Клуб холостяков
На неделе, предшествующей Дню Благодарения, Грей позвонил Чарли в офис и подивился его угрюмому настроению.
– Как отмечаешь День Благодарения?
– Вообще-то никак, – ответил Чарли. Он и сам как раз об этом думал. Праздники всегда были для него тяжелым периодом, и он терпеть не мог строить планы. В его представлении праздники созданы для людей семейных, чтобы собраться за одним столом и ощутить тепло очага. А для тех, кто один на всем свете, это лишнее напоминание обо всем, чего они лишились и чего никогда уже не обретут.
– Мы с Сильвией хотели тебя на ужин позвать. Она индейку затевает, так что праздник будет по всем правилам.
Чарли рассмеялся.
– А знаешь, я с удовольствием. – Провести праздник с другом было самым оптимальным вариантом.
– Если хочешь, и Кэрол приводи.
– Это излишне, но все равно спасибо, – напрягся Чарли.
– У нее что, другие планы? – Грей понял: что-то неладно.
– Наверное. Вообще-то, я не в курсе.
– Не нравится мне это, старик, – сказал Грей, беспокоясь за друга.
– Мне тоже. Мы две недели как страшно разругались. Наш роман уже в прошлом. Недолго музыка играла, хотя и приятно было.
– Что ж, очень жаль. Надо полагать, ты обнаружил в ней роковой изъян. – Так у Чарли всегда все заканчивалось.
– Можно и так сказать. Она меня обманула. А я не могу быть с женщиной, которой не доверяю.
– Конечно, не можешь. – Грей слишком хорошо знал Чарли, чтобы понимать: как только выплыл роковой недостаток, Чарли вильнул в кусты.
Грей сказал, чтобы приходил на индейку в шесть, и они распрощались. Вечером Грей рассказал Сильвии эту новость. Она тоже огорчилась.
– За ним всегда такой грех водился, – посетовал Грей. – Вечно выискивает что-то – неважно что, – доказывающее, что девушка не святая, что по морю, аки посуху, ходить не может, – и тут же бах! Все кончено, он делает ноги. Никак не научится прощать женщинам слабости, не хочет понять, что это не мешает их любить, и дать им шанс, хотя бы раз. Ни разу еще такого не было. До того боится остаться один, что катапультируется при первом чихе. Сколько уж раз это видели!
– Значит, она чихнула? – сказала задумчиво Сильвия.
Она не слишком хорошо знала Чарли, только со слов Грея, который много о нем рассказывал. Они были как братья. Сильвия знала, что у Грея где-то есть сводный брат, но он с ним очень давно не виделся и даже не знает, где он сейчас. Чарли же был ему братом по зову сердца. Из того, что Сильвии было известно о прошлом Чарли, она могла предположить, что мешает его отношениям с женщинами. Он боится, что его избранница оставит его рано или поздно, и поэтому ее опережает.
– Никогда не знаешь, чего он хочет, – рассуждал Грей. Оба были научены опытом и знали, что в отношениях двоих кому-то всегда приходится уступать. – Говорит, она его в чем-то обманула. Господи, да с кем из нас такого не случалось? Сплошь и рядом! И вообще, люди порой такие глупости творят…
Сильвия кивнула, гадая, что же все-таки произошло.
– А что конкретно произошло, он не сказал? И в чем она соврала?
– Нет. Зная его, подозреваю, что ничего серьезного не произошло, но он воспользовался этим как предлогом, как доводом в пользу того, что она и в главном может обмануть. Так у него и бывает. Театр Кабуки. Морщится, кривится, изображает шок. «Не верит своим ушам». Поверь мне, я его сценарий знаю. Какая жалость, черт возьми! Так ведь и останется бобылем. – Собственно, Чарли уже им и был.
– Может быть, он этого и хочет? – предложила Сильвия.
– Жаль, если этим все кончится, – грустно улыбнулся Грей. Он был счастлив и желал того же другу. У них с Сильвией по-прежнему все было прекрасно. Они даже смеялись, что ни разу ни о чем не поспорили и «первая размолвка» все никак не случится. Они были готовы к тому, что это может произойти в любой момент, но этот момент никак не наступал. Они ни в чем не разочаровали друг друга, и их медовый месяц продолжался. В День Благодарения Чарли приехал к другу ровно в шесть. Привез две бутылки роскошного красного вина – шампанского «Кристаль» и «Шато д'Икем». Все были настроены на вкусную еду под вкусное вино и хорошую дружескую беседу.
– Боже мой, Чарли, нам скоро винный магазин открывать придется! – воскликнула Сильвия. – Какое вино!
– Я подумал, если уж маяться похмельем, то лучше после хорошего вина. – Он улыбнулся.
Сильвия была одета в черные бархатные брюки и белый свитерок, длинные черные волосы она стянула на затылке в пучок, в ушах у нее были маленькие бриллиантовые сережки. Всякий раз, встречаясь глазами с Греем, она нежно улыбалась. Чарли видел, как счастлив его друг, и был рад за него. Долой невротичек и нервнобольных, которым угрожают чокнутые бывшие любовники, долой женщин, что без сожаления бросают его, на прощание норовя сжечь его картины. Вот Сильвия – из той породы женщин, о которой мечтает каждый мужчина. И невооруженным глазом видно, как она относится к Грею. Чарли видел ее любовь, ее гордость за Грея. Он был растроган, но одновременно чувствовал себя здесь лишним. Когда сидишь в компании двух любящих людей, невольно острее ощущаешь отсутствие того, что могло бы быть и у тебя. Для него это был счастливый вечер с легкой горчинкой. Сильвия приготовила вкуснейший ужин. Стол был красиво сервирован, с безукоризненной скатертью и элегантным букетом, который Сильвия составила сама.
О Кэрол заговорили, когда ужин был близок к завершению. Чарли о ней не заговаривал, и Грей сам затронул эту тему, не в силах больше терпеть.
