Птицы

–  Заряна, – представилась девчонка.

Она действительно звалась Заряной. И в свидетельстве о рождении у неё так было записано, Димка утверждал, что сам видел. Ещё он дорогой рассказал, что отец у Заряны работает в лесничестве, а сама она у тётки Антониды «в учении». Когда Сашка спросил, что это значит, Димка, трясясь на жёстком сидении автобуса, повернулся к нему и, вытаращив глаза, голосом «ужасным и трепетным» сказал: «Тётка у меня – ведьма. И Зарянка – тоже... Вроде как... Она у тётки в ученицах... Всякую травку чтобы знать... Но это секрет!» После сообщения этой страшной тайны на лицо Димки вернулось прежнее, привычное пацанячье выражение.

Вот она перед ним: худая, тонкорукая, русые волосы на затылке связаны в хвост, непослушная прядь выбилась на высокий белый лоб. Смотрит не то чтоб особо приветливо, так смотрят на непрошеных гостей. Но, в общем, обычная девчонка, в школе бы он её, наверное, и не заметил. А тут – ведьма!
Ведьма-то ведьма, а иконы в красном углу над столом есть: поблёскивает старым лаком тёмно-золотистый лоб Николы-угодника, рядом с этим образом примостились и другие – маленькие ламинированные карточки, очевидно, недавно купленные в церковной лавке.
– Саша, – чувствуя себя довольно глупо, потому что Димка только что его несколько раз назвал по имени, ответил ей он.
Маленькая ведьма серьёзно кивнула, понимая, что надо соблюдать взрослый ритуал знакомства, и перевела взгляд на Димку.
– Мы тебя раньше ждали.
– Ага, в ваш медвежий угол автобусы не ходят – мороз! Забыла?
– Прислал бы сообщение, мы бы встретили. Не на Луне живём.
После этого обмена любезностями Заряна сдвинула к стене лавки и стала из сундуков и ещё откуда-то таскать на них матрасы, покрывала, бельё, сооружая впечатляющих размеров кровать.
– Вещи вниз положить можно, – пояснила она, скорее для Сашки, ведь Димка здешние порядки хорошо знал. – Голодные? Если бы я знала, что вы приедете, я бы чего-нибудь сварила. Яичницу будете?
Она возникла уже в другом углу, у печки,  выхватывающая с полок тяжёлую на вид чёрную сковородку.
– А Тётьантонида где? – спросил Димка, распихивая свои вещи: под кровать, в кровать, под подушки и покрывала, в шкаф.
– Уехала в райцентр. Бабу Нину в больницу забрали, плохо дело совсем.
Кто такая баба Нина, Сашке известно не было, он вполуха слушал разговор, озирая комнату.  Это была единственная комната в деревянной избе, если не считать большой прихожей, то есть сеней. Комната вмещала  кухонный угол, где суетилась сейчас Заряна, противоположный, с иконами, где стоял застеленный матерчатой скатертью стол, дальний, отгороженный занавеской, и ещё один, где находились они с Димкой.
Мебель была разномастная: два шкафа, платяной и посудный, с помутневшими от времени стеклянными дверцами, два сундука, неизвестно, с каких сказочных времён сохранившиеся, стул – Сашка углядел всего один, в кухонном углу, на нём стояла корзинка с яйцами, из которых Заряна и готовила теперь для них яичницу. На одной стенке крепилась пара полочек, забитых книжками в тёмном переплёте. Из относительно современных предметов Сашка нашёл маленький телевизор и транзистор, да ещё новенький толстый отрывной календарь красовался на стене.
Яичница, состряпанная Заряной, оказалась очень даже вкусной: то ли маленькая ведьма хорошо умела готовить, то ли деревенские продукты были куда лучше городских, магазинных, то ли они с Димкой так проголодались дорогой – но всё угощение, и чай с вареньем, который Сашка дома не любил, предпочитая конфеты, проглотили почти мгновенно.
Потом валялись на импровизированной кровати и смотрели телик. Стемнело быстро и незаметно. Заряна также незаметно, как подобрался вечер, сварила чугунок гречневой каши. Притащила холодные и пупырчатые солёные огурцы, пожарила к каше луку. Сашка, не увидев на столе привычной колбасы, огорчился, но виду не подал: не солидно же, тем более, варила ведьма сама, в старой печи, – Сашка подумал, что вот на такой, наверное, Емеля ездил.
Ужас, это в двадцать первом-то веке готовить в допотопной громадине! И не разок ради развлечения, а каждый день. К завтраку, обеду и ужину. Ему даже стало немного жаль эту худенькую девочку, обременённую хозяйственными заботами. Он съел всё, чем угощала Заряна, только от лука отказался – с детства не любил варёный и жареный и тут не мог себя пересилить. А после чая предложил вымыть посуду.
Хозяйка оценивающе посмотрела на него. «Ты учти, у нас тут воду греть нужно», – как бы  извиняясь, предупредила она. «Ничего, показывай, где тут у вас что», – Сашке нравилось  изображать бывалого.
Процесс мытья был таков: Заряна протёрла грязную посуду от жира старой газетой, Сашка вымыл в тазике, затем, сменив воду, ополоснул, а Димка обсушил полотенцем и расставил по полкам в шкафу: чашки отдельно, тарелки стопкой – отдельно, а ложки-вилки водрузил в пластиковую подставку на столе.
Всё, делать было нечего, разве что опять смотреть телевизор. Заряна, вдруг растворила окно, напустив холоду.
 – Чего это она? – спросил Сашка.
– Ставни закрываем на ночь, – ответил Димка.
– Зачем? Тут что, дикие звери водятся?
– Конечно, водятся!
 Хозяйка  ушла в сени – запирать двери, Димка стал разбирать постель.
– Что, уже ложимся? – удивился Сашка.
–  Завтра снег утром убирать – наметёт за ночь. И Зарянка рано встаёт, так что не поваляешься.
– Ты что, погоду в Интернете смотрел?
– Не, я в окне видел: луна мутная – это к оттепели и снегу.

