Эвакуация

Шли дни. С фронтов Великой Отечественной приходили всё более неутешительные вести. Нас, подростков, стали посылать на строительство аэродрома, косить траву, на уборку хлеба, косить крюками пшеницу. Мы, впятером, решили поступать в лётное училище. Сдали документы, прошли медкомиссию, ждали вызова в Орёл, а его всё не было. Видимо, было не до нас. Немы подходили всё ближе. Уже шли бои за Брянск. Бомбили и нашу станцию Долгое.
Нам, комсомольцам 123-24 гг. рождения выдали эвакуационные листы с направлением в г. Куйбышев (ныне – г. Самара). Предупредили что, в случае  прорыва немцев к реке Тим, мы должны отправиться в глубь страны самостоятельно.
Но фашисты прорвали оборону под Брянском внезапно и вышли на оперативный простор в сторону неподготовленного к обороне Орла. Тем не менее, 3-го октября на северо-западной окраине областного центра в неравную схватку с фашистами вступили бойцы 291-й военной воздушно-десантной бригады и 146-го отдельного конвойного батальона внутренних войск НКВД. Бой был быстротечный, но после него немцы в течение двух дней не решались продвинуться вперёд. Это дало возможность нашим войскам провести перегруппировку.

На поле битвы сложили головы более шестисот наших защитников Отечества, которые против немецких «Тигров» и «Пантер» имели только стрелковое оружие. На месте того боя теперь установлен памятный знак.
Ждать было нечего. Простившись с пожилыми родителями, взяв в дорогу заплечный мешок с сухарями, в ботинках и лёгкой фуфайке, я отправился пешком мимо горевшей станции и других пожарищ. Горели колхозные скирды хлеба и другие объекты, неизвестно кем подожжённые, что представляло собой сплошное зарево, особенно жуткое по ночам, в сопровождении рвущихся бомб и снарядов, гром которых доносился с трёх сторон приближающегося к нам фронта.
Наши изнурённые и хмурые войска отступали на восток. Уходил и я в неведомые дали. Прошагав километров сто, я прицепился на товарный поезд, до предела наполненный людьми, которые ехали даже на крышах вагонов и на подножках, держась за вагонные поручни и тесня друг друга. Через два дня я оказался в Воронеже, где у всех на каждом шагу проверяли документы. В Воронеже я рассчитывал найти сестру, но разыскал только её мужа Сашу, который уже был призван в армию и находился на сборном пункте, ещё не получив обмундирования. Он мне сказал, что Юля с сыном, моя сестра, а его жена, уже эвакуирована с заводом в тыл и мне он помочь ничем не может. Пассажирские поезда ходили очень медленно. Быстро пропускали лишь военные эшелоны и спецгрузы. По дороге в Тамбов я выскочил из товарного вагона погреться в стоявший рядом пассажирский поезд и случайно встретил там своего земляка, брата моей учительницы Марии Харламиевны, с Нижнего Долгого. Разговорились. Он уже лейтенант, получил танки, едет с боевой частью на фронт. Пока мы беседовали, моего товарняка и след простыл. Уехал в нём и мой мешок с сухарями и бельём. Три дня, я совершенно голодный догонял свой товарняк. На одной из станций, не выдержав голода, попросил у кого-то поесть. Добрые люди накормили. В Саратове нас, эвакуированных, разместили в театре оперы и балета. Среди огромного скопища людей были и больные. Нередко выносили трупы умерших. Принимавшая документы на эвакопункте работница-землячка посоветовала мне в помещение театра не ходить. Оставила ночевать в своём кабинете. Но вскоре её начальница мне это делать запретила.  Пришлось мне спать в холодном дощатом коридоре зимой на полу, без всякой подстилки рядом со снежной дорожкой, нанесённой за день ногами прохожих. И странно было то, что я тогда не заболел. Для питания в столовой нам давали талоны. Все мы прошли санобработку.
Я решил поступать в Саратовское бронетанковое училище, но у меня не оказалось требуемых нужных документов. Что было делать? Землячка дала мне направление в Балтайский район. Сначала я оказался на ст. Нессельроде. Там какой-то подросток согласился за 10 рублей довезти меня до села Балтай. Мороз крепчал. И мне пришлось больше бежать за санями, чем ехать. В Балтае получил направление в село Царевщина. Семь километров прошёл пешком. День был погожий, слегка морозило. По пути как заворожённые, покрытые инеем, стояли белоснежные деревья и кустарники. Мне, с пустым мешком за спиной, шагалось легко и непринуждённо. В правлении птицесовхоза меня встретили неласково. Видимо им эвакуированные порядком надоели. Долго водили по квартирам, никто почему-то не хотел меня принимать. К вечеру почти насильно вселили меня к одной солдатке, у которой было двое или трое детей. Хозяйке конечно было не до меня, и я то хорошо понимал. На другой день я пошёл в общую баню в которой стоял густой туман или, точнее пар, и освещение было довольно слабое.