– Так что у тебя случилось с Кэрол? – Он хотел, чтобы вопрос прозвучал как бы между делом, но, судя по взгляду Сильвии, это не очень удалось. Она считала тему болезненной и никак не ожидала, что Грей начнет спрашивать напрямик. Но дело было сделано. Чарли, однако, никак не отреагировал. – В чем она тебя обманула?
– Да так, пустяки. Всего-навсего не сказала, кто она есть на самом деле. Даже фамилия у нее другая. Судя по всему, она существует инкогнито и не сочла необходимым раскрывать его мне.
– Вот так так! Может, она от бывшего дружка прячется? Иногда такое бывает. – Грей пытался найти оправдание Кэрол. Зная, как ею восторгался Чарли, он боялся, что другой такой женщины он уже не найдет. Ради друга он готов был приложить любые усилия, чтобы восстановить их отношения. Но, судя по ледяному тону Чарли, похоже было, что реанимировать уже нечего и Грей со своей помощью опоздал.
– Да нет, – медленно отвечал Чарли, – она от себя прячется.
– Ну и что? И со мной такое случалось. Да и с тобой тоже. Некоторые так всю жизнь от себя прячутся.
– Наверное, она тоже так думала. Я случайно узнал. Сначала решил, что она и насчет своих профессиональных достижений врет. Оказалось, все куда сложнее. Она ото всех скрыла свое подлинное имя. Строит из себя девушку из простой семьи, которой ненавистна светская жизнь. Она-де признает только тех, кто, как она, пашет на ниве спасения отбросов общества. Это, конечно, достойно уважения, только вот ее невысокое происхождение – ложь. Из-за нее я чувствовал себя виноватым за все, что имею и кто я есть, за то, как живу и кто были мои родители. Я даже боялся признаться, что у меня есть яхта.
– И? Она оказалась не той, за кого себя выдавала? Принцесса в подполье? – Грею это не казалось смертным грехом. А вот Чарли так не считал.
– Оказалось, что она из Ван-Хорнов, представляешь? Она принадлежит к тому же высшему обществу, что и я, если это так называется. Я уж не стал ей говорить, но, мне помнится, у ее деда яхта еще побольше моей будет.
– Из тех самых Ван-Хорнов? – поразился Грей.
– Да! – Чарли произнес это таким тоном, словно речь шла об измене с его лучшим другом, совершенной при всем честном народе в отеле «Плаза» и зафиксированной репортерами.
– Ого! Впечатляет… Я про Ван-Хорнов говорю. Черт возьми, Чарли, да ведь тебе от этого только легче должно быть! Чего ты разозлился? Ты больше не разыгрываешь Пигмалиона, что всегда чревато. Знаешь поговорку: из свиного уха атласной сумочки не сошьешь? Многие пытаются, но мало у кого выходит. У нее своя родословная, может, даже получше твоей. Или тебя как раз это беспокоит? – Грей проявил проницательность, он всегда говорил то, что думает.
– Конечно, нет! Я не завидую ее родословной. – Чарли пришел в раздражение. – Мне не нравится сам факт, что она лгала. Выставила меня идиотом! Я-то думал, она стесняется моего образа жизни, ходил на цыпочках, рассыпался в извинениях, а она, оказывается, воспитана точно так же, как я. Пускай ей эта жизнь не по сердцу, но это и ее жизнь.
Короче, вся ее смиренная простота оказалась сплошным притворством и враньем. – Чарли был в ярости. Грею даже смешно стало.
– Давай, давай, не стесняйся, выговорись! – посмеивался он. – Ладно. Она, значит, притворяется никем. И что с того? На ее работе Ван-Хорном быть нелегко. И Харрингтоном, кстати, тоже. Может, ей просто не хочется выглядеть наследницей несметных богатств, снизошедшей до несчастных масс со своих царственных высот? Она хочет быть с ними на равных, ей же приходится такое дерьмо разгребать! Чарли, разве ты можешь ее за это винить?
– Могу! На работе пускай говорит что хочет, а меня-то зачем обманывать? Она сказала, что живет в однокомнатной студии. А на самом деле – в особняке в Верхнем Истсайде миллионов за десять.
– Ну, действительно, как она посмела? – ядовито заметил Грей. – Я просто в шоке! А сколько, по-твоему, сейчас стоит твоя квартирка на Пятой авеню с потрясающим видом на Центральный парк? Пять? Десять? А еще вспомни, сколько ты за «Голубую луну» отвалил. Я что-то точно не помню – пятьдесят или шестьдесят?
– Дело не в этом! – огрызнулся Чарли. – Дело в том, что, если она назвалась чужим именем и солгала насчет своего прошлого, значит, она и в другом запросто может меня обмануть.
– Или нет, – резко парировал Грей. Ему это напоминало бурю в стакане воды. Чарли эту бурю поднял, а сам – в сторону. По мнению Грея, это было нечестно. Чарли никогда не дает женщине оправдаться, а в конечном итоге в проигрыше оказывается сам. Теперь, как никогда, Грею это было ясно. За последние месяцы его собственные представления о жизни разительно изменились. – Может, она только хотела быть как все. Тебе разве этого никогда не хочется? Неужто всегда хочешь быть Чарльзом Самнером Харрингтоном? Наверняка же нет! Черт возьми, Чарли, дай ей шанс! Я согласен, когда ты узнал правду, то разозлился и обиделся. Но что в ее обмане тебя так пугает? Неужели ты не в силах простить ее? Сам-то безгрешен, что ли?
– Я не обманываю тех, кого люблю. Я даже друзьям не вру. Тебе, например.
– Правильно, потому мы и друзья. Но я тебе вот что скажу, старик: я не собираюсь бросать Сильвию ради тебя.
– Вот те на! – рассмеялся Чарли. – А я-то уж понадеялся. – Он покосился на Сильвию. – Сильвия, прошу меня извинить, но я его первым увидел.