В темноте Сашка заложил руки за голову. Вот и первый день в этой глухомани. Ничего, только скучно.  Антенна телевизора берёт всего три канала.  В И-нет не выйдешь. Из всех игр только те, что в телефоне. Утром снег разгребать нужно, оказывается. Но пока, в целом, он не жалеет, что согласился на предложение друга съездить в каникулы в деревню. Интересно, а про диких зверей Димка так,  чтоб его попугать, сказал, или это правда? Ничего себе эта тётя Антонида в таком случае! Оставила девчонку одну в лесу со зверьём!
Он поймал себя на мысли, что сочувствует Заряне.
Глупости, никакая она не ведьма. А вот тётка точно со странностями. Надо завтра спросить, почему Заряна не хочет учиться в городе, ну, хотя бы в интернате. Неужели родители против?
На улице что-то ухнуло и стукнуло в окно. Сашка вздрогнул и прислушался. Сова что ли? «Совы видят ушами», – вспомнился рассказ из какой-то детской книжки о животных.
Птица – а, должно быть, это была всё же птица –  ударилась в ставень снова, потом и в другом окне.  Сашке стало жутко, он рывком сел на постели. Повернув голову, увидел белое пятно посреди избы: Заряна, в ночной рубашке, тоже напуганная, слезла с печи, где было её место, и стояла, напряжённо вслушиваясь в шорохи за окном. Только Димка спал богатырским сном – даже посапывал во сне. Чтобы его не будить, Сашка встал и подошёл к Заряне.
– Что это? Сова?
– Не знаю, может, и сова… – по тону голоса Сашка понял, что сама Заряна не очень-то верит этому предположению.
– А часто это у вас…
«Шшшшшш», – прошуршало по ставню, будто крылом задели, и он не успел договорить, как Заряна кончиками пальцев коснулась его губ, приказывая молчать. Вслед за шорохом послышался скорый царапучий звук, как если бы острые коготки взбежали вертикально по стене избы наверх, на крышу. Кошка? Но что ей делать ночью в зимнем лесу? Теперь зашуршало по крыше, по снегу, и звук стал мягче. Заряна, стоявшая неподвижно, вдруг сорвалась с места и, не обращая внимания на то, что разбудит Димку, шумно бросилась к печи и поспешно стала закрывать заслонку. Сашка не успел даже удивиться: шуршащий звук стремительно скользнул вниз по печной трубе. А потом стало вовсе не до удивления – нужно было помочь Заряне.
Без него девочка бы не справилась: пока Сашка удерживал заслонку, хозяйка  задвигала на ней маленький засовчик. Потом девочка закрыла вьюшки и мелким дрожащим движением перекрестила все печные ходы. Что-то в трубе продолжало биться о заслонку, Сашка, всё ещё держа дверцу, чувствовал довольно сильные удары. Он мельком оглянулся и увидел, что Димка продолжает  спать, а Заряна стоит позади него, Сашки, с иконкой и свечкой и лицо у неё ярко белое, белее её ночной рубашки…

