Мужлан и флейтистка

Глава 12, 13
Домой она попала уже глубокой ночью. Августа Филипповна спала крепким сном. Стараясь не шуметь, Ираида заглянула на кухню. И улыбнулась невольно. Мама нажарила картофельных котлет и сделала грибную подливку – любимое блюдо Виктора. В знак протеста, что ли? Ираиде стало смешно. Какой протест? Против чего? Я сегодня отказалась от, возможно, самой большой удачи в жизни, даже от безумного счастья… Вот дура! И ради чего? Ради возможности жить с уже нелюбимым мужем в роскошной квартире в Барселоне? Нет! Нет!!! Неправда! Ради сына, его будущего, ради того, чтобы он рос в полной семье… Во лжи и притворстве… Да почему? Я когда-то любила Виктора, да, да, он меня обидел, горько обидел, и я обиделась, но теперь он раскаялся, хочет вернуться в семью, кажется, действительно любит сына… И он в эти годы не балбесничал, а наладил свой, видимо, успешный бизнес, старался для нас с Сашкой, а Сашке, между прочим, барселонский климат куда полезнее питерского. А я привыкну, втянусь… С дипломом Питерской консерватории найти работу вполне реально, и я, если честно, больше хотела бы преподавать, а не сидеть в оркестровой яме… Но Федор Федорович… Господи, какой он… Такой большой, такой невероятно сильный, а сколько в нем нежности… Мама бы наверняка назвала его мужланом. Он и вправду вроде бы мужлан, но какой потрясающий… А ведь он меня на прощание практически обхамил. Как он сказал? «Ты захотела меня, получила свое и теперь отваливаешь…» Но ведь он был прав, именно так все и получилось. И я, конечно, потеряла его, потеряла. Не тот он человек, чтобы крутить тайный роман с иногородней бабой. Да и когда ему? А даже если мы как-нибудь, допустим случайно, встретимся, как он будет на меня смотреть? Как на нимфоманку? Или на проститутку? И о чем я, дура набитая, думала? А ведь такого мужика враз уведут, как нечего делать… А тут могла случиться любовь, а случилась просто… случка… Видно, не судьба!


Новогодние каникулы, наконец, закончились. И предаваться воспоминаниям о прекрасной флейтистке не стало никакой возможности. Доклад, направленный непосредственно президенту, потребовал каких-то разъяснений. Федор Федорович все разъяснил очень четко и уверенно, это он умел, и в результате его труд был высоко оценен. Но были поставлены новые, поистине грандиозные задачи, и Федор Федорович рьяно взялся за их выполнение, но при этом он не забыл о Хлынове и вызвал его в Москву, но так, чтобы тот не заподозрил никакого подвоха.


Хлынов впервые летел в Москву к столь высокому начальству и страшно гордился этим фактом. Вероятно, рассчитывал получить от вышестоящих товарищей какие-то существенные преференции. Дело в том, что вызвал его не Федор Федорович, а один из его коллег, именно, чтобы Хлынов был спокоен. Ну, ты у меня попляшешь, сукин сын!


Войдя в офис, Хлынов был поражен роскошью интерьера. За стойкой администратора дивной красоты девушка очаровательно ему улыбнулась. Хлынов был мужик видный, нравился женщинам, и принял улыбку на свой счет. Улыбнулся в ответ.

– Здравствуйте! Чем я могу вам помочь?

– Моя фамилия Хлынов, я к Дубравину, по вызову.

– Минутку! Да, он вас сейчас же примет.

– Простите, красавица, – каким-то интимным тоном осведомился Хлынов, – а как его звать-величать, вашего Дубравина?

– Олег Дмитриевич.

– Вот спасибо!

– Лена, – распорядилась красавица, – проводи к Дубравину!

Лена тоже оказалась очень недурна и тоже улыбалась.

Хлынов вдруг начал волноваться, хотя внешне все было хорошо и ничто, собственно не предвещало никаких неприятностей. Лена привела его к лифтам. Ждать пришлось довольно долго, и волнение нарастало. Хлынов попытался завести с девушкой разговор, но тут, наконец, подошел лифт, и оттуда вывалилась целая толпа народу, и непонятно было, как они все там уместились. Наверх тоже лифт набился битком. Как сельди в бочке, раздраженно подумал Хлынов, понастроили небоскребов, а на лифтах сэкономили…

– Приехали! – возвестила Лена на пятнадцатом этаже и быстро пошла вперед, громко цокая каблучками. Хлынов едва поспевал за ней.