– Охотно с тобой поделюсь, – совершенно искренне сказала она и вдруг решила высказать и свое мнение. – Не собираюсь вмешиваться, Чарли, к тому же твоя позиция мне понятна. Я тоже не люблю, когда люди делают что-то, что мне не по душе. Мне всегда кажется, что это только верхушка айсберга, что надо ждать еще худшего. Но подозреваю, с Кэрол все иначе. Мне кажется, она действовала из лучших побуждений. С такими, как ты и она, никогда нельзя знать, что у вас на уме. Думаю, Грей прав, она просто хотела начать с чистого листа. Надо было ей, конечно, тебе сказать, и чем раньше, тем лучше. Плохо, что ты узнал все это не от нее. Но она же замечательный человек, ты сам говорил, и у вас с ней много общего. Может быть, дашь ей еще один шанс? Всем нам иногда нужно снисхождение. И потом, никогда не поздно расстаться, если откроется еще что-то. Ты же не жизнь с ней связываешь! В любых отношениях всегда приходится идти на компромиссы, мы все это знаем. Никто не совершенен. Возможно, и тебе когда-нибудь понадобится ее снисхождение. Идеальных людей не бывает, но если ты всерьез увлекся Кэрол, значит, ты видишь в ней близкого по духу, близкого физически человека, поэтому есть смысл примириться с ее недостатками. Мне казалось, тебе многое в ней симпатично. – Сильвия умолкла. Чарли смотрел на нее глазами побитой собаки. Он страдал, но признаться в этом было выше его сил.
– Я не хочу опять все потерять. А я уже потерял Кэрол.
Сильвия взяла его за руку.
– Не говори так, Чарли, не принимай поспешных решений. Одному куда труднее. Я-то знаю, – сказала Сильвия взволнованно. Чарли был с ней согласен – одному тяжело, но потерять дорогого человека еще тяжелее. Он знал, что Сильвия через это тоже прошла. Самоубийство ее последнего возлюбленного чуть ее не добило, как говорил ему Грей.
– Ты, наверное, права, – проговорил Чарли, – но я не могу простить ей этого притворства, этой игры! За кого она меня принимала?! А когда узнал – каким дураком я себя почувствовал! Поразительно, насколько она ненавидит свой круг, стесняется своего происхождения. Разве это нормально?
– Может быть, у нее было трудное детство, – предположил Грей. – Всем почему-то кажется, что в детстве у всех должны были быть одни радости. Мы же не знаем, кого бросили, кого избивали, шпыняли изо дня в день, кого вообще не замечали… У каждого есть в прошлом что-то такое, о чем мы хотели бы забыть. Абсолютных счастливчиков не бывает. Может, и у нее в детстве были свои беды. Я читал о ее отце: фигура влиятельная, но на нежного папашу никак не похож. Впрочем, Чарли, может, ты и прав, и Кэрол банальная лгунья. А если это не так? Вдруг она порядочный человек, которому до смерти надоело жить в той среде, где она родилась, и быть наследницей одного из крупнейших состояний в мире? Такому, как я, это трудно представить, но ты-то должен знать, что обязанности, которые на тебя накладывает твое происхождение, бывают непомерно тяжелы. Сказать по правде, мне нравится твоя яхта, я прекрасно отдыхаю там вместе с тобой, но, честно говоря, я бы не хотел быть на твоем месте. – Грей, как всегда, был предельно искренен, и Чарли это оценил.
– Ты прав, мое место, наверное, не предмет мечтаний! Но мы ничего не выбираем, тебе передают эстафетную палочку, иногда раньше, чем ты бы хотел, как было у меня, и – вперед. Тут уж не посидишь на скамейке запасных и не будешь ныть, что ты сегодня не играешь. Впрягаешься и тянешь. Делаешь все, что можешь.
– Вот-вот. Может, и у нее так же. Может, ей просто потребовалась передышка.
Чарли в задумчивости смотрел на друга, размышляя.
– Дама, от которой я узнал, кто такая Кэрол, сказала, что, когда ее брак распался, она была на грани нервного срыва. Кое-что об этом она мне сама рассказывала. Судя по всему, бывший муж ее бил да к тому же был психопатом. Я с ним шапочно знаком. Неприятный тип. Сумел заработать большие деньги, но порядочным человеком не стал. Подозреваю, он на ней как раз из-за происхождения женился. – «Грей прав, – подумал Чарли. – Возможно, Кэрол понадобилось вырваться из своего окружения. Поэтому четыре года она живет своей жизнью. И на задворках Гарлема чувствует себя уютнее, чем в своем кругу. Грустная, выходит, у нее была там жизнь, а я ведь еще не все знаю. Ей, наверное, досталось». – Я подумаю, – пообещал он, все с облегчением вздохнули, и разговор зашел о другом. Говорить о Кэрол и чувствах Чарли было нелегко, у каждого есть свои старые раны, своя боль и страхи. В жизни главное – это умение обходить подводные камни и рифы так, чтобы не сесть на мель и не потопить корабль.
Чарли просидел у друзей допоздна. Идти в свой одинокий дом, да еще с такими невеселыми мыслями, не хотелось. Они славно сидели, говорили обо всем на свете. Тема Кэрол в этот вечер больше не поднималась.
Но это не означало, что он снова и снова не возвращался к ней мысленно. Дома, уже лежа в постели, Чарли перебирал все доводы «за» и «против», и вдруг словно какая-то сила подняла его, и он потянулся к телефонной трубке. Он набрал номер Кэрол, не зная, что скажет ей. И вот он уже слышит ее голос.
– Кэрол? – Он словно удивился, услышав ее голос, не меньше, чем она – его.
– Чарли?
– Я… Я только хотел поздравить тебя с праздником. – Он едва смог выговорить эти простые слова.
Кэрол ответила не сразу.
– Я уж думала, больше никогда не услышу твой голос. – Со дня их ссоры прошло почти четыре недели. – У тебя все в порядке?
– Да, в порядке, – ответил Чарли с закрытыми глазами и упиваясь звуками ее голоса. Голос ее дрожал, похоже, она тоже была в постели. – Сегодня я был у Сильвии с Греем. – По-видимому, друзья задели сокровенные струны в его сердце, иначе бы он не позвонил. Чарли впервые в жизни нажал на тормоза, остановился, огляделся и медленно сдал назад. Он оказался на последней развилке, и перед ним снова простирались просторы жизни. – Замечательно посидели. А как там твои?
