Никто не заплачет

Глава 32

– Значит, вы, Верочка, замуж за него собрались? – Семен Израилевич покачал головой. – Ладно, оставим это без комментариев. Антоша, ты мне скажи честно, ты дома не живешь потому, что от милиции прячешься? Что там у тебя за проблемы с налогами?

– Нет. От милиции я не прячусь. На наш «Стар-Сервис» наехали бандиты. Ну и налоговая полиция. Впрочем, мне кажется, они друг с другом были тесно связаны. Просто кому-то мы дорогу перебежали. С нашей стороны – никакого криминала. Мелкие грешки, конечно, были, но это как у всех. Без этого бизнеса не получается. Хотя при желании можно раздуть и до криминала. И желание такое возникло, правда, до сих пор не знаю, у кого именно. А что?

– А то, что мне придется сейчас позвонить на Петровку.

– Можно, я сначала домой позвоню? – спросила Вера. – У меня ребенок один дома.

– Ваш? Сколько лет?

– Десять, – Вера взяла радиотелефон с журнального столика, – это дочь моей близкой подруги, она живет сейчас у меня, родители в отъезде, – объясняла она, слушая протяжные гудки.

– Может, Соня с собакой вышла погулять? – предположил Антон, заметив, как Вера все больше бледнеет.

– Может быть. – Она нажала кнопку отбоя и отдала телефон Семену Израилевичу.

Прежде чем звонить на Петровку знакомому генералу, старый адвокат записал адрес Веры,

До дома они доехали за полчаса.

– Подождите, – уговаривал Антон по дороге, – не нервничайте. Еще ничего не началось. Кац уже звонит генералу, этого Сквозняка ищет чуть ли не вся Петровка.

Вера молчала. Она ненавидела себя за то, что не догадалась сегодня утром сделать одну простую вещь: взять Соню с собой, не оставлять ее одну. Да, неловко заявляться к незнакомому человеку с ребенком. Да, было раннее утро, и Соня еще спала, к тому же до разговора с адвокатом ситуация все-таки не выглядела столь кошмарно. Много можно придумать всяких разумных оправданий. Но факт остается фактом: ребенок один в квартире, у бандита, профессионального убийцы, есть от этой квартиры ключ, жизнь ребенка может стать самым весомым аргументом в его руках, и он это прекрасно понимает.

– Верочка, у нас с вами есть какой-нибудь план? – спросил Антон, выруливая на Новослободскую, – нам обоим сейчас лучше всего исчезнуть, пока его не возьмут. Захватим Соню, собаку, и можно поехать в Александров. Там у меня тетя и мама.

– А моя мама? Ей нельзя позвонить, она на вызовах. Я же не могу ей передать через регистратуру, что мой жених Федор оказался бандитом по кличке Сквозняк и домой ей лучше не приходить, а переночевать у приятельницы? После вызовов у нее прием с четырех до шести. И вообще, его могут не взять, если мы исчезнем. Ему нужны вы, ну и я, конечно. Мы с, вами сейчас вроде наживки. Вы чтобы узнать важную для него информацию, а я – чтобы убить меня как свидетеля. Наверное, для того же ему нужны Соня и моя мама. Семен Израилевич сказал, этот Сквозняк не попадается потому, что уничтожает свидетелей.

– Меня он тоже убьет, как только я отдам ему листочек с факсом.

– Не обязательно. Без вашей помощи он вряд ли разберется, что это за адрес. Он ведь даже не знал, как должен выглядеть нужный ему факс.

Они уже въезжали во двор, и Вера замолчала. Сердце гулко колотилось. Из квартиры был слышен нервный лай Моти. Пес рвался, скреб лапами дверь. У Веры так дрожала рука, что она не могла попасть ключом в замочную скважину.

– Верочка, только спокойно. Не сходите с ума раньше времени. Она могла просто уйти гулять, – сказал Антон, когда они оказались в пустой квартире.

– Пойдемте во двор, искать, – Вера пристегнула поводок, – если бы она гуляла, собака была бы с ней. Она бы не оставила Мотю. С ним никто не выходил с раннего утра. Видите, как рвется.

На улице Мотя поволок их не к собачьей площадке, где обычно делал свои дела, а в центр двора, к проезжей части, оттуда к арке. Вера с трудом удерживала поводок. Пес остановился в арке, громко завыл, стал быстро нюхать асфальт, подбежал к стене, заскулил, поскреб лапой в углу. Потом, напряженный, дрожащий, сел и ткнулся мордой в Верину ладонь. В зубах он держал большую пластмассовую заколку с нарисованным пятнистым далматинцем.

Соне еще никогда в жизни не было так худо. Она не могла шевельнуться, тело не слушалось, было каким-то чужим. Голова Сильно кружилась, болели глаза, язык распух и стал сухим, наждачным. Ей казалось, она сейчас умрет, и это было так страшно, что она попыталась закричать. Но крик получился совсем тихий, слабый, словно в кошмарном сне. Хочешь позвать на помощь, открываешь рот, но звука нет, тебя никто не слышит. Хочешь побежать и тут же падаешь. Мягкие ватные ноги подкашиваются, не держат.

Громко орала музыка. Это был тяжелый рок, от него еще сильней раскалывалась голова. Соня чуть приоткрыла глаза и сначала увидела, как мимо открытого окна мчатся деревья. Солнечный свет быстро пульсировал сквозь листву. Она подумала: все хорошо, ничего страшного. Она заболела, ее везут в больницу. Но почему так орет музыка? Надо сказать, чтобы сделали потише.

Однако уже в следующую секунду она вспомнила, что произошло. Ее украли, похители. Это люди Федора. Орать и драться бесполезно. Они могут убить.

Преодолевая ужас и дурноту, Соня стала соображать, как лучше поступить сейчас: притвориться, что не очнулась еще, или все-таки попробовать открыть дверь и выпрыгнуть из машины.

Соня полулежала на заднем сиденье, откинув голову и вытянув ноги. Машина мчалась с большой скоростью, не меньше ста двадцати. Двери заблокированы. Рядом с Соней сидела худая женщина с короткими крашеными волосами. Не поворачивая головы, чуть скосив глаза, Соня увидела востроносый профиль, черно-белые пряди торчали во все стороны, как шерсть мокрой крысы. В ухе поблескивали три сережки, на шее болтались дешевые голубые бусы. Женщине было не больше тридцати. Она не смотрела на Соню, сидела, уставившись вперед, на бегущее под колеса ухабистое подмосковное шоссе.

Мужчина за рулем показался Соне совсем молодым. Лица она не видела, только аккуратный белобрысый затылок. Если бы руки слушались, можно было бы хорошенько врезать кулаком по этому затылку. Но что толку? Они опять брызнут газом ей в лицо… Хотя в салоне машины, даже при открытых окнах, им это будет сложно сделать. Могут просто избить и связать. Эта тетка с тремя серьгами в ухе похожа на крысу… Наверное, они не рискнули везти связанного ребенка по Москве,.из центра. Вдруг ГАИ остановит? А так можно сказать, что ребенок заснул. Но сейчас они уже едут где-то за городом, по пустому шоссе. Здесь нет никаких постов ГАИ. И теперь ее запросто могут связать, рот залепить.

Вера вернется домой, сообщит в милицию… Она, конечно, сразу догадается, но вот в милиции придется долго объяснять, заявление писать. Пока объявят розыск, Соню уже привезут куда-нибудь и спрячут.

К горлу подступила тошнота. Соня почувствовала – сейчас ее вырвет. Она судорожно сглотнула. Женщина повернула голову. Да, очень похожа на крысу. Низкий лобик, вострый носик, маленькие злые глазки.

– Меня сейчас вырвет, – произнесла Соня.

– Эй, она мне весь салон загадит! – заволновался водитель. – У тебя есть пакет какой-нибудь?