Лопата шкрябнула о ледяную корку. Сашка с усилием откинул остатки снега в сторону – да, это тебе не под присмотром физрука школьное крыльцо чистить. Димка справа продвигался мелкими шажками и лопатой поддевал, казалось, по пригоршне, до Сашки ему было далеко. Но он всё равно сопел, как паровоз, и был весь такой пунцово-красный.
Димка не поверил, конечно, в ночную историю с птицей. Это Сашка ещё мог понять и простить, но Заряна… После всего, что случилось – как могла она объявить, что ему, Сашке, вся нечисть померещилась? Не она ли крестила печку и дрожала как мокрый котёнок, задвигая засов на заслонке, почти касаясь Сашкиной руки? Не она ли стояла со свечкой?
Такого предательства от хозяйки Сашка не ожидал.
Но ведь предательства на то и предательства: совершаются исподтишка, подло, как нож в спину.
«Ведьма!» – буркнул зло Сашка и, бросив недоеденный завтрак (а что было делать после таких слов!), ушёл на двор.
 И теперь злой и голодный чистил снег. Чистить было обидно: вот он для этой дуры деревенской старается, а она… А она там, в избе – и лучше совсем тут замёрзнуть, чем разделить её общество.
Однако неплохо было бы и погреться.
Потепления не чувствовалось, оттого, наверное, что воздух был влажен и дул неприятный ветер, словно кто холодной мокрой тряпкой бил по лицу.
Может, ведьма уйдёт куда-нибудь?
«Как же, жди! – ответил мрачно сам себе Сашка. – Она хоть ведьма, да не идиотка. В отличие от тебя, будет сидеть в избе, в тепле, на печке». Он с ненавистью представил эту картину и лопатой содрал кусок льда перед собой.
– Ну, ты зверь! – заметил Димка.
– Домой хочу, – грубо сказал Сашка. Ему хотелось обидеть и разозлить Димку, чтобы Димка надулся, чтобы даже полез с ним драться…
Но тут Заряна показалась на крыльце: в сером нелепом пальтишке, без шапки.
– Обедайте без меня! – крикнула она и, сбежав вниз, по ещё неубранному снегу запрыгала в сторону калитки (Сашка знал, это она нарочно, чтобы не ходить по расчищенной им дорожке).
– Куда это она? – передумав ссориться с Димкой, спросил он.
– В магазин, в посёлок, наверное.
Нет, она не в посёлок: до посёлка, сам Димка говорил, минут тридцать-сорок ходьбы, Заряна, даже если она и ведьма, едва ли пойдёт без шапки или хотя бы без платка – Сашке подумалось, что девчонка носит именно платок – всё же холодно. Но почему тогда она велела им обедать без неё? Может, тут живёт ещё кто-то, к кому Заряна сейчас идёт?
– Дим, а тут с нами рядом соседи есть?
– Какие соседи?
– Ну, люди поблизости какие-нибудь… Или только в посёлке?
– Только в посёлке. А что?
– Ничего, так.
 Он обязательно должен посмотреть, куда пойдёт Заряна. Но нужно, чтобы Димка не мешал. Нужно ещё немножко почистить снег, а потом как-то отвязаться от Димки и пойти по следу ведьмы: вон они, её следы, пока что отлично видны на снегу – будем надеяться, что за несколько минут не исчезнут…