Она вздохнула и улыбнулась. До чего же приятно опять говорить о земных вещах!
– Да как всегда. Все не как у людей. У нас в семье никто не умеет испытывать благодарность даже в День Благодарения. Всех так и распирает сознание собственной исключительности. Моим близким и в голову не приходит, что у других людей ничего этого нет, да они этого и знать не хотят. У нас в семье родственных чувств не существует. Главное – это то, что мы Ван-Хорны и потому такие замечательные. Меня от этого тошнит. В следующий раз День Благодарения проведу с ребятами в центре. Лучше буду есть сандвичи с индейкой или с арахисовым маслом и мармеладом, чем пить шампанское и закусывать фазаном в компании моих родственничков. Мне их угощение в горло не лезет. И вообще, я терпеть не могу фазанов. Это у меня с детства. Он улыбнулся. Сильвия с Греем оказались правы, быть Ван-Хорном – это тяжелая ноша. А Кэрол хотелось быть самой собой.
– Есть одна идея, – сказал Чарли, выдержав паузу.
– Да? – у Кэрол прервался голос. Она еще не знала, что у него на уме, но то, как он это сказал, заставило ее затрепетать.
– На следующий год День Благодарения проведем вместе, с Греем и Сильвией. Индейка у них была хороша! – Он улыбнулся при воспоминании о чудесном вечере и представил себе, как им будет хорошо вчетвером.
– Буду очень рада, – сказала Кэрол растроганно и вдруг решила заговорить о ее так называемом предательстве. В последние четыре недели ее неотступно мучил этот вопрос. Она руководствовалась лучшими побуждениями, но понимала, что наделала глупостей. Если она хочет быть с Чарли, хочет любить его, она должна была сказать ему правду, даже если ей было страшно признаваться. Она должна доверять ему, быть перед ним открытой, чего бы это ни стоило. – Прости, что я тебе врала, – произнесла она, волнуясь. – Это было глупо и недостойно. Мне очень стыдно, Чарли!
– Не стану тебя разуверять – это было глупо, но я и сам иногда делаю глупости. Я ведь ничего не говорил тебе о своей яхте. – Правда, в его случае это был грех умолчания, но причины были точно такие же. Иногда так не хочется выставлять себя напоказ, чтобы не провоцировать нежелательной реакции. У Чарли частенько возникало ощущение, что у него на спине нарисована мишень, что же тогда говорить о Кэрол? Нелегко все время ощущать себя в свете прожекторов.
– Я бы с удовольствием как-нибудь взглянула на твою яхту, – неожиданно сказала Кэрол. Ей не хотелось торопить события, но она была так рада его звонку! Чарли не мог видеть слез облегчения, которые капали из ее глаз на подушку. Все эти дни Кэрол даже молилась, чтобы Чарли вернулся, и вот ее молитвы услышаны. В прошлый раз, когда рушился ее брак, молитвы не помогли. Но Бог знает, что делает. Спасибо, Господи!
– Увидишь, – пообещал Чарли. Он и сам мечтал покатать ее на «Голубой луне». – Завтра чем занимаешься?
– Ничем. Думала в центр заскочить. Контора закрыта, но дети-то там. В длинные выходные они начинают скучать, в праздники им бывает особенно тяжело.
– Мне тоже, – признался Чарли. – Я не люблю праздники, не знаю, куда себя деть. Самое ненавистное для меня время. – В праздники оживали самые горестные и дорогие для него воспоминания – о том времени, когда были живы его родные. День Благодарения всегда был для Чарли тяжелым испытанием, а Рождество еще тяжелее. – Может, пообедаем вместе?
– С удовольствием. – Кэрол счастливо засмеялась.
– Если хочешь, можем и в твой центр заглянуть. Золотых часов надевать не стану, – пошутил он.
– Ты лучше надень костюм льва. Ты его заслужил. Доказал свое бесстрашие, – сказала Кэрол. Голос ее звенел.
– Спасибо, я старался. – Чарли не думал, что решится сделать этот звонок, но он его сделал. Спасибо Сильвии и Грею. Благодаря им он сумел все расставить по местам, сумел понять и простить. Может быть, впервые в жизни. – Я заеду в двенадцать.
– Буду ждать. Чарли… Спасибо тебе.
– Спокойной ночи, – с чувством проговорил он.
Глава 18
Дорога на Лонг-Айленд тянулась бесконечно. Адам в своей «Феррари» полз вместе со всем потоком по Лонг-Айлендскому скоростному шоссе. Накануне он не виделся с Мэгги – не хотелось снова выслушивать ее замечания перед отъездом к родителям. Вечером он отвез ее домой, и сегодня она будет весь день одна. Он не мог ничего изменить. День Благодарения он должен быть с родными, и от этой неприятной обязанности никак не уклониться. И сейчас, несмотря на раздражение, он был даже рад, что из-за пробок на дороге безрадостный момент встречи оттягивается. Это как отсрочка приговора. Хорошо бы еще и колесо спустило.
В результате Адам приехал почти на полчаса позже обещанного. Мать строго посмотрела на него. Добро пожаловать домой!
– Мам, прости. Пробки – ты себе представить не можешь! Я уж и сам стал нервничать.
– Надо было раньше выехать! На свидание, наверное, заранее выехал бы. – Бах! Первый выстрел сделан. Дальше – больше. Отвечать бессмысленно, и Адам промолчал. Счет всегда в ее пользу, ему тут ничего не светит.
