Это был последний день моей жизни

Мне уже было двадцать восемь, а ему едва исполнилось девятнадцать, когда мы познакомились. Но он стал тем единственным, ради которого любой мужчина предпочитающий однополые отношения сделает всё возможное и даже покусится на невозможное, — любимым. Первая любовь. Любовь всей моей жизни. Последняя любовь...

Август только начинался, поэтому было нестерпимо жарко даже в тени. Я в очередной раз вышел на больничный: кашель вновь вернулся. Я удивляюсь, что мой шеф терпел меня так долго. Работник из меня был никудышный, а за последние полгода количество больничных было запредельным. Возможно, меня не увольняли из-за дружеского отношения начальника. За пять лет, что я проработал бухгалтером в этой фирме, мы действительно стали одной семьёй. Он искренне переживал, когда чуть позже я написал заявление об увольнении, так и не сообщив об истинных причинах.

Я возвращался с приёма и решил срезать путь, заодно прогулявшись по парку. Очередной приступ кашля начался внезапно, как и всегда. Я с трудом дышал, когда сел на скамейку рядом с парнем. Он делал наброски в альбоме.

Когда приступ прошёл, я стал разглядывать художника. Незаметно, краем глаза. Тёмные волосы прикрывали уши, длинная чёлка спадала на глаза. Когда карандаш касался бумаги, парень закусывал нижнюю губу - совсем как ребёнок. Всякий раз это вызывало мою искреннюю улыбку.

Через минут десять он резко повернулся. Я поперхнулся от неожиданности и даже забыл отвести взгляд. У него были удивительные глаза! Карие, с золотыми крапинками. Они просто светились жизнью и оптимизмом. Позже я узнал, что именно эти два определения подходили и его стилю жизни.

Парень с улыбкой сообщил, что, вместо подглядывания, я могу предложить чашку кофе и рассмотреть его повнимательнее. Я тогда сильно смутился, но повторил его слова.

Мы выбрали небольшое уютное кафе неподалёку. Он представился Алексом. Парень был студентом юридического факультета, но мечтал стать художником. Я с трудом уговорил его показать мне наброски. Алекс действительно рисовал замечательно!
Я не знаю, как так вышло... Уже через неделю знакомства я был влюблён в него, как мальчишка. Несмотря на довольно большую разницу в возрасте, нам всегда было о чём поговорить, нам всегда было интересно друг с другом. Однако я боялся привязываться, понимая, что вряд ли буду нужен ему через лет десять. Как я был наивен: у нас не было и года...

Алекс рисовал меня каждую минуту, что мы проводили вместе. На портретах я был неестественно красив. Пухлые чувственные губы и струящиеся волосы — это никогда не было обо мне. Но он утверждал, что сходство определённо есть, а я лишь капризничаю.

Однажды мы поехали посмотреть на океан. Было просто ужасно, что Алекс ни разу не видел Атлантику, хотя мы жили не так далеко от неё. Так начались самые прекрасные дни в моей жизни...

Сняв два соседних номера, мы, подшучивая друг над другом, договорились встретиться на рассвете, чтобы отправиться на пляж.
Утром, спустившись в холл, я увидел, что мой невыспавшийся мальчик был чем-то недоволен. Однако он просиял, когда увидел меня. Посмотрев на нас, хозяйка гостиницы в очередной раз неодобрительно покачала головой, но я не делал ничего, что могло бы побеспокоить совесть. Мы были друзьями... до того дня.
По пути на пляж Алекс взял меня за руку, и я почувствовал себя отцом, ведущим ребёнка на экскурсию. Он впервые тогда позволил себе переплести наши пальцы и с нетерпением ждал появления океана на горизонте.

В нескольких шагах от воды мы остановились. Парень замер, глядя на океан. Я же взял в руки фотоаппарат, желая запечатлеть его таким: восхищённым и прекрасным. Именно эти фотографии я хранил под подушкой в больнице...
Вскоре я понял, что молчаливый диалог между Алексом и океаном - нечто большее, нежели просто знакомство. Это была встреча художника со стихией, прекрасной и беспощадной. Я бесцельно побрёл по берегу, оставляя их наедине. Я действительно чувствовал себя тогда лишним, но в то же время безгранично счастливым, что смог сделать для него хоть что-то.

