Забвение 2024

Только ты

У тебя есть ты,
только ты,
ты и только,
кто подобно пыльному саркофагу
защищает от времени труп старой музыки,
давно никому не нужной;
кто беседует на берегу океана
с фантомами ангелов,
истлевших давно;
с бессловесными росчерками теней
на безлюдной дороге - их посланья
никем не услышаны;
только ты,
чей мальчишеский профиль обтянут
давно огрубевшей кожей мужчины,
кому время являет кого-то совсем незнакомого
в отраженьях зеркал.

Лежишь на больничной койке,
холодной и белой,
как селёдочница,
и семейный твой врач
со старинным пенсне на носу
отрезает неспешно кусок за куском,
повторяя значительно:
"Therapia est
in herbis,
verbis
et lapidibus."*
Он когда-то, в лучшие времена
был богат и успешен
и спасал детей от чумы и кори.
Нынче он продаёт пустышки в красивых флаконах
и рассуждает красиво,
отрезая кусок за куском
огурцы твоих ног,
обсасывая маслины твоих зрачков,
надавливая аккуратно
ножом на синее горло.

Послезавтра будет всемирный консилиум
по неизлечимым болезням;
утвердится начальством план пандемий;
маэстро из багополучной страны
будет играть на скрипке
до полусмерти избитой доярке
Моцарта и Альбинони в хлеву;
Вместо конфет и телогреек
будут сказки сиротам дарить
иерофанты,
глядя на тонкие заиндевелые пальцы,
на оконных решётках приюта.
Всё будет, как прежде: рутинное зло,
банальность крестов непосильных,
скотобоен и живодёров,
бессердечных детей, отупевших и злых стариков,
людей-банкоматов,
безразличия, похоти и угара.
И когда-то вселявший надежду звук железных колёс
и гудок паровоза
лишь одно повторяют теперь:
хорошо
никогда
не будет,
хорошо
никогда
не будет.

Кости собрав в охапку,
встанешь под вечер и выйдешь на крышу
многоэтажки,
и будешь стоять там часами.
И никто не придёт,
не будет с тобой
ни чёрта, ни ангела -
только ты,
ты и только,
бессильный пред узами страха,
всенемогущий сам себе бог
за неименьем другого.
У тебя есть ты,
только ты,
ты и только,
и мутное солнце, и ветер холодный,
и одиночество.
In herbis,
verbis
et lapidibus.

_________________

* Существо лечения сводится к травам, словам и камню (лат.)







Как на закате мирозданья

Как на закате мирозданья,
Гораздый время убивать,
Не жажду более познанья -
Хочу былое узнавать;

Когда не море и не дача,
Когда не шлюха и не мать,
И чем сильнее напортачил,
Тем меньше воли исправлять;

Когда не лица - только рожи,
Других и злей и голодней,
Когда всех песен те дороже,
Что пел во цвете юных дней;

Когда и глух, и нем ещё ты -
Беду назначив палачом,
Припомнил все свои просчёты,
Но не раскаялся ни в чём;

От зла добра уже не ищешь,
Спасенье - пулями в виске,
И лишь рукой усталой пишешь
Пустые знаки на песке.





Поэты и друзья

Фашизма наводненье и мракобесья смерч.
С людей срывает маски нажива или смерть.
Сердца в огне раздора, сердца друзей в броне,
И ты бесспорно знаешь, на чьей я стороне.
Всё стало чёрно-белым, есть только "да" и "нет",
И очевиден лгущий за пригоршню монет.
Он был большим поэтом, он был авторитет,
Но для меня отныне его на свете нет.
Из них и самых лучших щадить не буду я.
Хорошие поэты - ***вые друзья.

Нутром я чуял в каждом запрятанную гниль.
Пусть дальше веселятся на тризне стаи гнид.
Не вопрошай лукаво, довольный всем вполне -
Ты, сука, точно знаешь на чьей я стороне.
А тот, кто незаметен был ранее для глаз,
Кому указом совесть - никак не госзаказ,
Вдруг вырос выше неба и воссиял во тьме
Краесогласным словом в безропотной тюрьме
Им всем, кто не повёлся, прощу любой изъян.
***вые поэты - хорошие друзья.