Вся семья была в сборе. Отец был простужен, племянники играли во дворе, у зятя новая работа, братец отпускал шпильки по поводу работы Адама. Мать тут же сообщила, что газеты пишут – Вэна сидит на наркотиках, с кем он только связался, что это за фирма, которая обслуживает шлюх и наркоманок? Адам только кивал головой и не говорил ни слова. Мать стала причитать, что ей недолго осталось, что скоро она покинет этот мир, так что пусть они радуются, пока она жива. Сестра вообще не вступала в разговор. Брат не к месту заметил, что, по его сведениям, «Феррари» теперь лепят кое-как. Перед обедом отец заснул прямо в кресле. Мать объяснила, что это от лекарств. Затем прошлась насчет его неудавшегося брака, дескать, надо было быть внимательнее к Рэчел – глядишь, она и не ушла бы. Да что с ним вообще такое? Он и на Иом-Киппур в синагогу не ходил. После всего, что вложено в его воспитание, он даже по праздникам в храм носа не кажет, но зато встречается с женщинами из породы уличных девок. Адам слушал и молчал. Время остановилось. В ушах звучал голос Мэгги. Он представлял себе, как она сидит одна в своей комнатушке. Он встал – как раз в тот момент, когда вошла Мэй и сообщила, что обед накрыт. Мать удивленно уставилась на него.
– Что случилось? Вид у тебя больной. – Он был белым как полотно.
– Кажется, мне нездоровится.
– Наверное, грипп, – мигом поставила она диагноз и повернулась к старшему сыну.
Адам не двигался. Он стоял как вкопанный и смотрел на них. Мэгги права. Он это сейчас понял.
– Мне надо ехать. – Он обратился ко всем собравшимся, но смотрел на мать.
– Совсем с ума сошел? Еще даже не поели! – возмутилась она, не спуская с него глаз. Адам знал, что она видит перед собой не его. Перед ней по-прежнему маленький мальчик, которого она всю жизнь шпыняла, который явился в их жизнь без спросу и помешал им играть в бридж, которого она с самого рождения критикует, что бы он ни делал. Не теперешний взрослый успешный мужчина со своей собственной жизнью, своими проблемами, разочарованиями и переживаниями. Что им до его чувств, до его дел! Так было, так есть и так будет. Может, он и встречается с женщинами не лучше уличных девок. Но они к нему добрее, чем все его родственники, вместе взятые. Они по крайней мере Не промывают ему мозги с утра до ночи. А Мэгги даже искренне жалеет его, ей ничего от него не нужно, ей нужен он. Тут проснулся отец и обвел всех недоуменным взглядом. Адам по-прежнему стоял посреди комнаты.
– Что происходит? Пора за стол?
Ему никто не ответил. Все смотрели на Адама.
– Я ухожу. С меня хватит, – твердо сказал Адам.
– Сядь! – приказала мать, как будто ему было пять лет и он серьезно провинился.
Но он уже давно вырос, с ним это больше не пройдет. Надо было давно это сделать. Мэгги права, зря он приехал. Надо было гораздо раньше перестать подставлять себя под удары. Раз они его не уважают, раз им на него плевать, раз они считают, что Рэчел бросила его не случайно, тогда какая они ему семья?! У него есть свои дети, скорее это они его семья. Эти люди ему чужие, так было и раньше. Они думают, что так будет всегда? Ему сорок один год, и больше терпеть их укоры и насмешки он не намерен. Хватит!
– Прости, пап, – спокойно сказал он. – Я больше не собираюсь это терпеть.
– Что терпеть? – Отец растерялся. От таблеток он был немного заторможен, но Адам видел, что отец прекрасно все понимает, только брать на себя ответственность не хочет. Он всегда был таким. – Ты куда собрался?
– Домой, – ответил Адам и обвел взором людей, которые по какому-то нелепому недоразумению были его близкими.
– Ты болен, – заявила мать. Мэй замерла в дверях, не зная, звать к обеду или нет. – Тебе нужен врач. Тебе надо лекарство выпить! Адам, тебе нужен терапевт. Ты совсем болен.
– Я болен, только когда бываю здесь, мама. Каждый раз уезжаю от вас с судорогами в животе. Я больше не намерен сюда ездить и каждый раз возвращаться домой больным. С Днем Благодарения! Приятно провести праздник! – сказал он, повернулся и пошел прочь. Он не стал дожидаться очередной колкости или оскорбления. С него довольно! По пути он встретился глазами с Мэй, и та ему ободряюще улыбнулась. Никто не пытался его остановить, никто не проронил ни слова. Он вышел, сел в «Феррари» и уехал.
Адам гнал на полной скорости. Движение в город было не столь оживленным. Он быстро проделал обратный путь и уже через полтора часа въехал в Нью-Йорк. На его губах играла улыбка. Он впервые в жизни во всей полноте ощутил себя свободным. Адам рассмеялся вслух. Наверное, мать права, он сошел с ума, но никогда еще он не чувствовал себя таким уверенным. И в животе порядок, а есть как хочется! Он просто умирал с голоду. Сейчас ему нужна была только Мэгги.
По дороге он заскочил в супермаркет. Там оказалось все, что нужно. Нафаршированная, почти доведенная до готовности, политая соком – только что не съеденная – индейка со всем, что к ней полагается. Он взял целую, в придачу – клюквенный джем, сладкую картошку, печенье, картофельное пюре, горошек, а на десерт – тыквенный пирог. А десятью минутами позже уже звонил Мэгги снизу. Она ответила не сразу. Мэгги никого не ждала и опешила, услышав, что это Адам. Тут же впустила его и встретила на пороге квартиры в ночной рубашке. Она была не причесана, глаза красные. Похоже было, что она плакала.
– Что случилось? Ты почему на Лонг-Айленд не поехал? – Мэгги в растерянности смотрела на Адама.
– Одевайся, мы едем домой.
– Куда?
Вид у Адама был безумный. В темно-сером костюме и белой сорочке с галстуком Адам выглядел безукоризненно, но глаза сверкали нехорошим блеском, на губах блуждала саркастическая усмешка.
– Ты выпил?
– Не-а. Трезв, как стеклышко. Одевайся! Мы уходим.
– Куда уходим? – Мэгги не двинулась с места, и Адам обвел взглядом комнату. Господи, какое убожество! Как можно жить в такой дыре?!
В спальне стояли две неубранные раскладушки, а в гостиной на двух потертых диванах красовались спальные мешки. На обоих бра были разбиты плафоны. Обстановка вся разношерстная и дешевая, жалюзи сломаны. Как это Мэгги еще удается выходить из этой норы в приличном виде? У Адама сжалось сердце. Она стояла перед ним такая трогательная и несчастная в своей старенькой фланелевой ночной рубашке.