От Димки он не отделывался. Димка сам отделался от него. «Всё. Перекур. Пошли греться», – объявил тот, как только Заряна скрылась из виду.
Сашка сказал, что ещё поработает: хочется дойти до калитки, пока настроение есть.
Димка ушёл в избу. Сашка для отвода глаз действительно немного помахал лопатой, потом, как бы решив передохнуть, отставил её, прислонив к забору, и не спеша, вышел со двора.
На сыром снегу следы Заряны отпечатались хорошо, а в сугробах остались глубокие ямки. Куда она шла? В лес? – Но зачем?..
Странное место, странная девчонка… А кругом такая тишина и серобелость –  будто в ватном коконе… Сашке вдруг вспомнилась такая же ватная серо-белая тишина, которая окружала его в больнице, когда он лежал с ангиной.
 Заряна намного опередила его, но всё же он нашёл её. Сашка издали увидел маленькую ведьму и тут же спрятался за дерево. Заряна его не заметила.
Она стояла спиной к нему, окруженная стволами деревьев, как магическим кругом, чёрным кругом в белом пространстве, а на нижних ветвях деревьев и на стволах, и в развилках веток   – всюду были развешаны или иным способом прикреплены птичьи кормушки. И птицы, слетевшись, должно быть, со всего леса, копошились в них.
 Громадные чёрные вороны расхаживали у ног Заряны, словно часовые, пару синиц опустилось к ней на вытянутую ладонь, ещё какие-то птицы, названия которых Сашка не знал, сидели на плечах и даже норовили взгромоздиться на голову.
В городе Сашка видел, как голубиная стая волной охватывает человека, по доброте душевной рассыпающего крошки.
Сашка не ожидал, что получит именно такое объяснение на свой вопрос. Зарянка кормит птичек? И, судя по всему, это входит в число её обязанностей: кормушек много, по две-три на каждом дереве. А в свободной от синиц руке у девчонки какая-то тряпка… понятно, это мешок, в котором она принесла корм… Но, когда Заряна прошмыгнула по двору мимо них, мешка Сашка не заметил – выходит, она его под пальто прятала.
Вот уж страшная тайна! Нашла, что скрывать! Но как раз сейчас с ней можно поквитаться за утреннее, это Сашка почувствовал каким-то непостижимым и очень точным чувством. И он шагнул из-за дерева.

– Привет Гринпису!
Вся насмешливость мгновенно исчезла, когда Заряна повернула к нему лицо.
На этом лице был ужас, откровенный ужас – даже  не страх, как нынешней ночью, – и причиной этого ужаса был он, Сашка.
–Ты… что? – негромко спросил он.
– Уходииии! – пронзительно крикнула ведьма.
Стена хлопающих крыльев ударила, свалила с ног.
Птицы взмыли над деревьями и рассеялись чёрными точками по ватному небу. Несколько серых мелких пёрышек, похожих на тополиные пушинки, плавно опустилось Сашке на грудь, на его чёрную куртку.
 Сашка сел на колени, потом встал, отряхнул снег со штанин.
Заряны рядом с ним не было. Её нигде не было.
Он некоторое время постоял в нерешительности, потом побрёл по своим же следам назад, к дому.

«Ты где ходил?» – удивился Димка. Он сидел за столом и наворачивал что-то из тарелки.
В избе было жарко и пахло едой, Заряна сновала в кухонном углу. Она, как ни в чём не бывало, кивнула Сашке: «Садись, а то остынет».
Сашка бросил куртку на лавку – надо бы замыть рукав, испачканный от падения – наскоро ополоснул руки из рукомойника, висевшего над ведром у печки, и сел за стол. Хозяйка налила ему щей – щедро, полную тарелку.
– Спасибо, – настороженно поблагодарил Сашка. – А когда сварить успела?
Димка хихикнул. Заряна пожала плечами:
– Так в нашей печке всё само варится…

Тётя Антонида позвонила ближе к вечеру, когда уже начало смеркаться. Сашка сквозь трещание телевизора пытался расслышать, что говорит ей в ответ Заряна, но слышно было плохо: маленькая ведьма отошла в дальний угол, за печку, да и отвечала как-то односложно, больше слушала.
– Что нового? – спросил её Димка после того, как она отложила мобильный телефон.
– Ничего. Тётя Антонида ещё в больнице. Может завтра вернётся, может – нет. Она сама не знает.