– Не могу больше, – простонала Соня, – остановите.

Она могла сдержаться, но почувствовала, как водитель беспокоится за чистоту салона своего авто. Вот и пусть остановится. Пусть. Далеко Соня убежать не сумеет, но вдруг там какие-нибудь люди…

Женщина сунула руку в сумку, и Соня увидела маленький пистолет.

«Газовый, – подумала она, – но возможно, что настоящий… заряженный. Ой, мамочки…»

– И без фокусов, – предупредила крыса. – Из машины не выходить. Я сейчас открою дверь. Нам все равно, живая ты или мертвая. Поняла?

Соня поняла и жутко разозлилась. Так разозлилась, что дурнота прошла. Нельзя такое говорить ребенку. И делать такое с ребенком нельзя. Даже если ты крыса и тебе за это заплатят очень много денег, ты все равно подавишься этими деньгами.

Машина съехала на обочину. Соня подняла вверх рычажок блокировки и открыла дверцу. Крыса уперла дуло пистолета ей в спину.

«Я буду думать, что он газовый, – сказала себе Соня, – иначе я не смогу шевельнуться».

Она медленно высунула ногу из машины, чуть наклонилась вперед, чувствуя холодок пистолетного дула сквозь тонкую футболку. Крыса одной рукой держала пистолет, а другой вцепилась в Сонино плечо.

«Если бы он был настоящим, она не ухватилась бы за меня так крепко», подумала Соня, напряглась, как струнка, и, резко распрямившись, саданула затылком, сама не зная куда.

Наверное, она попала крысе по подбородку, потому что ударилась обо что-то твердое. Рука, державшая плечо, ослабла на миг. Соня выскочила из машины и кинулась через неглубокую канаву в рощу, не оглядываясь.

Она слышала: крыса и водитель мчались за ней, оба топали и громко матерились. Где-то рядом взвизгнули тормоза, но Соня не обратила внимания. Она споткнулась о камень, с разбегу стукнулась об него большим пальцем. На ней были открытые босоножки, получилось ужасно больно.

– Мама! – кричала Соня. – Помогите! Кто-нибудь!

Несколько метров она проскакала на одной ноге. Нет, так она не убежит далеко… И на крик уходит много сил. Лучше не кричать, не хватит дыхания…

Мат и топот были все ближе. Она не оглядывалась, но понимала: ее сейчас догонят. Уже догнали. Белобрысый водитель сопел совсем близко. Грубая рука схватила за волосы. Соня извернулась, лягнула его куда-то в колено. Но подоспела крыса, они уже держали ее вдвоем. Дуло пистолета было у самого лица.

И тут прозвучал выстрел. А потом сразу – второй.

«Настоящий… – подумала Соня, – пистолет настоящий».

Белобрысый водитель стал падать прямо на нее. Она видела его глаза, совсем белые, странно выпученные и пустые, будто кукольные. Рядом что-то стукнуло, мягко и тяжело. Женщина-крыса упала лицом вниз.

Деревья, облака, кусок шоссе с прижатыми к обочине вишневыми «Жигулями», все закружилось со свистом, будто Соня неслась на очень быстрой карусели. Карусельщик сошел с ума и запустил свой смертельный аттракцион. Надо бы спрыгнуть, но разобьешься…
теплый и живой. Теперь уже не так страшно. Она не одна с этими двумя мертвыми в пустой подмосковной роще.

– Вы кто? – спросила она, когда он вынес ее из рощи и бережно усадил на заднее сиденье желтого «Москвича».

– Меня зовут Володя, – сказал он, сел на водительское сиденье, завел мотор, развернул машину. – Как ты себя чувствуешь?

– Не знаю. У вас есть что-нибудь попить?

– Там около тебя куртка, в кармане банка «Спрайта».

– Вы из милиции?

– Нет, я сам по себе.

Соня взяла в руки куртку из тонкой светло-серой плащевки, нащупала в большом кармане какие-то тяжелые штуки.

– Осторожно, – сказал Володя, – там в правом кармане гранаты, в левом «Спрайт». Не перепутай.

– Гранаты – в смысле фрукты? – спросила Соня.

– Нет, в другом смысле. Не бойся, они не взорвутся. Но лучше не трогай. Нашла «Спрайт»?

Он гнал машину к Москве очень быстро, не отрываясь смотрел на дорогу.

– Нашла. А зачем вам гранаты? – Соня открыла банку, сделала несколько жадных глотков и протянула Володе:

– Хотите?

Он оторвал руку от руля, не оборачиваясь, взял у нее банку, отхлебнул немного и отдал ей.

– Можешь допивать. У тебя есть ключ от квартиры?

– Есть, – Соня проверила на всякий случай, ключ лежал в кармане шортов, а вам зачем?

– Когда мы приедем, ты останешься в машине. Я поднимусь. Мне надо войти тихо, не звонить в дверь. Он скорее всего уже там. Главное – успеть.

Соня прекрасно поняла, кого Володя имеет в виду, и только спросила:

– А как вы узнали, что он бандит?

– Он убил мою семью. Маму, папу и бабушку. Милиция поймать его не может уже три года. Далее больше.

– И вы решили сами? Своими силами? А вы давно за ним следите?

– Давно, Сонечка, очень давно.

– Значит, вы ждали его у нас во дворе, увидели, как меня затаскивают в машину, и поехали следом? Кстати, откуда вы знаете, как меня зовут?

– Я слышал, случайно. И Веру я знаю… То есть я с ней не знаком. Она очень похожа на мою бабушку в молодости. Если посмотреть старые фотографии…

– Если вы знали, что он бандит, почему не подошли к Вере или ко мне, не предупредили?

– Я хотел сначала. Но потом подумал, вы не поверите. Представь, подходит совершенно незнакомый человек и говорит такое. А далее если бы вы и поверили, все равно – ну что бы вы с ним сделали?

– Мы бы пошли в милицию. А почему вы не сообщили в милицию?

– Я не могу идти в милицию. Меня арестуют. Понимаешь, пока я его вычислял, выслеживал, я… В общем, я убил несколько человек. И вот сейчас, только что еще двоих.

– Вы меня спасали. Вы не виноваты. За это не могут арестовать.

– Могут.

Соня долго молчала, потом спросила:

– Этого, с ширинкой, вы застрелили?

– Я случайно зашел в подъезд, спрятался от дождя. И увидел… Я знаю, что такое астма. Если бы у девочки не начался приступ, возможно, я бы не стал в него стрелять. Я понимаю, он больной, сумасшедший, но я не мог сдержаться.

– Я бы тоже не сдержалась. Девочку зовут Лида. Ей уже лучше. Из реанимации перевели в обычную палату. Вы только его убили? И этих двоих? И все?

– Нет…

Впервые в жизни Володя мог выговориться. Он говорил тусклым, ровным голосом. Соня слушала затаив дыхание. Они давно въехали в Москву. Володя вел машину уже не так быстро, нельзя было превышать скорость.

– А что будет, когда вы убьете его? – тихо спросила Соня, дослушав до конца.

– Не знаю. Мы скоро приедем. Ты останешься в машине. Ни в коем случае не выходи. У тебя есть часы?

– Нет.

– Ладно. Там в куртке маленький карман, внутренний, на «молнии». Открой.

Соня осторожно достала круглую золотую коробочку с толстой короткой цепочкой.

– Ничего себе, – присвистнула она, – настоящие старинные. Такие в жилетном кармане носили. Неужели они еще идут? – Она прижала часы к уху и услышала тихое тревожное тиканье. – Можно открыть?

– Там плоская кнопка сбоку, нажми. Ты будешь ждать двадцать минут. Если через двадцать минут я не выйду, ты пойдешь в милицию. Ты знаешь, где милиция?

– Да. А он не убьет Веру?

