаю,
Что музыка звучит и лучше и нежней
(Н. Гербель)

Речь милой, хоть для уха и приятна,
По тембру – далеко не арфы звук
(С. Турухтанов)

Люблю я разговор её, но знаю,
Что музыке приятнее внимать
(Р. Бадыгов)

И речь она ведёт не как свирель
(Р. Винонен – уложил сие сравнение в одну строку)

Мне речь её мила, но знаю я,
Что музыка богаче благостыней
(О. Румер)

Мила и сердце радует моё
Подруги речь, но звуки струн – милей
(А. Васильчиков)

Лепечет мило госпожа моя,
Но музыка сильней волнует кровь
(А. Кузнецов)

Люблю её послушать, но признаю,
Что музыка куда милее мне.
(С. Степанов)

Сколько их у нас набралось (помимо М. М. и С. М.)?! – 14. Какая-то толика из «прорвы».
В половине «музыка» упоминается буквально.
Если об этих двух (строчках) – чуть подробнее, то интересна и та, что о говоре-лепете (милой).
У самого В. Ш. – там просто о «речи». Ну, – говоре. Ирония-то его направлена не на свою кралю, а на чрезмерные хвалы в адрес своих возлюбленных иных воздыхателей.
Трое, из нашей выборки, предпочли «лепет». А оный-таки – не просто речь. В «лепете», конечно – и умиление (в сладость), и умаление (в глупость, в болтовню).
«Говорок» (у Фрадкина), да ещё с удвоением «милости» – примерно туда же. Кроме того, Шекспир вовсе не глаголет о том, что голос милой милее прочих (не говоря уже о музыке). Он просто любит. Её. Всю. Причём, не только её речь. Просто. Без напыщенных восторганий.
Если я не ошибаюсь, в семи (снова – половина из 14) – примерно так и говорится.
У многоуважаемого В. Микушевича – в «перегиб» идёт о «нежности» голоса. К адекватной, Шекспиру, «отраде» восприятия.
Также излишен эпитет («кроткий») к голосу у Ольги (Черновой).
А брат-Модест перегнул в иную сторону (с «ворчаньем»).
Ну-ка! А что здесь у Миши?! Коего я тоже намерен ущипнуть (за «перегибы»).
Здесь у М. М. – точно в цель: Люблю её я слушать разговор. Без претензий!
Если же вернуться к Маршаку, то в остальном (помимо этих четырёх) строк он безупречен. И по «фактуре», и по адекватности оригиналу. Да по части первой к нему и вовсе не придерёшься.
А что С. Я. предпочёл в самой первой строке звёзды авторскому солнцу... Так то – авторское право ничего не искажающее.
Так, помимо мэтра, на такое (из «списка») рискнули ещё четверо (Фрадкин, Мамуна, Бадыгов, Винонен).
Ну, это – уже «блохи».
Однако, пора и Мише воздать.
Как мне показалось, М. М. чётче многих иных держит ритмику стиха. Так – на то и музыкант! Да ещё с настоящим английским.
Вполне выдерживает «запрос» на самобытность (своё!). И именно здесь – «перегибает». Для «вариации» – самый раз. Для «перевода» – можно поспорить.

Духов бы лучше аромат вдыхал,
Чем смрад её дыханья, бьющий в нос.

Потому в «красненький» (у себя) я это и «зачехлил».
А такое ведь пожёстче, чем те проволоки-провода (у самого В. Ш.), или помянутое мною «ворчание» у брата Петра Ильича.
Жахнул Миша – так жахнул!
А вот – к чему?! В его чутке к «аглицкому» я не сомневаюсь.
Что-то – личное?! К излишне «смуглым» особям?
Не исключаю. Но... Если по тексту оригинала, здесь-таки какая-то собачка и зарыта. Миша её и учуял.

Than in the breath that from my mistress reeks

Reeks... При всём своём «желании лучшего» (с английским), готов согласиться, что это – скорее, «воняет» (или – «разит»), чем «пахнет». Не на все «сто», но...
Вот Миша, для выразительности, «смраду» и подпустил. К дыханию. Хотя, пожалуй, занадта. Ибо и «бьющего в нос» было достаточно. Впрочем, хозяин – барин.
Хитрый Самуил Яковлевич эту темку-проблемку просто обошёл. Замечательной строчкой:

А тело пахнет так, как пахнет тело

Просто, но – со вкусом. В двоечку-оборот – с «пахнущим телом» – а не с каким-то всего лишь «дыханием».
А что у нас в тех «четырнадцати»?!
Кто-то ловушку с «вонью» вообще не заметил (а то – игнорировал).
Кто-то – смягчил.
У Черновой – полная туфта (Но мой восторг лишь ей одной пропах).
Фрадкин повёл туда же, куда и Маршак, но не столь тонко (А дух такой от тела, что забьёт Простые запахи земли).
Философ Микушевич придал всему чрезмерную мрачность (зловещесть) – «тленом»:

У ней в устах не только аромат,
Примешан тлен к дыханию всегда.