Пошёл дождь. Тёплый, но довольно сильный. Через какое-то время Алекс окликнул меня и потребовал удалить сделанные мной снимки, а я побежал от него, дразнясь. Он быстро меня догнал и повалил на песок.

Мы впервые поцеловались. Мне кажется, что я вёл себя как какой-то глупый пацан лет шестнадцати, получивший желаемое. Я цеплялся за него, царапался, боялся разомкнуть объятия. Ещё за день до этого я уговаривал себя думать о нём только как о друге, а теперь хотел его всего невыносимо, до истерики. Это было безумием.

Я едва не расплакался, когда он со стоном отпустил меня. В глазах его искрилась страсть, но парень был чем-то очень напуган. Это отрезвило меня сразу. Я понял, что натворил.
Я мог потерять его в тот день...

Алекс спросил, действительно ли я хочу этого. Я ответил: «Нет».
Мне уже было двадцать восемь, а ему едва исполнилось девятнадцать, и я считал, что испорчу парню жизнь. Как бы это ни было печально, но я действительно её испортил. Однако не так, как предполагал... Услышав мой ответ, он неуверенно кивнул и ушёл. А я сидел под дождём. Неуверенный в правильности своего ответа влюблённый идиот...

Вечером я сам постучал в дверь соседнего номера. С самого утра я не видел его: парень не спустился ни на обед, ни на ужин. Он велел мне уйти, но я остался. Спустя минут семь Алекс всё-таки открыл мне. Он держался холодно, даже поначалу не пустил меня в свой номер.

Когда же парень нехотя позволил мне пройти, я завёл разговор о том, что у нас довольно большая разница в возрасте, что случившееся на пляже было ошибкой и нам нужно попытаться сохранить дружбу. Алекс слушал меня, глядя на дождь за окном. Лица я не видел, правда, я и не смотрел — не мог. Я причинил ему тогда столько боли...

Он попросил ответить всего лишь на два вопроса, и я согласился. Сейчас, спустя годы, я могу сказать, что это было самым опрометчивым и ненужным решением в моей жизни, но оно подарило мне счастье...

Первым был вопрос о любви. Я соврал, ответив, что никаких чувств к нему и не было в помине. Я настаивал на обычной дружбе. И видел, как он вздрогнул после моего ответа, но готов был идти до конца. Прежде чем продолжить разговор, он подошёл ко мне и заставил посмотреть в свои глаза. Карие, с вкраплением золота, они были непривычно грустны и серьёзны. Когда он произнёс свой вопрос, я понял, что, глядя в них, не смогу соврать. «Ты сказал правду?»
Так начались наши тёплые, наполненные и нежностью, и страстью отношения. Я знал, что всё закончится, но не думал, что закончится именно так...

Был последний день лета. Зелень деревьев и детский смех контрастировали с моим настроением, но я не позволял себе плакать. Этого, наверное, стоило ожидать. Алекс давно начал паниковать всякий раз, когда я заходился кашлем. Однако врач не видел никакой угрозы, тем более симптомы лёгочных болезней довольно быстро исчезали после приёма различных антибиотиков. За полмесяца я сильно похудел. Я-то, дурачок, поначалу радовался этому.

Сам того не понимая, я направился к той скамейке, на которой познакомился с Алексом. Я всё ещё не решался заплакать...
Диагноз не был обнадёживающим. Рак лёгких. Врач сказал, что лечение уже бесполезно и оставались считанные дни до того, как моё состояние гигантскими шагами станет ухудшаться. При самом благополучном раскладе жить мне оставалось полгода, при худшем сроки были в десятки раз меньше.

Я понял, что жизнь несправедлива, когда мой отец умер от рака желудка. Мне тогда было одиннадцать, и я перестал ходить в церковь. Сейчас же я просто готов был возненавидеть Бога. Теперь, когда я знал, что такое любовь, что такое счастье, теперь, когда у меня действительно есть что терять!..

Моё решение было окончательным и не подлежало обжалованию. Я позволил себе провести ещё два дня в объятиях любимого, после чего вознамерился уйти из его жизни навсегда. Я не хотел, чтобы он проходил этот ужасный пусть вместе со мной. Путь к смерти...

Это были самые страшные дни моей жизни. Он говорил мне о планах на Рождество, что хочет познакомиться с моей мамой и свозить к своим родителям. А я, вместо ответов и улыбок, начинал реветь. Никудышный из меня вышел бы актёр.