– И сколько же ты платишь за свое жилье? – спросил Адам напрямик. Слово «дыра» он не рискнул произнести.
– Моя доля – сто семьдесят пять, – смутилась Мэгги. Она никогда не пускала его к себе, да он и не напрашивался и теперь чувствовал себя виноватым. Эта женщина почти каждую ночь проводила в его постели, он даже признавался ей в любви, но потом она всякий раз возвращалась сюда, в этот кошмар. А ее работа?! Целый день па ногах в этом дымном баре «Пирс-92» в окружении подвыпивших мужчин! Ему и в голову не приходило поинтересоваться, как она живет. – Больше мне не потянуть, – виновато произнесла она.
– Идем, Мэгги, – дрогнувшим голосом проговорил он, обнял ее и поцеловал. – Одевайся поскорее.
– И что мы будем делать? Тебе разве не нужно быть у родителей? – Она подумала, что он еще не ездил на Лонг-Айленд и заскочил повидаться перед отъездом. В глубине души она мечтала, что он пригласит ее с собой. Ей было невдомек, каким унижением обернулся бы подобный визит.
– Я уже съездил и вернулся. Хлопнул дверью. Я вернулся, чтобы быть с тобой. Я больше не в силах притворяться.
Мэгги улыбнулась, она гордилась им. Хоть один человек испытывает за него гордость, но сейчас он и сам собой гордился. А ведь это Мэгги раскрыла ему глаза, и он понял, что чаша терпения переполнена. Это она заставила его вспомнить, что у человека всегда есть выбор.
– Мы куда-то идем обедать? – спросила она с тревогой. Вид у нее был неподходящий для выхода в свет, ведь Мэгги не ожидала увидеть Адама раньше вечера.
– Нет, я приглашаю тебя к себе на праздничный обед по случаю Дня Благодарения. Согласна составить мне компанию?
Адаму не пришлось повторять приглашение дважды. Через двадцать минут Мэгги была готова. Она не стала наряжаться, надела джинсы со свитером, джинсовый пиджачок, сапоги. Впрочем, все лучшие вещи Мэгги уже перекочевали в квартиру Адама. Мэгги не хотела держать свои немногие приличные наряды здесь – подруги то и дело брали ее вещи без спросу, забывая вернуть назад. Теперь, когда Адам увидел, где и как она живет, он не мог вообразить себе, как это Мэгги удается всегда так хорошо выглядеть. Надо быть волшебником, чтобы выползти из эдакой берлоги и выглядеть нормальным человеком, но Мэгги это каким-то чудом удавалось. А себя Адам ощущал каким-то чудовищем – злым и бездушным. Ни разу не подумал о том, каково это для одинокой девушки выживать, крутиться да еще иметь серьезные планы на будущее.
Они спустились по лестнице и через две минуты уже мчались к его дому. Дома они разобрали пакеты с продуктами, но обед решили отложить на потом и после душа отправились в спальню. Потом Мэгги накрыла на стол, а Адам разогрел и разрезал индейку. Праздничный обед они съели, сидя на кухне в махровых халатах. Позже, когда они лежали в постели и Адам держал Мэгги в объятиях, он думал обо всем, что сегодня случилось. Прошел всего один день, а сколько всего случилось! Будто они прошли долгий, долгий путь. – По-моему, Мэгги, между нами действительно что-то есть, – сказал Адам и притянул ее к себе.
– С чего это ты вдруг решил? – Мэгги приподнялась на локте и посмотрела на Адама. Он был вполне серьезен.
– Мы же только что вместе отметили праздник, а? Может, это начало новой традиции. Правда, в следующий раз надо будет все устроить поторжественнее – здесь будут мои дети.
Мэгги не стала задавать никаких вопросов, счастливо улыбаясь, она только кивнула.
После праздничного застолья они наводили порядок на кухне. Мэгги собиралась ехать домой. Индейку они доели еще в обед, она оказалась на удивление вкусной. Это был лучший День Благодарения на памяти Адама, Мэгги тоже была довольна.
В воскресенье он задал ей вопрос, не дававший ему покоя все выходные. Это был решительный шаг, но он не мог отпустить ее назад после того, как увидел, в каких условиях она живет. Не без сомнений Адам решился на этот шаг, но, в конце концов, он же не под венец ее зовет!
– А как ты смотришь на то, чтобы переехать ко мне? Ну… как бы это сказать… в порядке эксперимента, что ли… Посмотрим, как пойдет. Ты же все равно подолгу бываешь здесь. А я бы мог помогать тебе с занятиями… – Адам смолк, понимая всю нелепость этого аргумента. Мэгги недоверчиво посмотрела на него. Она была растрогана, но и испугана.
– Даже не знаю, – смущенно проговорила она. – Я не хочу быть ничем тебе обязанной, не хочу жить за твой счет, Адам. Я живу так, как могу себе позволить. Если я привыкну к той жизни, которой ты живешь, а ты потом выставишь меня за дверь, мне трудно будет вернуться в мой мир.
– Вот и не возвращайся. Живи здесь. Я не собираюсь тебя никуда выставлять, Мэгги. Я тебя люблю. И пока мы с тобой прекрасно ладим.
– Вот! Ты сам сказал: «Пока». А если потом перестанем ладить? Я ведь даже не могу вносить свою часть аренды.
Его тронула эта мысль, и он ответил, довольный собой:
– Тебе и не нужно. Я не снимаю этот пентхауз, он мне принадлежит.
Мэгги улыбнулась и поцеловала его.
– Я тебя люблю. И не хочу тебя использовать. Мне ничего от тебя не нужно. Мне нужен только ты.
– Я знаю. И я хочу, чтобы ты переехала ко мне. Когда тебя нет, мне плохо. – Он сделал капризное лицо. – У меня голова начинает болеть. – Он не стал говорить, что еще его всегда мучит мысль, где она и с кем.