На ночь хозяйка с особой тщательностью закрыла ставни и двери.
– Я спать не буду, хочу на птичку вашу посмотреть, – объявил Димка. – Может, это не птичка? Может, это мышь летучая?
– Ага, зимой, в мороз, в русском лесу… – съёрничал Сашка.
– Так, может, это не обычная мышь, а какой-нибудь вампир!
– Да ну тебя! Тут даже для вампиров слишком холодно.
– Тут для них самый рай – солнца мало, глухомань:  загрызёшь кого –  и не хватятся…
– Всё, ладно уже, а? Нечего на ночь накликивать, – раздраженно прервала его Заряна.
Она нервничала. Сашка знал – ночная птица была. Только почему девчонка устраивает из этого тайну, было не понятно.
Димка, хоть и обещал не спать, всё же заснул. Сашка решил: он не шелохнётся, не подаст виду, если ночная гостья снова начнёт биться в окна и царапаться в печной трубе – пусть Заряна думает, что он крепко спит.

Прошло какое-то время, и он услышал, как хозяйка осторожно спустилась с печки и, стараясь быть бесшумной, заперла заслонку. Сашка торжествовал – была птица! И Заряна, так же как и он, ждёт её возвращения.
В печной трубе зашуршало, и кто-то тихонько, словно чем-то острым постучал в заслонку. На этот раз птица была очень осторожной и даже как будто вежливой.
– Лети, лети – я не буду с тобой, – зашептала Заряна, которая сидела возле заслонки на полу с тех пор, как закрыла её.
– Ве-еррррниссссь, ве-еррррниссссь, – вдруг низким, клекочущим голосом ответили ей из печи.
– Не вернусь! Я так решила.
– Ве-ерниссссь!!! Ты нашшша, ты одна из насссс!
– Я не хочу. Вы людей не любите.
– Их никккто не любииит. Люуууди насссс убиваюууут. И тебя засссставят убивать!
– Не заставят. 
– Тогда тебя ссссаму убюууут, дууррра! Ты нииикогда летать не ссссможешь!
– Ну и пусть. Здесь у меня хотя бы имя есть, а среди вас я – кто?
– Им-мя? Им-мя? – заклекотало насмешливо из трубы. – Что такое им-мя? Кррррик чччччелловеккка! Ты брррросаешшшшь Ссссстаюу! Бесссстаии ты – ниииикто! Бесссстаии, а не без имении! Дууумай, дууумай – у тебя ещё есссть вррррем-мя, врем-мя до вессссны…
Птица, шелестя оперением, вылетела из трубы. Сашка, позабыв, что поклялся себе лежать смирно, поднял голову. Ему было интересно, что делает Заряна.
Заряна уткнулась носом в печку и тихонько всхлипывала, так тихо, что он едва понял, что она плачет. И тогда острая жалость вдруг охватила Сашку и заставила его подняться, неуверенно подойти к Заряне и накинуть на её худенькие плечи одеяло.
– Я никому не скажу, не бойся, – утешающее прошептал он.
– Ты слышал, да? – очень печально и устало спросила Заряна.
– Я клянусь –  ничего, никому, правда!..
Заряна глубоко вздохнула.
– Значит, так должно было случиться… Ложись спать, Саша.
Она отстранилась, оставив в его руках одеяло, и легко, словно вспорхнув, оказалась на печке.
– Спокойной ночи. Саша.
Она снова повторила его имя –  с какой-то странной, печальной интонацией.
– Спокойной ночи, – ответил растерянный Сашка, не зная, как ему дальше быть и нужно ли ещё что-нибудь сказать.

