Таланту Чехова. Да вы угорели, родной!

    Дверь самая обыкновенная, комнатная. Сделана она из дерева, добротно,
выкрашена обыкновенной белой краской, висит на простых крючьях, но…
отчего она так внушительна? Так и дышит олимпийством! И выглядит смело!
По ту сторону двери сидит… впрочем, это не наше дело.
По сю сторону стоят два человека
и рассуждают, как и раньше рассуждали во все века:
— Мерси-с!
— Это вам-с, детишкам
на молочишко.
За труды ваши, Максим Иваныч. Ведь дело три года тянется, не шутка…
Извините, что мало… Старайтесь только, батюшка! Жизнь торопит, жизнь-то коротка!
(Пауза.)
Хочется мне, благодетель, благодарить Порфирия Семёныча… он – как свет зари!
Они мой главный благодетель и от них всего больше моё дело зависит…
Поднести бы им в презент не мешало… сотенки две-три…
— Ему… сотенки?!
Что вы? Да вы угорели, родной!
Перекреститесь!
Порфирий Семеныч не таковский, чтоб… не таковой!
— Не берут? Жаль-с… Я ведь от души, Максим Иваныч…
Это не какая-нибудь взятка… Это приношение от чистоты души… за труды непосильные…
Я ведь не бесчувственный, понимаю их труд… труды-то - обильные!
Кто нонче из-за одного жалованья такую тяготу на себя берёт?
Гм… Так-то-с… Это не взятка-с, а законное, так сказать, взятие такое вот…
— Нет, это невозможно! Он такой человек… такой человек!..
Такого не сыскать вовек!
— Знаю я их, Максим Иваныч! Прекрасный они человек!
И сердце у них предоброе, душа филантропная… гуманическая…
Ласковость такая… идиллическая…
Глядит на тебя и всю твою психологию воротит…
Молюсь за них денно и нощно… Только дело вот слишком долго тянется!
Ну, да это ничего… За мной не станется…
И за все добродетели эти хочется мне благодарить их…
Рубликов триста, примерно… кровных своих…
— Не возьмёт… Натура у него другая! Строгость! И не суйтесь к нему…
Трудится, беспокоится, ночей не спит - видно по нему,
а касательно благодарности или чего прочего - ни-ни… Правила такие.
И то сказать, на что ему ваши деньги? Сам миллионщик! Он – люди занятые, не простые!
— Жалость какая… А мне так хотелось обнаружить им свои чувства!
(Тихо.) Да и дело бы моё подвинулось… Ведь три года тянется, батюшка! Три года!
Не дело, а прямо сложнейшее искусство.
(Громко.) Не знаю, как и поступить…
В уныние впал я, благодетель мой… поступать как буду?
Выручьте, батюшка! (Пауза.) Сотни три я могу… Это точно. Хоть сию минуту…
— Гм… Да-с… Как же быть? (Пауза.) Я вам вот что посоветую.
Коли уж желаете благодарить его за благодеяния и беспокойства, то… извольте, я ему скажу…
Я ему посоветовать могу… Доложу…
— Пожалуйста, батюшка! (Продолжительная пауза.)
— Мерси-с… Он уважит… Только вы не триста рублей… Дар-то - не врачу…
С этими паршивыми деньгами и не суйтесь… Для него это нуль, ничтожество… газ…
Вы ему тысячу…
— Две тысячи! — говорит кто-то по ту сторону двери будто.
(Занавес падает.)
Да не подумает кто-либо о сём - худо как будто!
_____
А.П. Чехов. Совет.
Дверь самая обыкновенная, комнатная. Сделана она из дерева, выкрашена обыкновенной белой краской, висит на простых крючьях, но… отчего она так внушительна? Так и дышит олимпийством! По ту сторону двери сидит… впрочем, это не наше дело.
По сю сторону стоят два человека и рассуждают:
— Мерси-с!
— Это вам-с, детишкам на молочишко. За труды ваши, Максим Иваныч. Ведь дело три года тянется, не шутка… Извините, что мало… Старайтесь только, батюшка! (Пауза.) Хочется мне, благодетель, благодарить Порфирия Семеныча… Они мой главный благодетель и от них всего больше мое дело зависит… Поднести бы им в презент не мешало… сотенки две-три…
— Ему… сотенки?! Что вы? Да вы угорели, родной! Перекреститесь! Порфирий Семеныч не таковский, чтоб…
— Не берут? Жаль-с… Я ведь от души, Максим Иваныч… Это не какая-нибудь взятка… Это приношение от чистоты души… за труды непосильные… Я ведь не бесчувственный, понимаю их труд… Кто нонче из-за одного жалованья такую тяготу на себя берет? Гм… Так-то-с… Это не взятка-с, а законное, так сказать, взятие…
— Нет, это невозможно! Он такой человек… такой человек!
— Знаю я их, Максим Иваныч! Прекрасный они человек! И сердце у них предоброе, душа филантропная… гуманическая… Ласковость такая… Глядит на тебя и всю твою психологию воротит… Молюсь за них денно и нощно… Только дело вот слишком долго тянется! Ну, да это ничего… И за все добродетели эти хочется мне благодарить их… Рубликов триста, примерно…
— Не возьмет… Натура у него другая! Строгость! И не суйтесь к нему… Трудится, беспокоится, ночей не спит, а касательно благодарности или чего прочего — ни-ни… Правила такие. И то сказать, на что ему ваши деньги? Сам миллионщик!
— Жалость какая… А мне так хотелось обнаружить им свои чувства! (Тихо.) Да и дело бы мое подвинулось… Ведь три года тянется, батюшка! Три года! (Громко.) Не знаю, как и поступить… В уныние впал я, благодетель мой… Выручьте, батюшка! (Пауза.) Сотни три я могу… Это точно. Хоть сию минуту…
— Гм… Да-с… Как же быть? (Пауза.) Я вам вот что посоветую. Коли уж желаете благодарить его за благодеяния и беспокойства, то… извольте, я ему скажу… Доложу… Я ему посоветовать могу…
— Пожалуйста, батюшка! (Продолжительная пауза.)
— Мерси-с… Он уважит… Только вы не триста рублей… С этими паршивыми деньгами и не суйтесь… Для него это нуль, ничтожество… газ… Вы ему тысячу…
— Две тысячи! — говорит кто-то по ту сторону двери.
Занавес падает. Да не подумает о сем кто-либо худо!