       Забравшись в уголок мужского отделения, я нашёл себе свободное место, намылил голову и вдруг слышу женские голоса. Пригляделся и ахнул, баня была набита женщинами, мывшимися за дощатой перегородкой, от которой осталась стена высотой от пола не более полуметра. И поскольку в женском отделении было тесновато, то одна и полных женщин, среднего возраста, устроилась на свободное около меня место, перешагнув через эту парегородку.
- Вот где красота, - сказала она.
       Я быстро вылил на себя тазик воды, мгновенно вылетел из этой бани и ушёл на квартиру.
        Наутро я получил наряд ехать в поле с женщинами собирать солому из-под снега. Женщины, одетые в полушубки и валенки, посоветовали мне, посиневшему от холода, никуда от костра не отходить, а назавтра ехать в Балтай проситься на курсы трактористов. Курс яти находились в райцентре в колхозе «Ленинец». Меня приняли на эти курсы и повели искать квартиру. Но меня и тут на квартиру брать никто не захотел. На одну ночь в приказном порядке вселили к какой-то женщине, имевшей двоих детей. Утром хмурая хозяйка, даже не покормив меня, стала выпроваживать. Я уже собрался уходить, когда к ней зашла соседка с восьмилетним мальчиком. Заговорили обо мне.
- Мам, давай его возьмём к себе, - попросил мальчик.
- Ну, что ж, - согласилась соседка, - будешь мне третьим сыном.
И повела к себе домой. Так я оказался в доме Алексеевой Евдокии Алексеевны. Быстро подружился с её детьми Геной и Алёшей. Они сразу окружили меня вниманием, накормили, обогрели. Тётя Дуня, как я её потом называл, увидев мои длиннющие спутанные вихры, предложила немедленно их остричь. Я согласился. Она принесла ножницы и остригла меня как допризывника. Потом достала из сундука бельё своего мужа и приказала мне с Генкой идти в баню. А бани у них интересные: на три-четыре дома одна, которую топят по очереди и потом купаются вместе, мужчины и женщины. Но я этого не знал. И когда вслед за Генкой нырнул в «паровую» и увидел обнажённых женщин, то испугался, воскликнув: «Извините.» И развернулся было, чтобы бежать оттуда. Но меня кто-то схватил за руку, наверно хозяйка, сказав:
- «Вот уж мне горе, смотри за ним как за младенцем. Садись, купайся вот здесь или иди к деду Митяю. Всего паром его обдало, а он помчался голым на мороз, где сразу скуёт как сосульку, и – готов. Аль у вас там в Орловии не так ходят в баню?».
Я весь съёжился, говорю:
- Нет, у нас так вместе в баню не ходят.
Потом поднял голову и увидел деда Митяя на полке, который там развалился и блаженствует. Я – к нему. Тогда соседка говорит своей дочери Тане, которой было лет двадцать пять:
- А ну-ка, плесни на камушки, добавь парку.
Таня тут же плеснула кипятком из ковшика на красные, огнём раскалённые камни. Моментально густое облако пара поднялось к потолку, от жара которого я сразу же спустился на пол. А дед говорит:
- Вот хорошо… и уходить отсюда не хочется. Только надо уже собираться, сейчас должен дед Иван прийти.
   Эти деды как дневальные, один другого сменяли и каждый парился по полтора часа.
- Что, Лёня, жарко? – спросила Таня.
- Да, - промямлил я в ответ.
- Ну что, бабы? Давайте мы ему поможем.
  И все женщины ко мне подлетели. Одна левую руку моет, другая левую руку мылит. Таня сзади голову мне мылит, иногда чем-то скользким к моей спине касаясь, от чего я выгибал спину, ойкал и вздрагивал, вызывая всеобщий хохот. Сидел я зажмурившись, согнувшись в дугу, пытаясь закаменеть от прикосновения женских рук, но не мог. И когда меня как младенца вымыли до пояса и начали было спускаться ниже, тут я взмолился:
 - Хватит, дальше я сам.
   В ответ на что, бабы опять грохнули от смеха, сказав:
- Ну, бабы, действительно, а там уж он сам.