Утром Заряна затеяла большую уборку – вроде бы готовилась к возвращению Димкиной тётки. Они тоже помогали, как могли. К обеду изба блестела чистотой. Сашке показалось, что эта тётя Антонида, в существовании которой он уже начал сомневаться, держит Заряну в ежовых рукавицах.  Девчонка настряпала кучу всякой еды, потом написала на листочке перечень вещей и продуктов, которые нужно купить, выдала им с Димкой деньги и отправила в поселковый магазин.
Путешествие в посёлок и обратно заняло часа полтора.
Есть к концу дороги хотелось ужасно. Вчерашнего ветра уже не было, и оттепель уже чувствовалась во всём, но из-за того снег начал подтаивать, и ногам в ботинках было сыро. Руки оттягивали сумки с покупками. Сашке давненько не приходилось таскать столько на такие расстояния: если родители отправлялись в супермаркет, максимум, что он делал – помогал выгрузить пакеты из тележки в багажник.
– Мы пришли! – объявил с порога Димка.
Изба ответила им величавым молчанием.
– Вышла, что ль, куда… – Димка поставил сумку на лавку и стал выкладывать покупки на стол.
Сашка отошёл к телевизору, чтобы включить его: как-то пустовато в избе было без хозяйки.
На телевизоре лежал беленький аккуратненький конверт. Почтальон принёс письмо, пока их не было? Интересно…
Сашка перевернул  запечатанный конверт и увидел, что на нём ничего, кроме слов «тёте Антониде» не написано. Значит, это Заряна написала и оставила его тут.
– Сань, я есть хочу, может, пообедаем? – услышал он из-за спины голос Димки.
– Ага. Я за Заряной схожу, а ты пока ешь.
– Ты что, знаешь, куда она ушла?
– Знаю…
Сашка поспешно сбежал с крыльца. Было только одно место, где он мог найти Заряну – птичья поляна.
Поляна была пуста. Птицы постукивали клювиками о донца кормушек, выбирая оставшиеся крошки, или, может, зёрна. Сашка беспомощно огляделся. «Заряна! Заряна!» – окликнул он сначала негромко и, не получив ответа, уже во весь голос: «Заря-а-на-а!!»
Но Заряны не было. Или она не хотела, чтобы Сашка нашёл её.
 И вдруг Сашке стало страшно: оттого, что ничего уже исправить нельзя, оттого, что из-за его вчерашней глупости – сначала желания знать правду, а потом – сказать девочке, что он знает её секрет, она вынуждена бросить всё – людей, которых любит, человеческую жизнь, даже своё имя – всё, что ей дорого, и вернуться к какой-то неведомой Стае.
И от этой фатальной непоправимости некуда было деться.
«Прости меня, Заряна! Прости меня, прости меня!..» – повторял Сашка, обхватив чёрное влажное дерево, на ветке которого покачивалась весёленькая кормушка зелёного цвета, вырезанная из пластиковой бутылки, а в ней покачивалась, вертя головой, весёлая синичка.
– Прости меня…
– Саша! Саша! – какая-то женщина кричала, приближаясь к нему бегом через лес.
– Тётя Антонида?
– Саша! Хорошо, хоть тебя нашла! Что случилось?
– Вы… конверт видели?.. на телевизоре…
– Видела. Дима показал. И сразу вас пошла искать.
– Я не нашёл её, Заряну… Она не вернётся? Послушайте, это из-за меня, это я виноват! Вы можете что-нибудь сделать? – с отчаянием спросил Сашка.
Женщина нахмурилась. И вдруг повернулась к кормушке с синицей.
– Передай ей, что у людей так не принято. Пусть хотя бы придёт попрощаться.
Синица покрутила головкой и, резко оттолкнув лапками кормушку, взлетела.