– Даш, это к Олегу Дмитричу господин Хлынов.

– Да-да, прошу вас, присаживайтесь! Олег Дмитрич скоро вас примет.

Хлынов сел, нервно подергивая ногой.

– Может быть, чаю или кофе? – любезно предложила Даша.

– Ничего не нужно, – буркнул Хлынов, даже не поблагодарив.

Прошло минут десять. Что он меня тут маринует, этот Дубравин? Но тут Даша сказала:

– Господин Хлынов, проходите в кабинет.

Тот вскочил и рванул дверь. Помещение было сравнительно небольшим, с огромными окнами, откуда открывался роскошный вид на Москву. Дубравин сидел за столом и, как показалось Хлынову, неприязненно взирал на посетителя.

– Присаживайтесь, – хмуро произнес он. – Ну, рассказывайте!

– Что? – оторопел Хлынов.

– Как вам работается на новом месте, какие проблемы, что, может быть, нужно от нас?

Хлынов слегка приободрился.

– Ну, сами понимаете, проблем много, можно сказать, сплошные проблемы, но я на то и поставлен, чтобы их решать по мере возможности. Я, знаете ли, принял дела у Свиридова, а они у него были не в самом лучшем виде, вот и приходится за ним подчищать.

– Да? – удивленно поднял брови Дубравин. – Ну-ну, что же вы замолчали? Говорите!

– Свиридов безобразно распустил коллектив, вольницу, вишь ли, развел. Никому слова не скажи, обижаются. Свиридов им, вишь ли, потакал, а я не намерен. Вот и пришлось закручивать гайки. Кое-кого вынужден был уволить за нарушения… Но это, вишь ли, частности, а в целом, работаем, и неплохо, выполняем план… – все больше смелел Хлынов.

Дубравин слушал его молча, с непроницаемым лицом, но явно очень внимательно, и время от времени что-то помечал в своем блокноте.

В какой-то момент Хлынову показалось, что он говорит уже чересчур долго, он вдруг осекся, замолчал, выжидательно глядя на Дубравина.

– Ну что ж, я понял… Знаете ли, милейший, теперь многое стало ясно. Вот! – Дубравин взял со стола пачку каких-то бумаг и потряс ею в воздухе. – Знаете, что это?

– Нет, откуда?

– Это жалобы ваших сотрудников.

– Ну, ясно, кляузы. Говорил же, Свиридов их распустил, а я теперь, выходит, плохой… Обычное дело!

– Да если бы! При Свиридове вся структура работала эффективно, практически без сбоев, как превосходные швейцарские часы, потому что люди работали в охотку и, между прочим, кляуз, как вы тут выразились, практически не было. И здесь, у нас, Федор Федорович за полгода все так отладил, будьте-нате.

Хлынов побагровел, но смолчал. А что тут скажешь?

– Хорошо, давайте разбираться. Вот вы прямо скажем вынудили Ольгу Божок подать заявление об уходе, вы явно этого и добивались, а когда она ушла, вы начали грязными и даже, я бы сказал, подлыми методами препятствовать приему ее на новое место работы. Ну, допустим, у вас с ней несовместимость, что ж, бывает.

Хлынов попытался что-то возразить, однако Дубравин ему не позволил.

– А вот такая же история с Евгением Скляром и Виталием Гуреевым. Вы хоть соображаете, что это подсудное дело?

– Подсудное? – побелел Хлынов.

– Да, именно, поступая таким образом вы нарушаете все правила КЗОТа, да оно бы еще полбеды. Вы иезуитски лишили людей работы и тем самым средств к существованию. Я все думал, зачем вам это надо, поговорил со Свиридовым, и он догадался: вы хотите, чтобы эти люди вернулись, но уже сломленными, зависимыми и почитающими вас за отца-благодетеля. Так, что ли? Но этому не бывать! Вы умудрились за полгода развалить то, что Свиридов налаживал годами. Вы и о нем тоже наговорили гадостей… Но все же одну роковую ошибку Федор Федорович допустил, предложив на свое место вашу кандидатуру. Вы не оправдали доверия, господин Хлынов. Все, можете быть свободны!

– Это… Это в каком смысле? – пролепетал уничтоженный Хлынов.