– Не пытайся меня разжалобить! – Мэгги внимательно посмотрела на него и медленно кивнула. – Хорошо. Я согласна. Но от комнаты пока отказываться не буду. Если у нас что не заладится или если мы начнем действовать друг другу на нервы, я вернусь.
Адам не стал ее разубеждать. Решение Мэгги он посчитал вполне разумным, оно даже принесло ему некоторое облегчение.
Мэгги не уехала домой, она осталась на ночь. Они лежали рядом, и он уже почти засыпал, когда она легонько тронула его за плечо. Он открыл глаза. Ей всегда не терпелось обсудить с ним жизненно важные проблемы в тот момент, когда он проваливался в сон. Женщины почему-то любят поговорить тогда, когда мужчины начинают засыпать.
– Да? Что? – Он помотал головой, стряхивая сон.
– Как это теперь называется? – спросила Мэгги задушевным голосом.
– Что?
– Ну смотри. Мы живем вместе и вместе отметили праздник – значит, у нас серьезные отношения, так я понимаю? А когда живут вместе, это называется как-то иначе?
– Слушай, Мэгги, если люди живут вместе, они и спят вместе. Спи! Я тебя люблю, поговорим об этом поподробнее завтра…
– Да, правильно, – согласилась Мэгги, улыбнулась своим мыслям, но от волнения сон не шел. Она лежала и смотрела на него, а Адам перевернулся на другой бок и захрапел.
Глава 19
В пятницу Чарли заехал за Кэрол и повез ее обедать в ресторан «Обжора». Это было новомодное французское заведение на Мэдисон-авеню, с превосходной кухней и всегда оживленное. Теперь, когда Чарли знал о ее происхождении, можно было не стараться выбрать для нее кафешку попроще, и оба с удовольствием отправились в шикарное место. Обед удался на славу, а потом они гуляли по Мэдисон, иногда заглядывая в магазины.
Кэрол впервые разоткровенничалась о своем детстве. Грей оказался прав, голубая кровь и шикарный дом – еще не гарантия счастливой жизни. Она рассказывала, какие неласковые у нее родители, как они холодны и друг с другом, как неприступны и в физическом, и в эмоциональном плане. Ее растила няня, родителей она почти не видела, а про свою мать сказала, что та не человек, а ледяная скала. У нее не было братьев и сестер, она была единственным ребенком. Иногда по несколько недель она не видела родителей. Они не одобряют выбранный ею путь. Со временем она стала ненавидеть все олицетворяемое этой жизнью лицемерие, материальные ценности, безразличие к переживаниям других людей, к тем, кто имел несчастье родиться в иной социальной среде". Чарли слушал Кэрол и понимал, что у нее было очень одинокое детство. Потом родительское ледяное равнодушие сменилось грубостью и насилием мужа, который, как и подозревал Грей, женился на ней только из-за ее родословной. Когда она наконец от него освободилась, ей захотелось расстаться и со всем тем, что привлекло его к ней, и с системой ценностей, которую она всю жизнь ненавидела.
– Кэрол, так не бывает, – мягко увещевал Чарли. У него возникало такое желание, правда, не такое сильное, но что удивляться? Ей же вон сколько пришлось пережить. – Нам не дано изменить свое происхождение. Ты делаешь много полезного, работая с детьми. Для этого тебе не нужно отказываться от всего, что у тебя есть. Ты вполне можешь принадлежать этим двум разным мирам.
– В детстве у меня было мало радости, – призналась она. – Дети либо хотели играть со мной потому, что у меня такие родители, либо, наоборот, не хотели – по той же причине. И я никогда не знала, чего ждать, и строить догадки стало для меня тяжелой работой.
Чарли отлично себе это представлял. Кое-что ему это напомнило. Но он не решался сказать об этом сейчас, после столь долгой разлуки. Правда, у него было чувство, что они и не разлучались вовсе. Они шагали по Мэдисон-авеню, рука в руке, и болтали обо всем, будто и не было никакой ссоры. Он ощущал себя частью ее жизни, и такое же чувство было у нее. – Я сейчас кое-что скажу, только ты меня не убивай, – осторожно начал он. Они уже пересекли 72-ю улицу. Похолодало, но день был ясный и солнечный. – Я каждый год хожу на одно мероприятие, которое, учитывая все, что ты рассказала, ты наверняка пропускаешь, а вот мне приходится. В этом году впервые выйдут в свет дочери моих друзей. Это рождественский бал, на котором представляют дебютанток. Если не считать светских излишеств, там обычно бывает весело. Не хочешь пойти в этот раз со мной, Кэрол? – робко спросил он, и она рассмеялась.
После всего, что она сказала по поводу своей ненависти к высшему обществу и его образу жизни, можно было только догадываться, чего Чарли стоило пригласить ее на прием, где впервые выходят в общество девушки голубых кровей. Это была архаичная, снобистская традиция, но она о ней прекрасно знала. Кэрол с улыбкой повернулась к нему.
– Стыдно сказать, – горестно рассмеялась она, – но меня тоже там представляли. Родители там каждый год бывают. Я же после того раза не была: Но с тобой это может оказаться занятно. Иначе я бы ни за что не пошла.
– То есть ты согласна? – Чарли заулыбался. Ему давно хотелось появиться вместе с Кэрол на каком-нибудь светском сборище. Ему нравилось наблюдать ее в рабочей обстановке, но посмотреть на Кэрол в красивом вечернем наряде он мечтал давно. Да и сам изредка любил облачиться в смокинг.
– Да, согласна, – сказала Кэрол, и они зашагали дальше. – Когда это будет? – Ей еще надо будет купить платье, она сто лет не надевала бального платья. Можно, конечно, у матери попросить, но не хотелось одалживаться. Размер у них был один и тот же. Она хотела одеться элегантно, чтобы произвести впечатление на Чарли, а в любом из маминых платьев она будет смотреться, как зрелая матрона.
– Точно не помню, надо в календаре посмотреть.
Кэрол кивнула. Посещение бала дебютанток будет для нее серьезным поступком, по сути – возвращением к прежней жизни. Но она воспринимала этот шаг как мимолетную причуду, а не измену нынешним принципам. Ей предстоит своего рода экскурсия в прошлую жизнь. Ради Чарли она готова ее совершить.