Когда ты уйдёшь

Когда ты уйдёшь, я легко и свободно вздохну,
Не радость встречая, а прежний смертельный покой,
И морок былого смахну я усталой рукой,
Когда ты уйдёшь в прогоревших ночей тишину.

Проклятье страстей подо льдом упокоит вода,
Зима мне подарит для сердца футляр изо льда,
И я предпочту белизну непрочитанных книг
Словам изреченным обманов, признаний, интриг.

Когда ты уйдёшь, я вернусь на дорогу судьбы -
Дорогу, бегущую той легковесности слов,
С которой клянёмся, беды умножая улов, -
Дорогу во тьме, где любви не положено быть.

Когда ты уйдёшь, я воскресну в кантате смертей,
В жестоком презрении к миру обычных людей.
Когда ты уйдёшь, приумножится сила моя,
Отравой познанья печальный мой дух напоя.





Минуло три года

Минуло три года, а кажется - восемь,
И снова приходит к нам пряная осень.
И тайны рассказов, не читанных нами,
Летят в поднебесье, бегут скакунами,
Испуганной птицы пророческим взглядом,
И лицами тех, кто когда-то был рядом.
Кладбищенских троп лабиринты и лазы,
Где бродим одни, как забытые фразы,
Стиха, что когда-то в задумчивом детстве,
Нам тайны сии передал по наследству.
А дальше - снега, холода, бесприютность,
И горькая чарка, недолгая юность,
И мелочи разные в памяти бренной,
Всплывут и погаснут свечами над Веной,
Над нашей Венецией в Мценском уезде,
Над тем шалашом, где мы всё-таки вместе...
А что впереди? Вёсны новых и юных,
И наши следы одинокие в дюнах,
Капели и стаи - свидетели муки,
Иной - да не нашей с тобою разлуки
Всё будет, как встарь, и фонарь и аптека,
Кромешная ночь и в ночи дискотека,
И новая драма со старым сюжетом,
И оттепель словно в преддверии лета.
И реки заплещут и снеги растают,
Но мне бесконечно тебя не хватает...




Китайский вибратор

Натяни худосочную жопу
На дешёвый китайский вибратор.
Ты не Киплинг в элите Европы
И на родине ты не оратор.
Только злобой и рессентиментом
Пропитался до кончика уха.
Вдохновения помнишь моменты
И кутятами топишь в сивухе.
Шнобель-премии ныне достоин
Светлый гений проёбаной жизни,
В чистом поле бумаги - не воин,
Собиратель объедков на тризне.
Подотрись поэтическим тропом,
Посылая привет Alma Mater,
Натянув целлюлитную жопу
На дешёвый китайский вибратор.





Теплохладный

Я стал теплохладным.
Ни любви, ни сочувствия в сердце моём больше нет.
Мне теперь безразличен и детский смех, и звон золотых монет.
Ни добро не утешит, ни зло не восполнит сил.
Просто сбросил однажды с понурых, усталых крыл
Я всё то, что другой целый век на руках носил.
Мне теперь безразличен и детский смех, и звон золотых монет.
Я стал теплохладным.
Меня попросту больше нет.





Забвение

Бедной безноженьке ласковый боженька
Грезится ночью на кладбище стареньком.
Маша со спичками, вся голоднёшенька,
Грезит о жареном гусе и маменьке.
Сон, разыгравшийся под полумесяцем,
О торжестве доброты-справедливости,
В божьей немилости, в сумрачной стылости
Папеньке бледному грезится, грезится.
Пусть же им снится сей ночью субботней
Кара господня ли, чёрная сотня -
Страсти гербарий доселе не отнят.
Пусть же им всем спится сладко сегодня.

Грезит студент разыгравшейся кровушкой
Вырвать кадык старой суке-процентщице.
Взмах топора над повинной головушкой
Больше покоя и радости ценится.
Грезят народы о завоеваниях,
Властные грезят захапать поболее.
Смрадная тварь жаждет благоухания,
Каждый желает свою монополию.
Пусть же им всем спится сладко сегодня.
Страсти гербарий доселе не отнят.
Люди невидные, люди под спудом
Завтра подохнут и все их забудут...

А может, и раньше их всех позабудут...





Новый год

В этот новый и лучший, конечно же, год
Беззащитный, невзрачный и слабый умрёт.
И басманный неправедный вынесет суд
Приговор, а заплатит за всё бедный люд.