– А во всех! Вы освобождаетесь от должности, ну и сейчас тоже можете идти. Ваше право жаловаться в вышестоящие инстанции, но вряд ли это вам поможет. Вы зарекомендовали себя – хуже некуда. Всех благ.


– Юра, слышишь меня?

– Да, Федя, слышу!

– Юра, имей в виду, не сегодня-завтра придет приказ о снятии Хлынова с должности.

– Да ты что! Слава богу! Твоих рук дело?

– Не только, но со мной советовались.

– А кого на его место?

– Тебя, больше некого.

– Я не потяну, Федя!

– Потянешь, Юра, потянешь, как миленький! Я в тебя верю, только верни людей, кого сможешь.

И Федор Федорович принялся наставлять старого друга, как и что ему следует сделать перво-наперво.

– Федь, а Хлынова куда?

– А Хлынова к туркам, пусть вкалывает там, он, я надеюсь, войдет в ум, ведь в принципе он работать может, ему только нельзя людьми руководить в одиночку.

– Понял. Федь, скажи, а как там Елизавета Марковна?

– Ох, Юрка, такая клевая тетка… Мы с ней подружились…

Произнеся эту фразу, Федор Федорович вспомнил, что давненько уже не звонил Елизавете Марковне. Но времени катастрофически ни на что не хватало.

Глава тринадцатая
– Ирка, ты чего какая-то смурная? – тихонько спросила подруга Лиля. – В мужиках запуталась?

– Ой, брось, до мужиков ли тут…

– А что случилось?

– Да ну… Я поговорила с Сашкой, рассказала про Испанию, про Виктора, про перспективы… Думала, парень обрадуется, а он…

– Не обрадовался? – всплеснула руками Лиля. – Как такое возможно?

– Сама удивляюсь. Представь себе, он заявил мне, что я могу ехать куда и с кем хочу, а он останется с бабушкой в Петербурге и ему совершенно не нужен отец-предатель.

– Ничего себе! И что теперь?

– Откуда я знаю… Я в полной растерянности…

– Знаешь, я попробую дать тебе совет… Похожая история была у одного моего родственника, только там был не отец-предатель, а мать-кукушка…

– И что? – живо заинтересовалась Ираида.

– Мать-кукушка захотела вернуться, а сынишка не желал… Тогда отец с сыном на каникулы поехали в Рим и там, как бы случайно, встретили мамашку…

– И что?

– Все получилось! Парень увидел раскаявшуюся рыдающую мамашу, его сердце дрогнуло, он простил ее и семья была восстановлена. Мой тебе совет – затаись пока, оставь эту тему, мол, не хочешь, не надо, а на весенние каникулы увези Сашку куда-нибудь, но лучше здесь, в России. Он ничего не заподозрит по крайней мере…

– А куда? – растерялась вдруг Ираида.

– Да хоть в Москву, совсем уж никаких подозрений.

– Да, может, ты и права, – задумчиво проговорила Ираида.

– А как твой москвич? Звонит?

– Нет. Как отрезало. Да может оно и лучше… Знаешь, Лилька, мне твоя идея нравится, только кто ж меня в каникулы отпустит? Утренники же…

– А ты отправь в Москву Сашку с Августой Филипповной вдвоем. Ведь твоя мама, кажется вполне приемлет Виктора. Но ты там всей правды не говори. Так и тебе будет лучше и спокойнее, и соблазну меньше. Это уж точно!

– Ох, Лиль, мне еще никогда ни один мужик так не нравился! Я как вспомню, что у нас с ним было…

– А ты попробуй позвонить ему, мало ли…
– Не могу. Мне кажется, он меня должен презирать. Я вела себя с ним просто безобразно. Сама не понимаю, как я так могла… Но он такой… Я так его хотела…

– И ведь не разочаровалась?

– Да что ты! Но я его обидела, крепко обидела.

– Ну, значит, он дурак, если обижается, а хуже нет с дураком дело иметь. Страсть пройдет, а дурак останется.

Ираида рассмеялась. Может, и в самом деле дурак?