– Сначала он должен получить от нее какую-то информацию. Ему что-то надо от нее. Если бы он хотел просто убить, давно бы это сделал. Я успею. Она ведь не скажет сразу, в ту же минуту.

– Она понятия не имеет, что именно он хочет узнать. Она вообще за него замуж; собралась. Представляете, за него замуж…

– Не отвлекайся, – перебил Володя, – у нас очень мало времени. Слушай внимательно. В милиции ты назовешь адрес и скажешь, что там находится Сквозняк. Ты поняла? Сквозняк.

– А если он выйдет первым из подъезда? – осторожно спросила Соня.

– Тогда ты тоже пойдешь в милицию, но так, чтобы он тебя не заметил. Ты пойдешь и все расскажешь про него.

– Они не поверят.

– Возможно, и не поверят сначала. Но потом все равно придется… И вот еще… если я не вернусь, ты эти часы оставь себе. Только не разбей, не потеряй, ладно? Их еще мой прапрадедушка носил, в жилетном кармане.

– Вы вернетесь, – убежденно сказала Соня, – я точно знаю.

– Семен? Рад тебя слышать. Как здоровьице? Как Маша? – раскатистый генеральский бас гудел в трубке так, что уху было щекотно.

– Все нормально, Гена, спасибо. Скажи, пожалуйста, кто у тебя работает по Сквозняку?

В трубке возникла долгая пауза. Было слышно, как генерал напряженно сопит.

– А что? – спросил он наконец.

– А то, что я могу сказать адрес, по которому твои ребята его возьмут в ближайшие сутки.

Генерал тяжело, с присвистом, засмеялся.

– Сема, у нас сегодня разве первое апреля?

– Гена, – жестко сказал Кац, – мы с тобой оба старые слишком шутки шутить. Только что у меня были молодые люди. Они владеют информацией, которая Сквозняку нужна позарез. Суть информации они не знают. И никто не знает, но это сейчас не важно. Ты просто запиши адрес и пошли по нему группу захвата как можно быстрей.

– Ну, валяй, записываю, – даже через телефонную трубку Семен Израилевич чувствовал, как генерал снисходительно улыбается.

Он медленно продиктовал адрес, телефон и код домофона Веры Салтыковой.

– Гена, ты записал?

– Записал, Сема. Спасибо за информацию. Приму к сведению.

– Ты не к сведению, ты меры принимай. Срочно. Мне что, 02 звонить, дежурной все объяснять? Это серьезно, Гена, пойми наконец. Там еще и ребенок десятилетний под прицелом.

– Сема, ты знаешь, как я к тебе отношусь, но не надо учить меня, ладно? За Сквозняком у меня уже несколько лет половина Петровки охотится, а ты звонишь и говоришь: какие-то молодые люди… записывай адрес. Ну смешно, в самом деле.

– Во-первых, не какие-то. Ты помнишь полковника Курбатова? Ты с ним был знаком.

– А, тот чекист, который застрелился? Ну, помню.

– Так вот. У вдовы полковника было два сына, остался один. Если ты не вышлешь группу по этому адресу у тебя, Гена, будет сегодня три трупа. Сын полковника, женщина тридцати лет и ребенок десяти лет. А возможно, и четыре. Там еще пожилая женщина, детский врач. Они все – свидетели. А ты знаешь, как Сквозняк поступает со свидетелями. А потом вы за ним еще три года будете бегать всей Петровкой.

– Хорошо, Сема, не горячись, я понял. Положив трубку, генерал вызвал по селекторной связи своего адъютанта и мрачно спросил:

– Кто у нас сейчас работает по Сквозняку?

– Группа майора Уварова, товарищ генерал, – доложил адъютант.

– Найди мне Уварова.

– Слушаюсь, товарищ генерал. Через пять минут адъютант сообщил:

– Товарищ генерал, майор Уваров с группой на операции, под Москвой, на станции Луговая, Савеловского направления.

– На какой операции?

– По задержанию особо опасного преступника. Сквозняка берут, товарищ генерал.

– Берут уже? На Луговой? Ну и хорошо. Ты держи меня в курсе. А как возьмут, сразу майора Уварова ко мне.

– Слушаюсь, товарищ генерал, – козырнул адъютант.


– Сонечка, не бойся, все кончилось… – Кто-то совсем незнакомый не дал ей упасть, подхватил на руки, назвал по имени.

Соня увидела молодое, почти мальчишеское лицо, светлые ясные глаза. Маленький человек в клетчатой ковбойке держал ее на руках. Она обняла его за шею, он был

Глава 33

– Теперь остается идти домой и ждать, – сказала Вера, – теперь он будет диктовать свои условия.

– Надо сначала пойти в милицию, – покачал головой Антон, – даже если мы выполним все его условия, он нас убьет. Или вы надеетесь с ним как-то договориться?

– Если мы пойдем сейчас в милицию, его могут и не взять. Он ускользнет. А так – есть шанс. Хоть небольшой, но есть – у Сони, во всяком случае. Ваш старый адвокат уже позвонил генералу. Генерал с Петровки – это серьезней, чем дежурный районного отделения. К тому же о звонке генералу Федор… то есть Сквозняк, знать не может. А где гарантия, что он сейчас не наблюдает за нами? Он или кто-то из его людей. Мы пойдем в милицию, долго будем там объяснять, в чем дело, писать заявление. Они примут меры, оцепят район, объявят по городу, но он успеет исчезнуть. И вот тогда шансов у Сони не будет. У нас с вами – да. У нее – нет. Впрочем, вы можете сесть в машину и уехать. Прямо сейчас. Это ваш выбор. Он ведь не знает, что факс уже у вас. Соня вам никто. Я тоже. Я буду ждать его в квартире, а потом – тянуть время, до последнего. Семен Израилевич уже сказал генералу с Петровки адрес. Его возьмут, и вы сможете отправиться в Прагу, в Карлштейн.

Вера говорила совершенно спокойно, только лицо ее было бледным до синевы.

– Ох, Верочка, – вздохнул Антон, – оттого, что вы, как принцесса из сказки братьев Гримм, решили с какого-то горя выйти замуж за первого встречного и вам в женихи попался бандит, нельзя сразу обо всех думать так плохо. Пойдемте. Будет лучше, если мы окажемся в квартире раньше, чем он. У вас есть дома что-нибудь типа газового баллончика?

– Нет, – Вера благодарно улыбнулась, – есть аэрозоль с освежителем воздуха. Есть топорик для разделки мяса, молоток, утюг. Ну и пара острых кухонных ножей. Только бесполезно это все. Мы должны говорить с ним, торговаться – как можно спокойней и как можно дольше. Сначала – Соня, живая и невредимая. А потом – все остальное.

Вера открыла дверь, и Антон заметил, что рука ее больше не дрожит.

Что-то изменилось в ней за те несколько минут, пока они шли к подъезду, поднимались по лестнице. Она была странно спокойна. Только лицо оставалось все таким же бледным.

Как только они вошли в квартиру, Антон тут же схватил телефонную трубку, он хотел позвонить старому адвокату, предупредить, что ребенок похищен;

В трубке была гробовая тишина. Никаких гудков. Телефон не работал.

Он положил трубку и услышал за спиной спокойный мужской голос:

– Ты ведь сам вырубил телефон, Курбатов. Зачем этот театр?

Магазинчик на станции Луговая был закрыт на учет. Эта кособокая избенка стояла здесь с начала пятидесятых. Украшал ее размытый дождями, облупленный от солнца деревянный щит с красноречивой надписью: «ПРОДМАГ». Стайка алкашей, без возраста и пола, деловито поедала крошащиеся остатки черного батона. По перевернутому ящику каталась только что опустевшая бутылка дешевой водки. Алкаши курили «Приму» и азартно материли шумных грязно-белых куриц, которые, вероятно, отвечали им тем же, только на своем булькающем курином языке.