Помню после этой «бани» я вылетел как ошпаренный и скорее в избу. А хозяйка моя пришла из бани значительно позже, пока там всё перестирала и пришёл купаться сосед. Но это мне было страшно ходить в общую баню только вначале, а потом я привык и ходил по приглашению в баню довольно спокойно. Я понял, что сложившийся издавна обычай мыться в общей бане, был основан на соблюдении строгих правил поведения, согласно которым моющимся разрешалось скромно смотреть по сторонам не позволяя себе близкого контакта с противоположным полом. За нарушение этих правил можно было получить не только осуждение земляков, но и быть подвергнутым серьёзному наказанию. Впрочем, случаев таких нарушений в бане не наблюдалось.
    Потом я стал помогать своей хозяйке, ведь она меня кормила за общим столом как и своих детей. С Генкой привозил из Царёвщины барду для коровы, из леса привозили дрова на санках, которые сами и смастерили, чтоб не побираться по соседям. Позже я стал приносить хозяйке продовольственный паёк из колхоза, где я учился на тракториста и подрабатывал на общих работах. И тогда уже соседи заговорили по-другому, в том числе и та женщина, которая не взяла меня на квартиру. Перестали говорить, что, мол, взяла баба Дуня на свою шею дармоеда. А соседка Таня вообще ко мне относилась очень хорошо, если не сказать больше.
    От родителей писем я не получал, так как Орловщина была в оккупации. Весной 1942 года, закончив учёбу на курсах, я получил удостоверение тракториста и трактор «Универсал-2». Выехали в поле пахать землю. На этом тракторе было закреплено нас двое: я и Павлик. Он хоть и моложе меня был на полтора года, но имел большой стаж работы и считался хорошим трактористом. Потому его назначили старшим: он работал в ночной смене, а я в дневной. Мы с ним хорошо дружили. И вот однажды он пригнал трактор с ночной смены на тракторный стан, помог мне его заправить, усердно подсказывал, что нужно делать, чтобы трактор не дымил чёрным дымом. А одет он был тепло: шуба, отцовские валенки с подбитыми задниками, так как ранней весной в поле ночами было холодно. А у меня тёплой одежды и вообще не было. И вот Павлик, отправляя меня в поле, говорит:
- Погодь, погоняй на тихом газу на первой передаче, а я подкручу жиклёр.
    Все на тракторном стане, в том числе и бригадир, видели, как он старается помочь своему неопытному напарнику и улыбались. И надо ж было такой беде случиться. Валенок Павлика при ходьбе на коме земли развернуло на 90 градусов и шпорой трактора зацепило за отверстие прохудившегося валенка, и мой Павлик оказался под трактором. Я мгновенно остановил трактор и нет знаю, что делать дальше.  Все окружили нас, встревоженные случившимся. Бригадир мне машет рукой:
- Пошёл тихо вперёд!
Я отъехал, а Павлик лежит. Ну, чем могли его перевязали, чтоб кровь чуть-чуть остановить. Я вызвался везти его на лошади в Царёвщинскую больницу. А Павлик всем громко говорит:
- Лёшка не виноват! Лёшка не виноват!
И так всю дорогу. Привезли мы его быстро, там уже нас ждали, видно кто-то позвонил. Сразу же Павлика положили на операционный стол. Оказалось, что трактором ему переломило двух местах правые ногу и руку и тракторной шпорой вскользь немного разорвало кожу на голове.
    Я очень переживал за Павлика, хотя моей вины в его травмах не было. Мне его было очень жаль. К нашему счастью, раны Павлика быстро зажили и он, прихрамывая, через некоторое время снова приступил к работе. Забегая вперёд, скажу: когда я уже был на фронте, Павлик писал мне письма и почти в каждом из них вспоминал тот случай, что сделал его инвалидом. Но меня в этом не упрекал, а сообщал мне, что в армию его не взяли, женился, работает в колхозе и хорошо зарабатывает. Вот так и бывает как говорят: «Не было счастья так несчастье помогло.»
    Летом ко мне приехала мать и сестра Люба, сумевшие избежать второй оккупации местности, где они жили. А в уборочную, помню, косил я пшеницу. Таскал мой трактор за собой две «лобогрейки» и вдруг навстречу кто-то бежит:
- Стой! Стой! – кричит мне.
Я остановился.
- Что случилось?
А тот, запыхавшись:
- Передай трактор Ивану. К тебе отец прибыл…
- Какой отец? Где?
- Да вон стоит с коровой, пешком с ней пришёл из-под Орла.
Я посмотрел и увидел отца, узнал и свою корову. Конечно, обрадовался. Обнялись с отцом, расцеловались. Я повёл его к своей хозяйке, где уже устроились жить приехавшие до этого мать и сестра.