…Апельсиныч был счастлив. Никакие тетки не появлялись в их с хозяином квартире. И противная девчонка Шурка тоже не приходила, только изредка по выходным, когда хозяин возвращался домой, от него пахло этой кривлякой. Но это не страшно, можно пережить. Зато они два раза ездили за город, к другу хозяина Илье, где все просто обожали Апельсиныча, ласкали, угощали вкусненьким и позволяли сколько угодно гулять по огромному участку. Правда, на соседнем участке жил громадный черный кот, который, почуяв приближение Апельсиныча, взбирался на высоченный забор, где его было не достать, – это он нарочно дразнил Апельсиныча, а тот истошно лаял, носился взад-вперед вдоль забора, а наглый котище, казалось, только ухмылялся в свои усы. Потом приходил Илья, хватал Апельсиныча за ошейник и вел в дом, где матушка Ильи успокаивала разнервничавшегося пса, гладила, что-то ласково приговаривала и совала ему хорошо подсушенные сушки с ванильным привкусом, которые Апельсиныч обожал, а потом он располагался неподалеку от камина и устало дремал, а хозяин с Ильей вели неспешные беседы. Какое это было блаженство!!! А потом они садились в машину и ехали домой. Хорошо! Но всегда оставалось смутное сожаление, что опять не удалось добраться до поганого черного кота, уж он бы ему показал! Но ничего, еще не вечер!


Каждая встреча с дочерью приносила одни только огорчения. Сюсюрики уверенно брали верх! И чем дальше, тем яснее Федор Федорович понимал, что забрать Шурку не получится, никто ему ее не отдаст, любой суд сочтет, что отец не сможет создать ребенку необходимые условия. Да он уже и не был убежден, что хочет этого…

И надо ему наконец подыскивать собственную квартиру. Илья порекомендовал ему риелтора, очень дельного мужчину лет сорока, который рьяно взялся за выполнение поставленной задачи, хотя условия, выдвинутые Федором Федоровичем, были довольно сложными. Он хотел, чтобы квартира была где-то в этом же районе, чтобы можно было ходить на работу пешком, и чтобы Апельсиныч мог гулять в привычном месте. Федор Федорович уже души не чаял в этой собаке. Подолгу говорил с ней, и казалось, Апельсиныч все понимает и сочувствует хозяину.

Однажды Федору Федоровичу приснился сон. Как минимум странный. Они с Ильей идут ночью по незнакомому городу, кругом все красиво освещено, они о чем-то мирно беседуют, и вдруг Илья говорит:

– Смотри, Федя, проститутки! Замерзли, бедные, может, снимем, согреем? А?

– Можно, – отвечает Федор Федорович.

Они подходят к девушкам, и вдруг Федор Федорович видит, что одна из них – Ираида. Но она его не узнает и говорит эдак нагло: «Что, мальчики, горяченького захотелось? Так это мы мигом!»

Федор Федорович проснулся в холодном поту. Что этот сон значит? Его вдруг охватила тоска, он вспомнил сумасшедшие ласки Ираиды, ее горячечный шепот, восторженные стоны. Но тут же вспомнилось и то, как она говорила ему, что с наслаждением будет встречаться с ним тайно, а жить будет с другим… И чем не проститутка? Обидно, конечно, однако, если согласиться с таким ее условием, то что ж, почему бы и не воспользоваться им? Цинизм в таких делах не был ему присущ, но ведь она сама…

Он проглядел свой рабочий график, решил, что вполне может на сутки махнуть в Питер, снять номер в хорошем отеле, оттрахать ее как следует, и пусть гуляет… Эта мысль ему понравилась, вот только как лучше все это устроить – позвонить ей заранее или уже из Питера? Нет, надо заранее, вернее будет. И, вернувшись с вечерней прогулки с Апельсинычем, Федор Федорович позвонил ей на мобильный. Телефон был выключен. Скорее всего, у нее спектакль. Звонить на домашний не хотелось. Ничего, включит мобильник и увидит, что я звонил, может и перезвонить… В самом деле она через час перезвонила.

– Алло, Феденька! Я думала, ты уже никогда не позвонишь! Я так рада… так рада… Ты в Питере?

– Нет, пока в Москве, но в субботу буду в Питере на сутки. Может, повидаемся?

– Да, да, конечно, обязательно! Я так хочу тебя видеть!

– А в котором часу тебе удобно?

– У меня в субботу только вечерний спектакль, а репетиции нет. Тогда, может, встретимся часов в двенадцать, в час? Ты как?

– Хорошо, тогда приходи в гостиницу «Гельвеция» в двенадцать. Буду ждать тебя внизу. Годится?