Пахло нагретой пылью и аптечной ромашкой. Старая дубовая рощица была насквозь пронизана полуденным июньским солнцем. Где-то вдалеке печально мычали коровы и слышались сухие хлопки пастушьего кнута. По другую сторону железной дороги, за полем, белели панельные пятиэтажки маленького жилого городка при Институте кормов.

– Идиллия, – вздохнул капитан Мальцев, выходя из машины, – подмосковная пастораль. Сейчас бы костерок, шашлычок. Юр, ты какой шашлык больше любишь? Бараний или свиной?

– Свиной, Гоша. Только я бы сейчас не шашлыку, я бы рыбки наловил и пожарил. Карасей, например. Не знаешь, есть здесь пруд с карасями?

– Здесь карпов разводили в водохранилище, – сообщил участковый милиционер, пожилой, полный, распаренный, как после бани. – Из Лобни и Дмитрова городское руководство приезжало на рыбалку. Ну что, товарищ майор, как думаете, стрельба будет?

– Вряд ли, – пожал плечами Уваров, – попробуем тихо взять. Но эту теплую компанию лучше убрать отсюда, от греха подальше. Только вы уж, приглядитесь к ним внимательно. Если что, задержите всех мирным разговором.

Участковый не спеша подошел к алкашам. Те встрепенулись, замолчали.

– Че, начальник, магазин-то когда откроют? – спросил тот, кто был посмелей и потрезвей.

– Мужики, шли бы вы отсюда, – сказал участковый.

– А че, начальник? Кому мешаем?

– Идите по-хорошему, мужики.

Они не стали возражать, прихватили пустую бутылку. Того, который был самым пьяным и вблизи оказался женщиной, подняли под локотки.

– Ты скажи, ты скажи, че те надо, че те надо… – жалобно заголосила женщина куплет популярной песенки.

– Может, дам, может, дам, че ты хошь, – подтянули дурными голосами ее спутники.

В ответ зазвучал нервный собачий лай из ближних дворов.

– Все здешние, товарищ майор, – сообщил участковый, – всех в лицо знаю.

Над плоской крышей продмага вздымался трехсотлетний огромный дуб. В глубине его кроны, в густой листве, спрятался снайпер. Ему было хорошо, не жарко, только курить хотелось смертельно.

Еще один снайпер залег на ржавом жестяном навесе, над билетными кассами. Жесть успела раскалиться на солнце, ветви нескольких берез, склонившихся над самым

навесом, от жары не спасали, но полностью скрывали от любопытных глаз. Трое оперативников в оранжевых жилетах возились со шпалами. Еще двое изображали пассажиров, поджидающих электричку.

Время тянулось страшно медленно. Ничто так не расслабляет, как долгое напряженное ожидание. Начинают вдруг слипаться глаза, особенно на мягком июньском солнышке, на свежем воздухе…

– Смотри-ка, раньше приехал, на пятнадцать минут, – встрепенулся Мальцев, когда из-за поворота показалась салатовая «Шкода» Толика Чувилева.

Толик припарковал машину за магазином, посидел немного, открыл дверцу, вылез на воздух, обошел вокруг избенки, постоял у запертой на амбарный замок двери, долго изучая обрывки старых объявлений и прикнопленный тетрадный листок с жирно написанным словом «Учет». Потом тревожно огляделся по сторонам, взглянул на часы, походил туда-сюда, наконец присел на траву у дуба, того самого, на котором был снайпер. Прислонившись к широкому стволу, закурил. Еще раз посмотрел на часы.

– Прямо как девушку любимую ждет, – заметил Мальцев, – волнуется.

– Я тоже волнуюсь, – буркнул Уваров.

Прошло пятнадцать минут, потом полчаса. Толик Чувилев успел выкурить еще одну сигарету, походить, подняться на платформу, почитать расписание электричек. Потом опять вернулся и сел у того же дуба.

Прошел час. Проехало три электрички из Москвы, две в Москву. На станции Луговая в это время почти никто не выходил. Толик Чувилев вернулся в машину, достал картонную упаковку яблочного сока, пластмассовый стаканчик.. Включил радио.

У снайперов стали затекать ноги и руки. Тот, который сидел на дубе, потихоньку, в кулак, выкурил сигаретку.

Прошло еще полчаса.

Толик Чувилев в последний раз обошел вокруг магазина, потом сел в машину и завел мотор.

– Слушай, Юр, может, хоть этого возьмем, чтоб не так обидно было? – сказал Мальцев.

– Никуда не денется. Брать его нет смысла, сажать слишком хлопотно, доказательств – кот наплакал, а вот информатор из него может получиться. Думается мне, стучать он будет вполне добросовестно.

– Да уж, за свой ресторан он душу заложит. Ну что, вперед с песней?

Уваров ничего не ответил. В его руке тихо затренькал радиотелефон.

– Майор Уваров? Говорит капитан Зинченко. Товарищ майор, я вас с генералом соединяю.

И тут же в трубке раздался раскатистый генеральский бас.

– Как там у вас? Взяли наконец?

– Здравия желаю, товарищ генерал, – сказал Уваров, – не взяли. Он не появился.

– Та-ак, – задумчиво протянул генерал, – ну что, есть у меня тут одна наводочка. Попробуй послать своих ребят, может, там повезет? Вряд ли, конечно, но ты проверь на всякий случай.

В трубке опять послышался голос адъютанта. Он назвал адрес. Уваров уже знал его. Это был адрес Салтыковой Веры Евгеньевны.

В большом зеркале, которое висело в прихожей над телефонным столиком, Антон увидел лицо Сквозняка и бледное, почти прозрачное лицо Веры.

– Стоять. Не двигаться, – в руке у Сквозняка был пистолет, дуло смотрело в затылок Антону, – пошел в комнату. Медленно. Руки за голову.

Антон поднял руки и повернулся. Теперь дуло смотрело ему в лоб.

«Он может убивать без всякого оружия, голыми руками, одним ударом», слова старого адвоката прозвучали в мозгу с отчетливостью звуковой галлюцинации.

Антон сделал несколько осторожных шагов, прямо на дуло. Сквозняк отступил назад, пропуская его в комнату. Вера стояла, не двигаясь. Антону показалось, что она даже не дышит.

– Сядь на стул. Вот так. Руки не опускать. Вера, у тебя на письменном столе рулон скотча. Возьми и замотай ему руки. Не бойся, под дулом он не рыпнется.

– Нет, – тихо сказала Вера.

– Девочка, любимая моя, хорошая, ты и так наделала много глупостей. Подумай о Соне.

– Скотч тоже принес он? – тихо спросила Вера.

– Нет. Скотч принес я. У тебя в доме не было, и я купил, дня три назад, на всякий случай. Ты просто забыла. Ты ведь у меня такая рассеянная, Верочка. Будь умницей. Делай, что я говорю. И тогда мы спасем Соню.

– Федя, отдай мне пистолет, – спокойно сказала Вера.

– Хорошо, – кивнул Сквозняк, – подойди ко мне. Подойди и возьми. Пока он не привязан, дуло надо держать направленным на него. Ты поняла? Ты справишься? Глупостей больше не будет?

Вера сделала несколько медленных, осторожны шагов. Сквозняк вложил пистолет в ее ладонь. И в ту же минуту, отпрыгнув от него на шаг, Вера повернула дуло в его сторону.

– Где Соня?

– Верочка, солнышко, любимая моя, успокойся, – голос Сквозняка звучал ласково и чуть хрипло, – он убедил тебя, будто я бандит, убийца, исчадие ада. 1 Возможно, он даже предъявил тебе какие-то доказательства. Это блеф…

Антон сидел не шевелясь. Он не мог оторвать глаз от маленькой Вериной руки, в которой был зажат nuстолет. Сквозняк спокойно уселся в кресло, чуть ото двинув его так, чтобы оказаться позади Антона.