Алекс то и дело спрашивал, всё ли хорошо. Он не знал, как реагировать на моё явно истеричное поведение. Парень даже начинал сомневаться в себе и в моём счастье рядом с ним - лишь после поцелуя он замолкал. Последние поцелуи и касания были особенно мучительны. Я медленно горел внутри и ненавидел себя за малодушие...

Прощаясь наутро третьего дня, я чуть не рассказал ему всё. Алекс уходил на лекции, которые продолжал ненавидеть. Я, по обыкновению, приготовил ему завтрак, проводил до двери и не смог сказать даже обычных слов прощания. Я знал, что стоит мне открыть рот, и я буду пытаться найти утешение, попрошу остаться, в очередной раз солгу, говоря об ужине.
Алекс предупредил, что задержится, и сказал, что любит...

Мама приехала через час после ухода любимого. Смотреть на неё было ничуть не проще, чем прощаться в последний раз с Алексом. Она выглядела немного потерянной, очень маленькой и одинокой. Когда-то она гордилась отсутствием седины...

Я был очень жестоким, когда сказал, что запрещаю плакать при мне, потому что ещё жив. Но я думаю, что каждый меня поймёт: видеть слёзы матери невыносимо.
За чашкой чая я рассказал ей об Алексе. Она даже поначалу рассердилась на меня за то, что я нашёл слишком молоденького ухажёра. Но быстро остыла, понимая, что ни у отношений, ни у меня нет будущего.

Я сказал, что не хочу портить ему жизнь, и попросил сыграть одну из самых главных ролей в моём спектакле. Сначала мама отказывалась, но, увидев мою непреклонность, согласилась. Я не плакал, когда собирал его вещи. Я просто отключился, старался не думать, не чувствовать. За меня рыдала мама.

Его рубашки, носки, любимые диски... Я вырвал из альбомов Алекса все рисунки с моим изображением, надеясь, что парень когда-нибудь простит меня. Простит за то, что я уничтожил его память обо мне.
Замки сменили быстро. Парень был отгорожен от меня дверью и мамой. Я чувствовал себя предателем. Фактически я им и был.

Он пришёл вовремя. Наверное, Алекс чувствовал что-то неладное. Не знаю.
Звон ключей обратил меня в панику, и я убежал в свою комнату. Как и было обещано, мама открыла дверь парню. Она, не пропуская его в квартиру, сказала, чтобы Алекс никогда не возвращался в мою жизнь, и передала сумки с одеждой. Боясь, что вот-вот сорвётся на слёзы, мама захлопнула дверь перед его носом. Парень даже не понял, что произошло.

Он позвонил в дверь снова, затем постучал, а потом... ушёл. И я понял тогда, что где-то глубоко в подсознании надеялся, что он всё поймёт, не будет так быстро и просто сдаваться...
В тот вечер я обклеил его рисунками и фотографиями всю комнату.

Алекс вернулся на следующий день. Ни я, ни мама не были готовы к этому. В глазок я увидел, как ужасно он выглядит. Бессонная ночь была не только у меня. Всё, что смогла сделать мама, - это, не открывая дверь, попросить его уйти. Затем она убежала в гостиную, оставляя меня одного. Я был не прав, что вмешивал её в этот кошмар.

Он продолжал стучать, требуя объяснений. А я, закусив кулак, сидел на пороге и снова плакал. Я не должен был себе позволять этих отношений, это было с самого начала неправильно. Из-за меня теперь страдали все мои близкие. Но сказать человеку, которого любишь, что тебя скоро не станет... Это было выше моих сил.

Я никогда не был борцом. Когда после школы я решил стать журналистом, а мама настаивала на экономическом факультете, мой выбор пал на экономический. Когда мой первый парень настоял на близости в машине, я чувствовал, что этого не надо делать, но всё же сделал. Я никогда не спорил, всегда соглашалась со всем и всеми. Единственным только моим решением было это дурацкое расставание с Алексом, о правильности которого можно спорить долго и бессмысленно.

Мы были с парнем наедине. Я плакал по одну сторону двери, он плакал по другую. Я отпускал его в жизнь, а он стремился узнать о моей смерти.
Зачем? Что даст это ему, кроме переживаний и разочарований в жизни? С разбитым сердцем намного легче жить, нежели с потерей.