В молчании они продолжили свою прогулку и наконец по 91-й улице свернули на восток, к дому Кэрол. Оба успели продрогнуть. Похолодало, казалось, что в любую минуту может пойти снег. Они подошли к особняку, и Кэрол вопросительно посмотрела на Чарли. Теперь, когда он знает, что дом принадлежит ей и она не ютится в маленькой студии на задах, можно пригласить его войти.
– Не хочешь зайти? – предложила она, окоченевшими пальцами отыскивая ключ – как всегда, на дне сумки.
– А можно? – осторожно спросил Чарли, и она кивнула. Ей страстно захотелось, чтобы он зашел. Уже смеркалось. Они были вместе с самого обеда, словно наверстывая упущенное. Они еще днем признались друг другу, что очень соскучились. Чарли недоставало их задушевных бесед, хотелось знать, чем она занята, думает ли о нем. За этот месяц, что они встречались, он успел привыкнуть к ее советам, к ее юмору и после ссоры болезненно ощущал ее отсутствие.
Они вошли в дом, в красивый вестибюль с черно-белым мраморным полом. На первом этаже были два небольших холла, один из которых выходил в сад, а лестничным пролетом выше располагалась элегантно обставленная гостиная с удобными мягкими креслами и диванами, камином и английским антиквариатом, который Кэрол привезла к себе из одного из родительских домов с их разрешения. У Ван-Хорнов в запасниках такого антиквариата было великое множество. Дом являл собой редкое сочетание элегантности и подлинного уюта – в точности как его хозяйка, утонченная и одновременно легкая в общении. Повсюду стояли дорогие ее сердцу вещицы, даже рисунки и поделки детей из центра. Это была удивительная смесь старины и современности, дорогих вещей и ничего не стоящих, но сделанных руками ребят, или каких-то необычных вещиц, привезенных из поездок. Кухня была просторная и удобная, а столовая – небольшая и подчеркнуто торжественная, с темно-красными штофными обоями и гравюрами с изображением сцен английской охоты – они когда-то принадлежали деду Кэрол. Наверху – большая солнечная спальня и комната для гостей. А еще выше – маленький рабочий кабинет. Кэрол показала его Чарли, и тот оценил кабинет по достоинству. Потом они спустились на кухню.
– Я никогда не приглашаю гостей. По понятным тебе причинам, – сказала Кэрол. – Иногда хочется, чтобы кто-нибудь пришел, но – увы!
Она не хотела себя выдавать. Чарли понимал, как ей бывает одиноко – как и ему, правда, по другим причинам. У нее все же есть родители, хотя она, похоже, их не жалует и никогда не была с ними близка. У Чарли же их давно не было. Разными путями, но оба они пришли к одиночеству.
Кэрол усадила Чарли на кухне и угостила горячим шоколадом. За окном совсем стемнело. Чарли снова заговорил о том, как ненавидит праздники и как заранее со страхом ждет их приближения. Она не стала спрашивать о его планах, сочтя это преждевременным, он ведь только сегодня к ней вернулся. Чарли предложил развести огонь в камине, и они уютно устроились на диване, оживленно разговаривая. Как будто вокруг них были разбросаны пестрым ковром кусочки их жизни, из которых они медленно собирали картину – здесь кусочек неба, там – дерево, проплывающее облачко, дом, детские обиды, разбитое сердце, любимый щенок, обожаемая сестра, горечь утраты, ее одинокое детство. Все части этой большой картинки-пазла совпадали до мельчайших деталей.
Был уже девятый час, когда Кэрол предложила поужинать. И, как истый джентльмен, Чарли пригласил ее в ресторан. Но на улице шел снег, и выбираться из дома не хотелось. Они остановились на спагетти и омлете, причем готовкой занялись вместе. Еще был французский хлеб, сыр и салат. Они ужинали и хохотали над смешными историями Кэрол, а Чарли рассказывал обо всех экзотических местах, где ему довелось побывать на своей яхте. Потом они вернулись в гостиную, и он заключил ее в объятия и поцеловал. И вдруг рассмеялся.
– Что это ты? – удивилась она, слегка нервничая.
– Да вспомнил Хэллоуин и твой зеленый грим. Ты такая смешная была! – Это был их первый поцелуй, оба отлично помнили тот момент. А вскоре после этого произошла эта нелепая размолвка.
– Ну не смешнее, чем ты со своим львиным хвостом. Дети до сих пор забыть не могут. Ты им понравился. Они считают, что ты был лучший. К тому же Габи могла держаться за твой хвост, перемещаясь по залу. – Сегодня они так и не заехали в центр, но Кэрол собиралась отправиться туда завтра. Чарли решил к ней присоединиться. Он соскучился по ребятам, а больше всех – по Габи. – Я ей сказала, что ты в отъезде, – сказала Кэрол и заглянула в глаза Чарли. В них было столько нежности и покоя, что она почувствовала, что наконец нашла свою гавань. – Не хочешь подняться наверх? – торопливо спросила она, и он кивнул. Не говоря ни слова, он прошел за ней по лестнице, вошел в спальню и долго смотрел на нее.
– Все в порядке? – Чарли не хотел ее торопить. Он помнил, как она не хотела с ним встречаться, а ведь прошло всего два месяца. Много воды утекло с тех пор, но его четырехнедельное отсутствие убедило ее в том, что это любовь. Она жаждала испытать судьбу. Ей казалось, она любит его всю жизнь.
Вместо ответа Кэрол кивнула, и они опустились на ее огромную кровать, в середине которой она обычно спала. Она лежала рядом с ним, и ей казалось, что все это уже было. Их близость была радостной и утешительной, страстной и уютной одновременно. Это было как раз то, чего они оба так жаждали – долгожданная близость, в которой воплотились их желания и надежды. Снег за окном все падал и падал, город стал похож на рождественскую открытку, а они не выпускали друг друга из объятий, и все это было похоже на сон.
Даниэла Стил
Свидетельство о публикации №124020702984