– Где Соня? – тихо повторила Вера. – Сначала должна увидеть Соню, живую и невредимую, потоь мы будем говорить обо всем остальном.

– Я так надеялся, что нам не придется тратить время на долгие объяснения, – печально вздохнул Сквозняк. – Я надеялся на твой здравый смысл, Верочка. Учти, время идет. Сонино время. Неужели ты до сих пор не поняла, что Соню похитили его люди? Я ведь предупреждал тебя, Я не случайно напрягся, когда он пришел сюда вчера и устроил весь этот маскарад с компьютером. Но ты назвала меня невоспитанным хамом, ты стала перед ним за меня извиняться. Ты решила сама, без меня, выяснить, кто такой Курбатов. Ты встретилась с ним, не сказав мне ни слова. Он наплел тебе всякие ужасы про меня, и ты поверила. Вот результат. Он похитил ребенка. Ты отдала ему его факсы? Ответь мне, пожалуйста, да или нет.

– Да, – сказала Вера, – вся информация, которую он хотел получить, теперь у него.

– Значит, не вся, раз он нанял людей, чтобы похитить ребенка. Ему что-то еще от тебя нужно. Он молчит потому, что не ожидал увидеть меня здесь, он думал, ты одна, беззащитная, слабая, и он сможет спокойно диктовать свои условия. Но я с тобой, Верочка. Не бойся его, нас двое, он один. Сейчас он скажет нам, где Соня. Более того, он вместе с нами отправится за ней. У него теперь нет выбора.

Антон заметил, как Вера осторожно скосила глаза и взглянула на маленькие наручные часики. Сам он и без часов чувствовал время. Прошло не больше сорока минут с того момента, как старый адвокат позвонил на Петровку своему знакомому генералу. Не больше, но и не меньше.

– Да, я получил не всю информацию, – медленно проговорил Антон, – не хватает главного. Информация зашифрована, и нет ключа от шифра. Я искал его в вашем компьютере, Вера. Но не нашел. Вы закрыли доступ к нескольким файлам. Вы работали, подсоединив факс непосредственно к компьютеру, и ключ к шифру – там. Часть информации шла прямо на компьютер. С факса на компьютер.

Вера быстро взглянула на него, ее губы чуть дрогнули.

Эта шальная импровизация была рассчитана на человека, который не имеет ни малейшего представления о работе компьютера и факсового аппарата.

– Ну вот, Верочка. Видишь, как все просто? – сказал Сквозняк. – Ты включишь компьютер, найдешь ему этот проклятый ключ, и он вернет нам Соню.

– Нет, – покачала головой Вера, – сначала – Соня, потом ключ от шифра.

– Верочка, не надо торговаться. Он никуда не денется. Я немного знаком с законами уголовного мира. – Сквозняк повернулся к Антону и взглянул на него. Людям, которые похитили Соню, он наверняка заплатил только половину обещанных денег. Если он не заплатит остальное, они его заложат. Они пойдут в прокуратуру и скажут, что он нанял их.

– Но их ведь посадят, – сказала Вера, – за то, что они похитили ребенка, их посадят. Даже если они придут с повинной. И потом, зачем ему исчезать, не расплатившись с ними, когда ключ от шифра будет уже у него?

– Они сядут не надолго, зато потом они получат очень много денег и будут жить в свое удовольствие, – медленно и внятно произнес Сквозняк.

– Если с Соней что-то случится, они сядут надолго, очень надолго. А скорее всего, их расстреляют. Если они не полные идиоты, то должны это понимать, сказала Вера.

– Беда в том, что они как раз полные идиоты. – Он опять взглянул на Антона.

– Откуда ты знаешь? – быстро спросила Вера.

– А разве нормальные люди согласятся похитить ребенка? – Он горько усмехнулся. – Нормальные люди детей не обижают. Ладно, Вера, мы с тобой потом об этом поговорим. Время идет. Включи компьютер и найди то, что он требует. Зачем тебе ключ от зашифрованной информации? Тебе нужна Соня.

– Хорошо, пусть он сам сядет к компьютеру, – Вера посмотрела на Антона, а я скажу ему, как открыть нужные файлы. Пистолет должен оставаться у меня.

– Так ты нас обоих держишь под прицелом, – Сквозняк улыбнулся, – а я думал, ты все уже поняла… Нет, Вера, за компьютер сядешь ты. Он должен оставаться на месте.

– Я не шевельнусь, пока не увижу Соню. Балконная дверь была открыта. Где-то совсем близко послышался вой милицейской сирены. В комнате повисла тишина. А через миг Вера увидела, как голова Антона беспомощно откинулась назад, поднятые руки упали, словно у тряпичной куклы. Она даже не успела понять, что произошло. Сквозняк уже не сидел в кресле, а стоял, совсем близко.

Вой милицейской сирены затих, растаял вдали.

– Не подходи, – прошептала Вера, отступив на шаг, – я выстрелю.

– Вера, включи компьютер. Нет времени.

– Что ты с ним сделал?

– Вырубил на пять минут. Есть много разных приемов, Верочка. Можно вырубить, а можно сделать очень больно. Так больно, что ни один здоровый мужик не выдержит, а ты тем более. Ты напрасно не связала ему руки. – Сквозняк сделал еще один шаг. – Неужели ты выстрелишь в меня, любовь моя? По сути, я был первым твоим мужчиной. Этот бородатый придурок не в счет.

Прежде чем он сделал еще шаг, Вера нажала курок. Палец дернулся сам собой, она даже не успела ничего сообразить. Вместо выстрела раздался пустой щелчок.

«Разумеется, пистолет не заряжен, Сквозняк может убивать без всякого оружия…» – спокойно и отстраненно подумала Вера.

В следующую секунду ее пронзила такая чудовищная боль, что даже крикнуть она не смогла.

– Нет, – сказал Сквозняк, – тебя я не вырублю. Ты не потеряешь сознание, как Курбатов. Я буду делать тебе больно до тех пор, пока ты не сядешь за компьютер. От следующего удара ты станешь калекой.

Вера не могла опомниться от оглушительной боли. Болело внутри, где-то под солнечным сплетением, и было трудно дышать.

– Верни Соню, – прошептала она, уже предчувствуя следующий удар.

И вдруг Сквозняк стал как-то странно оседать. Когда он упал, Вера увидела Антона. В руке он держал старинное мраморное пресс-папье, очень тяжелое. Оно принадлежало Вериному прадедушке и много лет стояло на письменном столе просто так, в качестве украшения.

– Надо быстро скрутить его, очень быстро. – Антон взял рулон скотча и стал отдирать зубами конец липкой широкой ленты. – Вера, что-нибудь, простыню, ремень… Что-нибудь.

Вера бросилась к шкафу, схватила первое, что попалось под руку – тонкий лаковый ремешок от нарядного платья. За спиной у нее раздался грохот. Когда она обернулась, Антон лежал на полу, Сквозняк придавил его грудь коленом, потом навалился всем телом и стал душить. Антон пытался сопротивляться.

Сквозняк, хоть и не опомнился окончательно от удара по голове, все равно был значительно сильнее и ловчее. Вера вдруг поняла, что он уже и не хочет ничего узнать. Он хочет только убить. Это для него сейчас важнее всего остального. Он убьет Антона, потом – ее. А Соня? Мама?

– Ты не можешь его убить! – крикнула Вера. – Ты ничего не узнаешь, если убьешь.

Руки Сквозняка были у Антона на горле.

– Говори, сука! – прохрипел он, все сильнее сжимая пальцы. – Говори, а то подохнешь. Ну!

Лицо Антона стало багрово-красным. Вера схватила пресс-папье, но Сквозняк, вскинувшись, как пружина, откинул ее ногой в другой конец комнаты, и тут же его пальцы опять сомкнулись на горле задыхающегося Антона.

