С Цыганского поселка да на Матигору
Чай заваренный давно, наплевать - им все равно.
Под столом «Портвейн» в бутылке, фоторамка из Бутырки,
Чайник с серым проводом включенный без повода.
На кровати сапоги, а кругом одни долги.
Довоенный наматрасник, и Любашкин одноклассник.
Дым коромыслом стоит, тетка пьяная лежит.
Все путём, мама Рассея, пьём вино благоговея.
Не скотину нам пасти, на галерах не грести!
Пусть гребут веслом робяты, кто настроил себе хаты!
За бугром и под бугром, здесь у нас сплошной дурдом.
Мы ль не строили плотины, а нас держат за скотину…
Мы настроили факторий, всяких там лабораторий.
Нам не дали ни наград, все оттяпал доброкрад.
А теперь в этих трущобах замерзаем на сугробах.
Зарасти она дерьмом, эта жизнь на все потом.
Дым развеялся в вигваме, спит Любаха на тамтаме,
Рядом пьяный мужичок, молодой, а старичок.
Все прокурено до вони, спит хозяйка на балконе.
Кот облезлый - наркоман, не запрыгнет на диван.
Покажи свою пилотку, просит дурень и рвёт глотку,
А у Любушки пилотка, словно старая подлодка.
И чего ты с пьяной хочешь, что ты голову морочишь?
Выпей водки, загрызи, гром тебя с ней разрази!
Нет, полез её облапил, за бедро дурак хватал,
Что имел и то прохрякал, да ещё и намотал.
И теперь в тоске с угара, не поймёт он кто и где,
Плачет он, трясётся в жаре, весь соплями в бороде.
Жизнь не жизнь, да всё разруха и оттяпано пол-уха,
Кровь сочится с раны, в полуголой дамы.
Пили, пили, не тужили и рожали, и сидели,
Но сибирские метели и конвой мы одолели.
20 лет с переворота мы не вылезем с болота.
Ельцин пьяный, Горбачев, сдохли кони, нет коров.
В межевропье на работе кружимся в водовороте,
Нету мочи, нету сил и сосед пьяный дебил.
Раскурил в подъезде "Приму", хлама раскидал корзину,
Наплевал на потолок, с почты письма уволок.
И вопит: хохлы - дебилы, белорусы сперли вилы.
Ты сосед, нормальный муж, налей водки, а то сушь.
Я не выдержал напора и пропала вдруг опора.
Зло соседа уронил, бил его, орал, пилил.
Бил его остервенело, вся спина слегка вспотела
И в оконном переплете, запотело всё стекло.
Вспомнил я ему на раз водку, Магадан, Кавказ.
Белорусов остры вилы, на хохляндии могилы.
Лампочки в подъезде тут и что люди здесь живут.
Политическое быдло, ты уж в доме всем набрыдло!
Долго он плевался, тут сосед вмешался,
Этажом он выше, под дырявой крышей.
Если ты еще сосед, нам устроишь здесь банкет,
В Сосновец тебя устрою и живьем в песок зарою.
Политический дебильный, нос и так у тебя чернильный!
Как достали петухи, что к морали так глухи!
Сын Колян и дочь Любаши, на столе прокисла каша.
Водка под столом разлита, переносица разбита.
Двухэтажка, деревяшка, беломорская кондрашка.
Всю жизнь воду провозил, пил, любил, детей растил,
В этой деревяшке, на виду Любашки,
А Любашке девяносто, жить в Карелии не просто…
С этой деревяшки на погост Любашку,
Всем поселком проводили: посидели, чай попили.
Никому к нам дела нет, перекошен горсовет.
Так живем мы целый век, не сомкнувши ночью век.
Как бы выдержать немножко, да прожить еще чутка,
Посидел бы у порожка, помял Любушке бока.
Дом построил бы на славу и растил внучат ораву.
Хлеба хватит на своих да и булок на чужих.
Что не жить? Ботинки целы, есть рубаха и ремень.
Не поеду на Сейшелы, все у них там набекрень…
Подожду еще лет десять, погляжу, куда придем.
Есть еще силенка в пальцах, дулю ладную свернем…
Ведь пропьют за эти годы совесть, жен и матерей,
Да и в страну свою, уроды, напускают упырей.
С ног на голову поставят, институты и сельпо.
На детей своих заявят, стащат с матери пальто…
11.03.2013
Свидетельство о публикации №124020605375