Толстосум будет вновь без стыда богатеть
И законы страны на приборе вертеть.
Будем мы отчуждённей, чем прежде, и злей,
Разливая у ног супостатов елей.

И в кровавой резне, что захватит весь мир,
Кто-то яд принесёт на неправедный пир,
И увидит на небе погибельный ил,
И поймёт, что вовеки Его не простил.

Потому, что Он нас никогда не любил...






Напрасная ламентация


Оплакав то пустое место,
Где быть должна моя душа,
Я отправляюсь на сиесту,
Едва дыша.

Напрасен опыт злополучный -
Увы, не мудростью горчит.
И не амур - мой зимний лучник.
Стрела торчит

В спине, отравленная злобой.
И все мои реченья - яд!
Язык раздвоен. Твердолобый,
Я змей, я гад.

И чем ясней необходимость
Добра толики против зла,
Тем злей моя невозмутимость -
Всех зол зола.

Любви давно уже нет места
И гнев успел осточертеть.
Добей меня, допей, сиеста.
Блага лишь смерть.

Я пёс, уставший ко блевоте
Своей идти из раза в раз
И ждать удара на восходе
Не в бровь, а в глаз.

Нет! Ничему нас жизнь не учит!
Нельзя кривому стать прямым!
Нас всех напрасно жизнь измучит
И эстафету горя всучит

Им, молодым...






Дексаметазон

Вырви из потока знаний невидимый атом истины.
Ты рискуешь себе сделать хуже, но решись и вколи Дексаметазон.
Не бойся, гормон - это просто красивое слово,
окутанное мифами и страхами.
Не бойся ничего потому, что ты никому на свете не нужен.

Забудь свою дисморфобию и вомитофобию,
выблюй то, что в тебя впихнули, что в тебе, как опухоль, зрело годами:
добрые мультфильмы и сказки для умственно отсталых,
твои злосчастные учителя.
Случайность и бессмысленность твоей боли -
достаточный повод ничего уже не бояться.
Случайная молекула, простая или сложная,
спасёт или убьёт тебя, прервав череду бессмысленной боли.

А они будут молиться своим богам, махать руками -
их ничему не научит то, что их боги и танцы Рейки
никогда никого не спасают...

Быть может, ты найдёшь своего мастера Кастанеду, свой невидимый атом.
И это будет реальная магия, основанная на простых законах физики и химии.
Моих прежних богов звали Дексаметазон и Полиоксидоний.
Теперь ни один бог не может меня спасти.

Не жалей об утраченных мечтах, об их пьянящей наркотической лжи.
Смирись мужественно с тем, что жизнь твоя станет необратимо серой и отвратительной,
с тем, что тебе - бабочке с оторванными крыльями -
придётся доживать своей век в спичечной коробке энтомолога,
где дольше века длится день,
и булавка, пригвоздившая тебя ко дну коробки, едва позволит дышать.

Я знаю слишком много. Я знаю всё!
Я знаю, что так говорят, когда сходят с ума.
Я больше не могу писать стихи.
Я не хочу ни с кем ничем делиться.
И по счастью, мне нечем...

Мои убогие тексты проигрывают рандомным бредогенераторам нейросетей,
Видеокарты от Nvidia пишут музыку лучше, чем мои фавориты юности.
Я возненавидел свои стихи и музыку.
Я больше не буду их писать.

Мне нравится молодёжь - она умнее и лояльнее нас, братанов из 90-х,
алкашей и наркоманов - быкующих выродков перестройки.
Но у молодых свои песни, инстасамки и моргенштерны.
А песням и стихам, что я когда-то любил, в этом мире больше нет места.

Я тянусь за пустым шприцом, глотаю соду - от их гипноза почти ничего не осталось...




Гадкой, промозглой зимой греюсь у старой духовки,
Открываю входную дверь, чтобы не задохнуться угарным газом.
В тонкую щель ночью ко мне залез рыжый кот и устроился на моей постели.
Через день или два мне нечем его будет кормить.
И ему придётся уйти.
Быть может, не стоило ему приходить вообще?
А если...
А если...

Я надеюсь, что он быстро меня забудет.







<2023 - 2024>