Вера с размаху стукнулась головой об угол дубового комода. И в этот момент в комнате сухо треснул выстрел.

Сквозняк, издав короткий хриплый стон, вскочил на ноги. На его левом плече, по рукаву голубой рубашки, медленно расползалось бурое пятно.

Маленького человека в светлой легкой куртке, с пистолетом в руке Вера увидела только тогда, когда Сквозняк бросился на него. Пистолет тут же отлетел куда-то глубоко под тахту.

«Заряжен, но его уже не достанешь», – механически отметила про себя Вера.

Откуда он взялся, этот парнишка в светлой куртке? Как он вошел в квартиру? Он стрелял в Сквозняка, ранил его, но не убил. И теперь они сцепились в смертельной схватке. Парнишка очень маленький, на голову ниже Сквозняка и, конечно, слабей. Раненому Сквозняку прибавит сил звериная злость. Неизвестно, кто победит. Надо что-то сделать…

Вера попыталась встать, но не вышло, ноги не держали, голова сильно кружилась. Антон лежал у стола неподвижно, с запрокинутой головой и приоткрытым ртом.

Она не подошла, а подползла к Антону, припала ухом к груди и не могла понять, есть ли у него сердцебиение или это ее собственное сердце стучит так оглушительно. Антон закашлялся, хрипло, надрывно. Вера приподняла ему голову, но руки были совсем доступ к нескольким файлам. Вы работали, подсоединив факс непосредственно к компьютеру, и ключ к шифру – там. Часть информации шла прямо на компьютер. С факса на компьютер.

Вера быстро взглянула на него, ее губы чуть дрогнули.

Эта шальная импровизация была рассчитана на человека, который не имеет ни малейшего представления о работе компьютера и факсового аппарата.

– Ну вот, Верочка. Видишь, как все просто? – сказал Сквозняк. – Ты включишь компьютер, найдешь ему этот проклятый ключ, и он вернет нам Соню.

– Нет, – покачала головой Вера, – сначала – Соня, потом ключ от шифра.

– Верочка, не надо торговаться. Он никуда не денется. Я немного знаком с законами уголовного мира. – Сквозняк повернулся к Антону и взглянул на него. Людям, которые похитили Соню, он наверняка заплатил только половину обещанных денег. Если он не заплатит остальное, они его заложат. Они пойдут в прокуратуру и скажут, что он нанял их.

– Но их ведь посадят, – сказала Вера, – за то, что они похитили ребенка, их посадят. Даже если они придут с повинной. И потом, зачем ему исчезать, не расплатившись с ними, когда ключ от шифра будет уже у него?

– Они сядут не надолго, зато потом они получат очень много денег и будут жить в свое удовольствие, – медленно и внятно произнес Сквозняк.

– Если с Соней что-то случится, они сядут надолго, очень надолго. А скорее всего, их расстреляют. Если они не полные идиоты, то должны это понимать, сказала Вера.

– Беда в том, что они как раз полные идиоты. – Он опять взглянул на Антона.

– Откуда ты знаешь? – быстро спросила Вера.

– А разве нормальные люди согласятся похитить ребенка? – Он горько усмехнулся. – Нормальные люди детей не обижают. Ладно, Вера, мы с тобой потом об этом поговорим. Время идет. Включи компьютер и найди то, что он требует. Зачем тебе ключ от зашифрованной информации? Тебе нужна Соня.

– Хорошо, пусть он сам сядет к компьютеру, – Вера посмотрела на Антона, а я скажу ему, как открыть нужные файлы. Пистолет должен оставаться у меня.

– Так ты нас обоих держишь под прицелом, – Сквозняк улыбнулся, – а я думал, ты все уже поняла… Нет, Вера, за компьютер сядешь ты. Он должен оставаться на месте.

– Я не шевельнусь, пока не увижу Соню. Балконная дверь была открыта. Где-то совсем близко послышался вой милицейской сирены. В комнате повисла тишина. А через миг Вера увидела, как голова Антона беспомощно откинулась назад, поднятые руки упали, словно у тряпичной куклы. Она даже не успела понять, что произошло. Сквозняк уже не сидел в кресле, а стоял, совсем близко.

Вой милицейской сирены затих, растаял вдали.

– Не подходи, – прошептала Вера, отступив на шаг, – я выстрелю.

– Вера, включи компьютер. Нет времени.

– Что ты с ним сделал?

– Вырубил на пять минут. Есть много разных приемов, Верочка. Можно вырубить, а можно сделать очень больно. Так больно, что ни один здоровый мужик не выдержит, а ты тем более. Ты напрасно не связала ему руки. – Сквозняк сделал еще один шаг. – Неужели ты выстрелишь в меня, любовь моя? По сути, я был первым твоим мужчиной. Этот бородатый придурок не в счет.

Прежде чем он сделал еще шаг, Вера нажала курок. Палец дернулся сам собой, она даже не успела ничего сообразить. Вместо выстрела раздался пустой щелчок.

«Разумеется, пистолет не заряжен, Сквозняк может убивать без всякого оружия…» – спокойно и отстраненно подумала Вера.

В следующую секунду ее пронзила такая чудовищная боль, что даже крикнуть она не смогла.

– Нет, – сказал Сквозняк, – тебя я не вырублю. Ты не потеряешь сознание, как Курбатов. Я буду делать тебе больно до тех пор, пока ты не сядешь за компьютер. От следующего удара ты станешь калекой.

Вера не могла опомниться от оглушительной боли. Болело внутри, где-то под солнечным сплетением, и было трудно дышать.

– Верни Соню, – прошептала она, уже предчувствуя следующий удар.

И вдруг Сквозняк стал как-то странно оседать. Когда он упал, Вера увидела Антона. В руке он держал старинное мраморное пресс-папье, очень тяжелое. Оно принадлежало Вериному прадедушке и много лет стояло на письменном столе просто так, в качестве украшения.

– Надо быстро скрутить его, очень быстро. – Антон взял рулон скотча и стал отдирать зубами конец липкой широкой ленты. – Вера, что-нибудь, простыню, ремень… Что-нибудь.

Вера бросилась к шкафу, схватила первое, что попалось под руку – тонкий лаковый ремешок от нарядного платья. За спиной у нее раздался грохот. Когда она обернулась, Антон лежал на полу, Сквозняк придавил его грудь коленом, потом навалился всем телом и стал душить. Антон пытался сопротивляться.

Сквозняк, хоть и не опомнился окончательно от удара по голове, все равно был значительно сильнее и ловчее. Вера вдруг поняла, что он уже и не хочет ничего узнать. Он хочет только убить. Это для него сейчас важнее всего остального. Он убьет Антона, потом – ее. А Соня? Мама?

– Ты не можешь его убить! – крикнула Вера. – Ты ничего не узнаешь, если убьешь.

Руки Сквозняка были у Антона на горле.

– Говори, сука! – прохрипел он, все сильнее сжимая пальцы. – Говори, а то подохнешь. Ну!

Лицо Антона стало багрово-красным. Вера схватила пресс-папье, но Сквозняк, вскинувшись, как пружина, откинул ее ногой в другой конец комнаты, и тут же его пальцы опять сомкнулись на горле задыхающегося Антона.

Вера с размаху стукнулась головой об угол дубового комода. И в этот момент в комнате сухо треснул выстрел.

Сквозняк, издав короткий хриплый стон, вскочил на ноги. На его левом плече, по рукаву голубой рубашки, медленно расползалось бурое пятно.

Маленького человека в светлой легкой куртке, с пистолетом в руке Вера увидела только тогда, когда Сквозняк бросился на него. Пистолет тут же отлетел куда-то глубоко под тахту.

«Заряжен, но его уже не достанешь», – механически отметила про себя Вера.