– Конечно, годится, Феденька! Я так по тебе тосковала!

Ну вот зачем эти нежности, эти пустые слова? Сама же все расставила по своим местам. А я принял ее условия, чего ж теперь? Какие они глупые и неискренние, эти бабы!


Ираида ликовала! Он позвонил! Он приедет! Значит, умный, не обиделся! И хочет меня видеть, вряд ли в субботу у него какие-то дела в Питере… Хочет меня видеть или просто хочет меня? Что ж, пусть даже так, я ведь тоже его хочу, хочу смертельно, как никогда и никого! И ему, видно, тоже невтерпеж, вон не обедать приглашает, а в гостиницу, считай, сразу в койку, размышляла Ираида сидя в троллейбусе по дороге домой, наверное, это как-то уж чересчур откровенно, хотя я сама открытым текстом предложила ему такие отношения. Идиотка, разве можно такое говорить мужчине? Ну да ладно, там видно будет, мало ли как еще все обернется…

– Ирка, что случилось? – спросила с ходу Августа Филипповна. – Ты такая взбудораженная…

– Да нет, мамочка, просто устала страшно, спектакль был тяжелый, Вася Ельницкий все время фальшивил, у него жена рожает, он от волнения места себе не находит… А как Сашка?

– Спит, умаялся. Ужинать будешь?

– Нет, спасибо, пойду в душ и сразу спать.

– Погоди, звонил Виктор…

Ираида вздрогнула:

– Что сказал?

– Что на днях будет в Питере и во что бы то ни стало хочет видеть сына. На мой взгляд вполне законное и нормальное желание. Хотел поговорить с Сашкой, но тот был на английском.

– А он не сказал, когда именно приедет?

– Нет.

– Жаль.

– Опять хочешь Сашку куда-нибудь сплавить? Не вздумай! Это чудовищно глупо и даже подло, если хочешь знать! Пусть мальчик встретится с отцом, может, не будет столь категоричным.

– Да, вероятно, ты права, – рассеянно отвечала Ираида. Она думала о том, что Виктор останавливался в прошлый раз именно в гостинице «Гельвеция», а теперь вот и Федя там остановится. Ну да ладно, неизвестно ведь, когда именно приедет Виктор. Чего умирать раньше смерти…


Федор Федорович решил поехать в Петербург «Красной стрелой». Погулял с Апельсинычем, хотя Татьяна Андреевна осталась у них ночевать. Но Апельсиныч уже не волновался. Он привык, что хозяин иногда уезжает по делам, а когда возвращается, ничем подозрительным от него не пахнет. Пес перестал бояться, что его бросят, хозяин его по-настоящему любит, заботится о нем, балует, подолгу с ним разговаривает.  Соседом по купе оказался пожилой профессор МИФИ, с которым они были шапочно знакомы. Выпили чаю, у профессора был с собой коньяк, выпили и его, и легли спать.

Утром, когда до Питера оставалось еще минут сорок, профессор вдруг сказал с лукавым прищуром:

– А ведь вы, батенька, к даме едете? Я не прав?

– С чего вы взяли? – улыбнулся Федор Федорович.

– Сразу видно! Вон как физиономию выскоблили с утра пораньше, а ведь нынче суббота, выходной. Что ж, дело молодое, да и вы без кольца, как я погляжу, и вообще бравый мужик… Она хорошенькая?

– Скорее интересная.

– Правильно, хорошенькие часто бывают очень глупы, а глупые женщины, доложу я вам, это скучно. Ваша не глупа?

– А бог ее знает, – пожал плечами Федор Федорович.

– А, еще не разобрались, не до того было, да?

– Ну, в общем…

– Разберитесь, батенька, разберитесь, а то дура иной раз просто по глупости так подставить может…

– А умная со злости или от обиды еще хуже напакостить может.