Когда он заговорил со мной, я наконец понял, в чём именно он был особенным, за что я полюбил его. Несмотря на свой юный возраст, на свою эмоциональность, мой кареглазый мальчик был настоящим мужчиной. Не одним из тех маменькиных сынков, что встречались на моём пути, и отнюдь не мерзавцем, на которых так падки геи всех возрастов. Он был мужчиной. Любящим и искренним.

Алекс говорил со мной, прекрасно понимая, что я слышу. Он говорил мне о нашей первой встрече, говорил о том, как боялся потерять меня, когда мы были друзьями, как ему было тяжело, когда я сказал «нет» на пляже...
Сказав мне последние в моей жизни слова любви, он ушёл. Алекс принял моё решение, сдался, пообещав ждать меня всегда, сколько бы мне ни потребовалось времени.

Мне уже было двадцать восемь, а ему едва исполнилось девятнадцать, когда я перечеркнул нашу любовь.

Первую неделю я жил лишь тоской по парню. Кашель и антибиотики были лишь досадным напоминанием о скорой смерти. Но затем появились боль, рвота, слабость... Я угасал и прекрасно понимал это. Чтобы не мучить свою мать, я попросил онколога позволить мне умереть в больнице. Не мама должна была увидеть мёртвым меня первой. Она могла этого не пережить. Лучше после... Лучше когда...

Это был последний день моей жизни. За окном шёл холодный октябрьский дождь. Однако с недавних пор я его полюбил.
Я попросил маму сделать фирменный пирог с яблоками (мою любимую шарлотку), поэтому в тот вечер её не было рядом. Я уже едва двигался, поэтому крайне редко вставал с кровати. Но в какой-то момент мне просто невыносимо захотелось выглянуть в окно.

Что этому было причиной? Не знаю. Возможно, пресловутая интуиция. Я с трудом добрался до окна...
Мой кареглазый мальчик стоял в одной рубашке под окнами и смотрел на меня. Его тёмные волосы прилипли ко лбу, а руки сжались в кулаки. Я не ожидал его увидеть, но был так рад ему...

Мама рассказала парню о причине расставания, найдя в моей записной книжке имя Алекса. Он сразу отправился сюда, забыв зонт и куртку. Увидев меня в окне, любимый, надеюсь, понял, почему я гнал его из последних дней моей жизни. Я выглядел ужасно, даже зеркало не нужно было, чтобы понять это.

В ту последнюю ночь он был рядом. Он держал меня за руку и молчал. Он так и не сказал ни единого слова. Но они и не были нужны: мы прощались и просили прощения друг у друга глазами...

Я не плакал. Слёзы не могли рассказать всей правды о душевной боли, что в те часы превышала в миллионы раз боль, вызванную болезнью. Я понимал, что не имел права говорить ему о своей любви и не имел права так ревновать его к будущему...

Прошло не так много лет. Мой кареглазый мальчик вырос. Он так и не стал юристом, зато из Алекса получился прекрасный художник. Он так и не женился, других мужчин в его жизни не было. Он хранил память обо мне. Он в одиночестве пронёс нашу любовь сквозь года. Алекс довольно часто рисовал мои портреты. На них я улыбался ему, на них я был жив. А Алекс продолжал ждать меня, несмотря на смерть и время, нас разделявшие, как обещал тогда...

Приходи ко мне на могилу,
Положи на камень цветы,
Прокричи в тишину моё имя,
Расскажи, как сжигаешь мосты.

Расскажи, как ушёл от погони,
Как скрывался в подвале сыром,
Слёзы сдерживал силою воли,
Не откладывал жизнь на потом.

Расскажи, как звонил мне ночью,
Другу душу излить пожелав.
Были ль пальцы связаны дрожью,
Когда вспомнил, как я умирал?

Расскажи о работе, о жизни,
О семье и о сотне врагов,
И о том, как прощальные письма
Ты бросал в погребальный костёр.

Расскажи! Не молчи у могилы!
Не вини себя понапрасну!
Постарайся найти в себе силы
Снова делать вид, что ты счастлив.

Развернись и уйди от могилы,
Позабудь обо всём, что было.
Прокричав в небеса моё имя,
Ты услышишь мой шёпот: "Любимый..."