Откуда он взялся, этот парнишка в светлой куртке? Как он вошел в квартиру? Он стрелял в Сквозняка, ранил его, но не убил. И теперь они сцепились в смертельной схватке. Парнишка очень маленький, на голову ниже Сквозняка и, конечно, слабей. Раненому Сквозняку прибавит сил звериная злость. Неизвестно, кто победит. Надо что-то сделать…

Вера попыталась встать, но не вышло, ноги не держали, голова сильно кружилась. Антон лежал у стола неподвижно, с запрокинутой головой и приоткрытым ртом.

Она не подошла, а подползла к Антону, припала ухом к груди и не могла понять, есть ли у него сердцебиение или это ее собственное сердце стучит так оглушительно. Антон закашлялся, хрипло, надрывно. Вера приподняла ему голову, но руки были совсем слабыми, она чувствовала, что теряет сознание, комната неслась перед глазами, уплывала куда-то в звенящую, пустую тьму.

За стеной в комнате Надежды Павловны отчаянно лаял Мотя. Еще в самом начале, когда они только вернулись в квартиру, пес бросился туда, забился под маленький письменный стол. Дверь захлопнулась за ним, открыть ее лапами он не мог, выл и метался. Но его никто не слышал.

Сквозняк слабел и зверел. Володя дрался впервые в жизни. В детстве, конечно, всякой случалось, но вот так, насмерть, – ни разу. Краем сознания он уже понимал: в этом последнем единоборстве ему со Сквозняком не справиться. Даже с раненым. Еще немного, и Сквозняк одолеет.

Казалось, эта схватка длится целую вечность. Но прошло всего несколько минут. Володя уворачивался от ударов, отступая к открытой балконной двери.

Вера и Антон сумели наконец подняться на ноги.

– Уйдите! – крикнул им Володя.

Схватка продолжалась на балконе. Вмешаться расцепить этот дикий, кровавый клубок было уже не – возможно. Внизу стала собираться толпа. Несколько человек, задрав головы, смотрели на балкон пятого этажа.

– Что там происходит?

– Надо вызвать милицию! Кто-нибудь, вызовите милицию!

Сквозняк навалился, придавливая Володю к хлипкой балконной решетке. Перед глазами, сквозь кровавую пелену, Володя увидел мертвые лица своих родных…

Самодельная граната, совсем маленькая, плоская, умещалась в кожаный футляр для зажигалки «Зиппо». Он взял только эту, на всякий случай. Он рассчитывал на пистолет. Две гранаты побольше он заранее вытащил из кармана куртки, оставил в машине, строго запретив Соне к ним прикасаться.

Футляр с маленькой гранатой, которую он сконструировал специально для самых локальных, «комнатных» взрывов, прикреплен к брючному ремню. Всего два легких движения – расстегнуть кнопку футляра, дернуть тонкое проволочное кольцо.

Балкон не обрушится, комнату не разнесет, никто не пострадает. Взрыв будет локальным.

Рука Сквозняка взметнулась для удара. В следующую секунду раздался взрыв. Небольшая толпа, ахнув, бросилась врассыпную. Кто-то помчался к телефону-автомату вызывать милицию и «скорую». Балкон не обрушился. Взрывной волной выбило стекла балконной двери, в комнате сорвалась фарфоровая люстра, разбилась вдребезги, мелкие осколки разлетелись в разные стороны. Антон успел упасть на пол вместе с Верой, ему показалось, сейчас рухнет потолок, он закрыл ладонями Верину голову и зажмурился.

Балконная решетка проломилась. Два окровавленных человека рухнули вниз с пятого этажа на теплый пыльный асфальт. Из «Москвича», припаркованного у собачьей площадки, выскочила девочка, бросилась к распростертому телу маленького человека в светлой куртке, упала на колени и заплакала.

Вокруг стали собираться люди, какая-то старушка подошла к девочке, осторожно попыталась поднять ее.

– Не надо, детка, не смотри. Но девочка не замечала никого вокруг. Она горько плакала и повторяла одними губами:

– Володенька… такой хороший… ну почему? Послышался вой сирены. Во двор въехал милицейский «газик», сразу вслед за ним – микроавтобус с опергруппой майора Уварова.

Юрий узнал его сразу. Мертвые глаза детдомовца Коли Козлова глядели в прозрачное июньское небо. По небу медленно плыли редкие ослепительно белые облака, где-то совсем высоко чертила быстрые зигзаги случайная шальная ласточка.

– Граждане, разойдитесь…

– Ребенка уберите отсюда. Чей ребенок?

– Девочка, встань. Ты знаешь этого человека?

– Туда нельзя! Стойте!

Сквозь толпу зевак, милиционеров и оперативников прорвалась светловолосая молодая женщина, бросилась к девочке.

– Сонечка… Господи…

– Товарищ майор, неужели это правда Сквозняк? – услышал Уваров голос у себя за спиной.

Юрий оглянулся. Рядом с ним стоял незнакомый младший лейтенант, совсем молодой, рыжий, веснушчатый.

– Сквозняк, – кивнул Уваров, – он самый.

– Товарищ майор, здесь с ребенком плохо, то ли шок, то ли истерика. И женщина рыдает у второго трупа. А второй без документов, будем пока оформлять как неизвестного?

Уваров удивился, почему сразу не заметил женщину и ребенка. Ведь второй труп лежал совсем близко, но майор в первые несколько мгновений видел перед собой только мертвого Сквозняка и больше никого.

«Вероятно, у меня тоже легкий шок», – подумал Уваров и взглянул на второй труп.

Молодая женщина и девочка лет десяти сидели, обнявшись, прямо на асфальте и плакали над вторым погибшим.

«Неизвестный мужчина, около тридцати, невысокого роста, худощавого телосложения», – машинально отметил про себя Уваров.

– Вера! Верочка! Соня! Да пропустите же меня! – Какой-то парень, очень бледный, с разбитым лицом, в разодранном пиджаке, рвался из рук толстого милицейского старлея.

Голос у парня был хриплый, слабый, он едва стоял на ногах.

– Не положено, – басил старлей и крепко держал его за плечо, – слышь, че говорю, не положено! Тем более ты под градусом.

– Да не пьяный я, пустите, мне надо их увести отсюда. Им плохо, обеим.

– Плохо, так сейчас «скорая» все равно приедет, как положено…

Уваров подошел к женщине и тихо спросил:

– Салтыкова Вера Евгеньевна? Она вскинула на него заплаканные ярко-голубые глаза.

– Да.

– Майор Уваров, ГУВД. Ребенку или вам нужна медицинская помощь?

– Нет, спасибо… Все нормально. Он помог обеим подняться и заметил, что девочка прижимает к груди стиснутый кулачок.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Соня, – горько всхлипнула девочка.

– Можно посмотреть, что у тебя в руке? Она разжала кулачок. На ее ладони майор Уваров увидел старинные золотые часы-луковицу.

Глава 34

– Пшичка станичка Карлштейн, – весело сообщил машинист в микрофон.

Утренняя электричка из Праги была почти пустой. Шел мелкий теплый дождик. Поезд тяжело остановился, из последнего вагона на платформу спрыгнули Вера и Антон.

Цветные, как леденцы, огни семафора отражались в мокром асфальте. Электричка прогудела печальным басом и отчалила.

Свернув с шоссе, они долго поднимались по извилистой тропинке на крутой холм. Уютный сонный городок остался внизу. Небольшой двухэтажный дом стоял на поляне, окруженной трехсотлетними раскидистыми дубами. Черепица осыпалась, стены облупились, ставни были заколочены. Ключ лежал в узком углублении между стеной и карнизом, под окном, которое выходило в сторону часовни Святого Креста. Проржавевший замок долго не поддавался. Наконец дверь громко заскрипела.