– Тоже верно, друг мой! Не слушайте советов старика, в наше время все было иначе. Женщины тогда не падали в обморок, а главное, не впадали в истерику и праведный гнев, если мужчина ненароком коснется ее или даже похлопает по попке. А теперь на них и глядеть-то опасно. Говорят, теперь чуть ли не каждый третий импотент, а с этим феминизмом и толерантностью, будь она неладна, скоро вообще все импотентами станут. Вы уж будьте осторожны, голубчик. На вашей должности следует быть, а главное, слыть аскетом. Вы правы, что завели дамочку в Питере, но все же попытайтесь ее не злить, а то мало ли…


На перроне Московского вокзала они простились с профессором, который изрядно утомил Федора Федоровича своими советами. Погода была неплохая, и Федор Федорович решил пойти пешком по Невскому. Было еще совсем темно, но Невский сиял огнями. Идти было легко и приятно. Гостиницу ему забронировали на работе, сказали, что отличная. Он дошел до улицы Марата, свернул налево и вскоре уже входил в прелестный дворик. Швейцар проводил его до дверей. Милая девушка-администратор выдала ему ключ и сообщила, что он может позавтракать, но для этого надо опять выйти во дворик, и там справа стеклянная дверь. Ему это понравилось. Он позавтракал с отменным аппетитом, все было очень вкусно. А номер оказался просто роскошным, с огромной кроватью. Хорошо! И Федор Федорович отправил Ираиде эсэмэску: «Я приехал. Жду».


Ираиде было страшновато. Как они встретятся, как он поведет себя на этот раз? И как ей теперь вести себя с ним? Она доехала на метро до станции «Маяковская», оттуда до «Гельвеции» рукой подать.

Она заметила его еще издали, он прохаживался взад-вперед по улице. Слава богу, обрадовалась Ираида, и сердце забилось с бешеной скоростью. Она даже замедлила шаг и вдруг увидела, как из подъехавшего к отелю такси вылез… Виктор с небольшим чемоданом и вошел в ворота. Так! Что же делать? Она внутренне заметалась: может, сбежать, позвонить Федору, умолить Лильку пустить их к себе часика на два? Да, только этого не хватало… Но тут Федор Федорович ее заметил, помахал рукой и двинулся ей навстречу.

– Ну привет! Что с тобой? Ты такая бледная… Тебе нездоровится? – заботливо спрашивал он.

– Нет-нет, все в порядке… Только я не смогу сейчас пойти к тебе, – лепетала она.

– Почему?

– Там… там в гостинице… Виктор.

– Кто такой Виктор? – нахмурился Федор Федорович.

– Муж… мой муж, он только что подъехал.

– И что? Насколько я понимаю, муж-то бывший?

– Я не хочу, чтобы он видел меня здесь.

– Ну что ж… Это можно понять. Ступай с богом, я тебя не держу, – сухо проговорил Федор Федорович.

– Да? Спасибо тебе, я пойду, – пролепетала она. И пошла прочь. Он смотрел ей вслед. Вот тебе и рандеву… Она шла медленно, спотыкаясь, казалось, едва волоча ноги и как-то сгорбившись. Ему стало ее нестерпимо жалко. Он буквально в три прыжка нагнал ее и схватил за плечи.

– Постой! Так нельзя, надо поговорить…

– О чем, Федя? – вскинула она совершенно несчастные глаза.

– О тебе, о нас.

Ее лицо вдруг осветилось изнутри, она просияла.

– Да? Спасибо, спасибо тебе!

– Пошли!

И он буквально поволок ее на Невский и завел в первое попавшееся кафе. К ним тут же подскочил молоденький официант.

– Два эспрессо и даме какой-нибудь десерт.

– Штрудель с вишнями подойдет?

– Подойдет, подойдет.

Официант ушел.

– Рассказывай! – потребовал Федор Федорович.

– Что? Что рассказывать? – всхлипнула Ираида.

– Все! Все, что наболело.

Она подняла на него огромные, показавшиеся ему сейчас бездонными глаза, полные слез.

– Тебе это надо?

– Это тебе надо! Выговориться надо. Давай-давай!

– Ах, если бы ты знал… Я с ума схожу, совсем запуталась. Я жила себе, работала, привыкла одна… И вдруг на меня сразу все обрушилось… почти одновременно… Я познакомилась с тобой и влюбилась, практически с первого взгляда… А тут вдруг Виктор нарисовался, все-таки родной отец и такие перспективы… А Сашка даже слышать о нем не желает, заявил «ты можешь ехать, а я останусь с бабушкой». А Виктор требует свидания с сыном. И как я могу ему отказать? Я так обрадовалась, когда ты позвонил, летела к тебе, как на крыльях, увидела, что ты меня встречаешь, обрадовалась не знаю как, а тут Виктор… Федя, милый, прости ты меня… Я уже ничего не соображаю… мне плохо, я не знаю, как быть…

Слезы капали в тарелку с вишневым штруделем.