– Вы с самого начала всё о ней знали?
– Да. Я её ещё маленькой нянчила. Человеческие дети в год или два только-только ходить начинают, а эта уже со стаей летала.
–У них что, вся стая такая, из оборотней? Почему же никто не знает?
– Нет, Заряна особенная. Такие, как она, и среди птиц – редкость. Хотя они почти все понимают человеческий язык, а некоторые, как она рассказывала, даже могут разговаривать по-человечески. Как попугаи или скворцы.
Сашка вспомнил ночной разговор у печки.
– Но среди птиц ей проще жить, чем среди людей, – закончила свою мысль тётя Антонида.
– Она сказала, ей с людьми больше нравится…
– Да, нравится. Люди умеют любить, и Заряна к этому тянется, потому что сама отчасти человек…
– А птицы не умеют?
– У них свои законы. В их жизни нет места любви. Но они берегут свою стаю, заботятся о потомстве. Люди разобщённее.
Тётя Антонида вдруг перестала говорить и приветливо улыбнулась кому-то за Сашкиной спиной. Сашка обернулся – Заряна шла через поляну к ним. Подошла и обняла тётю Антониду, доверчиво прижалась к ней, как к матери.
– Молодец, что пришла… – женщина нежно погладила девочку по голове.
Сашка виновато смотрел себе под ноги.
– Я никому про вас не скажу, я слово даю, пусть только Заряна  остаётся… – забормотал он.
– Наши сказали, человек из города не должен знать. Город – большая стая, город узнает тайну, – сказала Заряна и, объясняя, добавила: – Они редко нападают на людей, но, если ради Стаи, то могут. Могут тебя убить, если я останусь здесь… Я должна быть с ними. Я же тоже птица… Но я совсем, совсем не жалею, что у меня была человеческая жизнь! – в конце речи голос Заряны сорвался, и она заплакала.
– Но неужели ничего нельзя сделать! Тётя Антонида! Вы же – знаете, и – ничего!
– Я, Сашенька, живу на отшибе, и потом, в нашем роду вообще отношения с лесом особые… А ты мальчик городской, ты домой вернёшься…
– А если я тут с вами останусь? – из последних сил цепляясь за предположения, попросил Сашка.
– А родителям мы что скажем?  А? – То-то! Нет, ложь тут не помощница. Есть только одно ещё средство, но средство это потребует очень большой жертвы, я не могу тебе его предложить.
– Какое средство?
–Ты добрый мальчик, Саша, и Заряна, и я на тебя зла не держим… Видно, так суждено уж… Кто-нибудь да узнал бы всё равно…
– Какое средство? – настойчиво потребовал ответа Сашка.
– Ну, есть такое предание, что все полуптицы – Сирин, Алконост и Гамаюн, обладают волшебным голосом… Только голос этот может заставить тебя забыть всё, забыть родных и близких, и свою прежнюю жизнь…
– Большая жертва – это потерять память?
– Мы не знаем, – ни я, ни сама Заряна, – кто она на самом деле – Сирин, Гамаюн или Алконост. И как действует её пение на человека. Но даже если её голос не убьёт и не сведёт тебя с ума, то лишит памяти – а это всё равно слишком тяжело.
Они стояли и все молчали – Сашка, женщина и Заряна. И вдруг Сашка попросил – тихо, весь внутренне собравшись: «Спой для меня, Заряна».
– Что ты! – ахнула тётя Антонида.
– Я не могу! – отказалась испуганно девочка-птица.
Но Сашка настойчиво и ласково повторил: «Спой, Заряна:  я хочу, я тебя очень прошу».
– Нет! Нет!
– Если птицы готовы убить человека ради одного из своей стаи, разве люди ничего не сделают ради одного из своей? Я хочу, чтобы ты осталась. Спой для меня. Пусть только тётя Антонида уйдёт, – твёрдо сказал Сашка.

Димка стоял у калитки. Он первым увидел Сашку, выходящего из леса.
– Идёт! Сам нашёлся!– радостно крикнул он, обращаясь к женщине, которая сидела на лавочке у дома –  согнувшись и обхватив голову руками. Женщина подняла голову и с тревогой посмотрела вперёд.
– Сашка! Привет! Мы думали, ты потерялся!
Подошедший мальчик безмятежно улыбнулся.
– Привет…
И вдруг, к немалому удивлению Димки, спросил:
– А тебя… как зовут?