В доме пахло сыростью, было темно и страшно.

– Дай мне руку и смотри под ноги, – сказал Антон.

Лестница, ведущая на чердак, была шаткой и скрипучей. Большой фанерный ящик с полустершейся надписью «Мокко» стоял в углу. Под ящиком оказался небольшой кейс. Он был не заперт. Мягко щелкнули блестящие замочки. Вера тихо охнула. В кейсе лежали толстые пачки стодолларовых купюр, перетянутые банковскими бумажными лентами.

– О Господи… – выдохнул Антон и тупо уставился на деньги.

Все кончилось. Нет брата, есть толстые пачки долларов. Они столько лет мечтали с Дениской именно об этом – о миллионе долларов. Да, здесь, вероятно, как раз миллион, не меньше.

Вера стояла рядом и растерянно молчала.

Они оба молчали, пока спускались по лестнице, запирали дом, шли назад, к станции. Навстречу им
проехал разноцветный «Икарус», прошла группа американских туристов, бодрые румяные старички и старушки оживленно обсуждали местные цены и особенности пейзажа. Характерное проглатывание гласных выдавало в них южан, откуда-нибудь из Алабамы.

– Да, – опомнился Антон, когда они вышли из электрички на старом пражском вокзале, – надо поменять несколько сотен и пойти позавтракать в хороший ресторан.

Они сели на влажную лавочку в привокзальном сквере. Антон тревожно огляделся, открыл кейс, достал пачку долларов. На ней была написана сумма – 10 000. Он разодрал бумажную ленту, вытащил не глядя несколько купюр, остальные убрал назад, в кейс.

Протянув купюры в окошко обменного пункта, он подумал, что даже не посчитал их, не знает, сколько собирается менять.

– Пан, я очень сожалею, но эта купюра фальшивая, – услышал он, – и эта тоже… Пан, здесь восемь купюр по сто долларов, и все фальшивые. Если вы желаете, я могу вызвать специалиста для дополнительной экспертизы и составить официальный акт.

– Нет, пани, спасибо, не стоит…

Девушка из окошка обменного пункта долго и удивленно смотрела вслед странной паре. По статистике, каждая десятая стодолларовая купюра является фальшивой. Люди, узнав, что в руках у них не деньги, а бумажки, реагируют по-разному. Одни начинают возмущаться, другие – плакать, третьи – истерически хохотать, особенно если речь идет о большой сумме. Но таких, которые просто, без всяких эмоций и дополнительных проверок, оставляют фальшивые бумажки и уходят, сотрудница привокзального обменного пункта еще не видела.

Целый день они бродили по Праге, по Стару Мясту, Вацлавской площади и Карлову мосту. День был пасмурный, теплый, с фланелевым сизым туманцем над готическими башнями.

Проголодавшись, заходили в маленькие кафе, ели жареные шпикачки, пили пиво, курили, молча глядя на бодрые, шумные толпы туристов. Устав от сутолоки, они сели в трамвай, доехали до Инвалидовны, Антон показал Вере старую школу и офис туристической фирмы Бем. Он подумал, что, наверное, надо зайти к Агнешке, но не хотелось.

Вечером, сидя в небольшом уличном кафе у Градчанской ратуши, Антон вдруг обнаружил, что кейса нет. Всего лишь пять минут назад он стоял на свободном стуле у их столика.

Взглянув на площадь, они увидели, как коренастый человек в мятой гавайской рубашке, с крысиным хвостиком на затылке, деловитой походкой удаляется от кафе с кейсом в руке.

– Однако самолет только завтра днем. Надо где-то переночевать, – задумчиво произнес Антон, – сколько у нас осталось денег?

– Утром в аэропорту мы разменяли по полтиннику, – вспомнила Вера.

Они стали выгребать бумажки из карманов и обнаружили, что осталось всего пятьсот крон с мелочью, то есть меньше двадцати долларов.

– Этого не хватит на гостиницу. Можно поехать к Иржи, но не хочется. Антон подозвал официанта и расплатился.

– Ничего, – улыбнулась Вера, – можно поспать в аэропорту, в зале ожидания. Там удобные кресла.

– Поехали, – кивнул Антон.

– В аэропорт?

– Нет, в Карлштейн. Там на станции хозяин харчевни сдает комнаты, очень дешево. Мы как-то перепили пива с Дениской, опоздали на последнюю электричку и переночевали там всего за четыреста крон.

…Из распахнутых дверей пристанционной пивной в Карлштейне звучал одинокий, чуть пьяный голос саксофона. Над маленьким сонным городком вздымались призрачные башни замка. Музей был давно закрыт, туристы разъехались, местные жители ложились спать рано.

Посредине пустого зала пивной толстый человек в джинсах и тирольской шляпе с перышком самозабвенно играл на саксофоне. Увидев поздних посетителей, он встрепенулся, отложил инструмент и заулыбался:

– Добри вэчэр, панам пива? Теплы пршедкорм?

– Просим, пан, потршебуйи ноцлех, – ответил Антон, – про две особы.

– Ано, пан, йеднолужковы покой с купелной, четыресотэн корун, просим.

– Есть только одноместный номер, с ванной, – сообщил Антон и посмотрел на Веру.

Она не знала, что ответить. Она полетела в Прагу потому, что Антон попросил ее об этом. Ему не хотелось после всего пережитого оставаться один на один с разгадкой. И ей, разумеется, тоже было интересно узнать, что лежит в ящике на чердаке.

До отлета два дня подряд они отвечали на вопросы майора Уварова и подписывали протоколы. В самолете бурно делились впечатлениями. А потом целый день тупо, ошалело слонялись по Праге, не зная, что сказать друг другу.

Дядька с саксофоном смотрел на них с интересом. Ему было странно, почему они молчат, почему молодую пару, заявившуюся так поздно в романтический Карлштейн, не устраивает дешевый одноместный номер с ванной.

Пауза явно затянулась. Хозяин постукивал ногтем по пластмассовому мундштуку саксофона.

Наконец, не дождавшись от Веры никакого ответа, Антон решительно протянул хозяину деньги.

– Ано пан, декуйи.

– Добре, кличе просим. – В руке Антона оказались ключи с тяжелой деревянной грушей.

Хозяин объяснил, какой от входной двери в маленькую гостиницу при таверне, какой – от комнаты.

– Это в любом случае лучше, чем в аэропорту, – сказал Антон, когда они вышли на улицу, – если ты захочешь, я могу и на полу поспать.

Вера вдруг подумала, что вовсе не хочет, чтобы он спал на полу, но ничего не ответила. Им вслед зазвучал насмешливый хрипловатый голос саксофона.

Эпилог

В середине четырнадцатого века по приказу Карла IV была выстроена неподалеку от Праги, на высоком известковом холме неприступная крепость Карлштейн. Здесь хранились сокровища империи, символы легендарных побед и вечной имперской власти, сюда был свезен государственный архив. В блеске золота и драгоценных камней, за мощными крепостными стенами христианнейший король отдыхал от государственных дел. Ему нравилось, когда на стенах часовен, рядом с ликами святых и душераздирающими сценами из Апокалипсиса, художники изображали его самого с семейством.

Во время праздничных месс вспыхивали в часовне Святого Креста полторы тысячи свечей, насаженных на железные колья. Ночами в окрестных лесах выли голодные волки. Гуляли по маленькой готической Европе проказа и чума. Красавицы замазывали грубые оспины на лицах толстым слоем белил. Под войлочными колпаками крестьян, под шлемами рыцарей и коронами королей копошились вши. Схоласты спорили, есть ли глаза у крота и конец у бесконечности. Алхимики пытались добыть золото из ртути и свинца, а тленную плоть наделить бессмертием.

Булькали зловонные смеси в грязных ретортах, но свинец оставался свинцом, а смерть никого не щадила…


Полина Дашкова