– Так, понятно… А теперь послушай меня! Ты что, любишь этого своего Виктора?

– Нет, видит бог, не люблю.

– И сын твой не питает к отцу нежных чувств?

– Как выяснилось, нет.

– Но тебя привлекает идея жить в Барселоне с видом на море?

– Нет. Уже нет. Мне на мгновение показалось, но Сашка… Он ни за что… И потом, что это была бы за жизнь, если я больше не люблю Виктора? Да. Да, Федя, спасибо тебе, ты вразумил меня!

– Я не успел еще и слова сказать…

– Успел, достаточно было одной фразы. Хуже нет каторги жить с нелюбимым, хуже нет… Я люблю тебя, Федя, и прости ты меня бога ради за то, что я наболтала тебе в Москве, даже вспомнить стыдно, вела себя как последняя шлюха… А ты умный, благородный, понял, простил, приехал, а я тебя… продинамила… – И она залилась слезами.

Федор Федорович умилился.

– Ирочка, деточка, не плачь, знаешь что…

– Попроси счет! – вдруг потребовала она.

– Ты спешишь?

– Да, я спешу, идем скорее! – лихорадочно бормотала она.
– Куда, чудачка?

– К тебе в гостиницу! И плевать я хотела на Виктора! Не буду я с ним, не желаю! Я только тебя люблю, да, Федя, я люблю тебя, только ты не подумай, что мне от тебя что-то нужно, кроме тебя самого! Я каждую ночь буквально по минутам вспоминала наше свидание… Каждое твое слово, каждый жест, твои руки… Федя, умоляю, не отталкивай меня, я не переживу…

Он смотрел на нее даже с некоторым испугом. Неужели это все правда? И она безумно ему нравилась и, несмотря ни на что, он почему-то ей верил, каждому слову верил…


Совсем я ополоумела, первая объясняюсь мужику в любви… Где моя гордость? Да черт с ней, с гордостью, я люблю его. Он добрый, великодушный… – думала Ираида, стоя под душем в роскошном номере «Гельвеции». А как с ним хорошо, это же уму непостижимо. И ощущение какой-то надежности, покоя, когда он рядом.

Она надела белый гостиничный халат и вернулась в спальню. Федор Федорович лежал, закинув руки за голову, и с улыбкой смотрел на нее. Она показалась ему сейчас поистине восхитительной. Огромные глаза сияли, губы чуть припухли, невозможно было даже вообразить, насколько жалкой она была каких-нибудь два часа назад. Бедолажка! Наверное, надо на ней жениться и дело с концом. Перевезти ее с сыном в Москву… Хотя нет, нельзя же так, с бухты-барахты, жениться. Это бред. Надо сперва познакомиться с ее сынишкой и, разумеется, с потенциальной тещей, хватит с меня сюсюриков.

– Послушай, Ира, а познакомь меня с твоим сыном.

– Господи, зачем? – испугалась она.

– Надо!

– Федя, я не понимаю…

– А ты что, намерена держать меня на ролях дежурного трахальщика, мягко выражаясь?

Она вспыхнула.

– Как ты можешь? Я же…

– А мне очень важно познакомиться с твоей семьей. У меня никого из родни нету, есть только двое друзей, один в Москве, а один в Сургуте, ну а с Апельсинычем ты уже знакома. Я бы рад, но никого…

– А как же твоя дочка?

– К великому сожалению, с дочкой уже все ясно. Она любое знакомство воспримет в штыки. Одна надежда, что с возрастом поумнеет, – в его голосе сквозила искренняя горечь.

– Я поняла. Хорошо, я вас познакомлю. Скоро весенние каникулы, я привезу Сашку в Москву, тогда и познакомитесь.

– У тебя есть где остановиться? А то можно у меня.

– Нет, ни к чему это, у меня же родная тетка, папина сестра, в Москве.

– Ах да… Скажи, а твой сын любит собак?

– Господи, конечно, он давно мечтает о собаке, но в нашей ситуации это невозможно, он ведь хочет большую собаку, говорит, маленькие ручные собачки это недокошки.

– Недокошки? – рассмеялся Федор Федорович. – Здорово. А знаешь что, пойдем куда-нибудь обедать или закажем в номер? Я страшно проголодался!