Туда же (к «телесности») потянул и Винонен:

да и парфюмам, ежели всерьёз,
навряд ли пот в сравнение годится

А у Мамуны – не в ту степь. Не так, как у О. Ч., зато более витиевато:

И фимиама смол Аравии далекой
Амброзия ее дыханья не затмит

Не кажется мне (это место) у строгого Турухтанова. Уже приведенное нами (с «фиалкой» Маршака).
Румера не устроило «дыхание», но и на «тело» (в целом), он не покусился. Притом, что «проволочные волосы» (выше) вниманием он отнюдь не обошёл:

И не сравнится запах чёрных кос
С усладой благовоний знаменитых

Кузнецов – вроде, как и к Мише («жар её дыханья»), но – «мимо денег».
Как-то – так.
В общем, мой М. М. суть этой каверзы, несомненно, ухватил. Разве что, переусердствовал (с выразительностью). Допускаю, что в прищеп не ухватившим.
На этом остановлюсь. Со «сто тридцатым».
А то ведь мой Гамлет, если углядит, может мне и... Даже притом, что я его (М. М.) здесь больше нахваливал, чем порицал.
Что касается собственного «замаха», пока отложу. Запущенное вступлением к продолжению, в переклик Маршаку (с «фимиамом») – было больше в шутку.

Не то, что от Виолы фимиам...

Просто Виола (фиалка) явилась мне (херменевту), как отсылка к «музыке». Да ещё под виолончель, которую я услышал накануне в подземном переходе («Фантазия» с Брамсом и Шуманом).
Ну, а «фимиам» (до меня) задействовал (из списка «четырнадцати») уже Мамуна.

10-11.02.2024
-----------------

PS (по первым следам, навскидку). К «Литература... 12. Евразийцы и не только»

Ну, а если всё это (текст Шекспира) повернуть чуть иначе? Вернее, если посмотреть на него (прочесть его) под другим углом, отстранившись от бьющих в глаза «прямых значений-образов»?!
Или: прочесть его «символистски» (объёмно-многогранно). Не придираясь к тому, что «символизм», как феномен искусства оформляется лишь (якобы), допустим, на грани XVIII-XIX веков. В изворот романтизму.
Если стих этот (прежде всего) – не столько о женщине... Нет, конечно, в своём «ближайшем» (не «на расстоянии») – и о ней, о возлюбленной. Но: не столько об этом, сколько...
Так и тут – «перспектив» предостаточно.
Что я там заводил через «евразийцев»?!
Что-то о «культе пространства» (о крене в его сторону, в игнор-принижение времени), о языках (уже – не без Шекспира), о возможностях «перевода», о музыке (о её структуре)...
А если... Если этот (сонет – раз уж М. М. нас «подначил», будучи сам «подначен» дамами досужими) – о языке?! О разности языков. Допустим, английского и итальянского. Так «там» – ещё латынь...
Кто там – поближе к Вильяму?! Из великих. Если по времени... Торквато Тассо?
Или – французских?!
Впрочем, по Европе шугает (дошугивает своё) Ренессанс. Во всю приводят-переводят греков и римлян (Пиндаров-Анакреонтов, Горациев-Вергилиев). Ну, и (к первым «гуманистам») – Данте и Петрарка. Петрарка – в первую очередь. С его «Лаурой». С сонетами (исключительно Ей).
Ну, это – понятно. Я – о «разборке» между двумя Великими.
О разности структур (итальянского сонета и английского) можно опустить. А вот... Да и об этом (о «дуэли») уже столько пересказано... – Куды нам!
Однако. Мы – о своём скромном.
О разности (сравнении) языков. В частности (в особенности?!) – поэтических.
О разности восприятия-выражения в различных культурах (в разные эпохи).
О разности поэзии и музыки.
Вообще – о «действительности» (о разных её «моделях»).
О человеке (в разных его превращениях-обращениях-извращениях).
О разных аспектах Любви (от возвышенных до...). И об их смешении.
А если – к «евразийцам» (а и вообще – к «сегодняшнему»), то и о разном понимании хотя бы того же государства. Как Державы (вотчины), с её подданными, и как State – с гражданами.
Як яно зараз паперла-панесла! У «русскім свеце». Без утрымання. У «першабыт».
Русский фашизм! Да и нацизм уже (опять-таки – русский). Во всей (или – пока ещё нет?!) его красе. С тыканьем пальцем в своё же отражение в зеркале, принимая его за кого-то другого.
С «других» – свой спрос...
Как воспринимали «токующего» в «интервью» с Такером Карлсоном российского «венценосца-богоносца» на Западе, не знаю. У меня кроме омерзения и тошноты кривляние Карлика ничего не вызывало.
Хотя... Всё это было б так смешно, когда бы не было так (как минимум) грустно. И я – уже не столько об этом раздувшемся ничтожестве.

12.02.2024