– Лучше в номер, мне ведь скоро надо в театр.

– Ах да, я и забыл. Тогда время дорого!

Проводив Ираиду до такси, он глубоко задумался. Что же дальше?


Ираида примчалась в театр за пятнадцать минут до первого звонка и даже не вспомнила, что надо хоть на минутку включить телефон, и включила его только после спектакля. И обнаружила четыре звонка от матери. Она испугалась и тут же ей перезвонила.

– Мамочка, что случилось? Сашка в порядке?

– Ирка, у нас Виктор!

– Как?

Августа Филипповна перешла на шепот:

– Заявился без звонка, потребовал Сашку, сейчас сидит у него в комнате. Разговаривают. Ты когда домой собираешься?

– Да сейчас выезжаю. А как там у них, мама?

– Не знаю, они там заперлись, уже больше часа прошло… Давай, бери такси, не до экономии сейчас.

Ираида в самом деле взяла такси. Господи, что же теперь будет? Как еще совсем недавно я хотела воссоединения семьи, а сейчас… То, что Федя пожелал познакомиться с моей семьей… Это же наверное неспроста… Неужели хочет жениться? Вполне вероятно… А я этого хочу? Спросила она себя. Да больше всего на свете!!! Я же его люблю… его невозможно не любить. Он такой сильный, такой надежный и такой нежный. Но если сейчас Сашка скажет, что простил отца, что согласен ехать в Испанию? Ну и выбор мне предстоит! Хотя тогда у меня просто не будет никакого выбора. Тупик! Я попала в тупик, из которого нет выхода… Хоть плачь! Не могу же я сказать Сашке, что передумала возвращаться к его папаше. И в таком случае он ни за что не примет Федю. А я без него не смогу… Что же делать?

Она взбежала по лестнице на третий этаж, перед дверью перевела дух и вставила ключ в замочную скважину. Руки у нее дрожали. Августа Филипповна ждала ее с встревоженным выражением лица.

– Ну наконец-то!

– Он еще тут?

– Тут.

– Господи, твоя святая воля! Я пойду к ним.

– Хоть пальто сними, оглашенная!

– Ох, я и забыла!

– Да что с тобой? У тебя такой странный вид…

– Ах, мама…

Ира глянула в зеркало. Вид как вид, ни следа от дневного сияния. Она скинула пальто, сняла сапожки, сунула ноги в тапки. Набрала в грудь воздуха и постучалась к сыну. Ей сразу открыли. Виктор. Сашка сидел у письменного стола с планшетом и просматривал какие-то фотографии.

– А вот и мама! – деланно бодрым голосом возвестил Виктор. – Здравствуй, Ирочка! Чудесно выглядишь. А я вот тут демонстрирую нашему сыну места, где он будет жить.

И он поцеловал Ираиду в щечку. Сашка поднял глаза от планшета и, как показалось Ираиде, весьма скептически взглянул на отца.

– Ну, что скажешь, сынок? – спросил Виктор.

– Да, красиво…

– Не только красиво, но и климат там не чета питерскому, столько солнца, да и вообще… И маме там будет куда лучше. Большая просторная квартира…

– Которую мама будет убирать, – довольно ехидно заметил Сашка.

Ира взглянула на него с благодарностью.

– А вот и нет! Квартиру убирает Хуанита, приходит дважды в неделю, – словно бы заискивая перед мальчиком произнес Виктор. – Ну вот что, друзья мои, сейчас уже поздно, все устали, Сашке давно пора спать… Давайте-ка завтра пообедаем где-нибудь всей семьей, вчетвером, и поговорим. Ты как, Ирочка?

– Пообедаем, – кивнула она. – Отчего ж не пообедать?

Августа Филипповна удивленно взглянула на дочь, что это с ней, какая-то она странная, сама же жаждала уехать в Испанию, рыдала, мол, Сашка не хочет ехать, а сейчас этот тон…

Виктор ничего не заметил, поцеловал руку Ираиде и Августе Филипповне, чмокнул в макушку сына и ушел. Ушел обнадеженный.

– Сашок, ложись скорее, поздно уже. Быстренько в душ и спать.

– Хорошо, бабуля, – пробормотал Сашка и скрылся в ванной.

– Ира, надо поговорить! – не терпящим возражения тоном произнесла Августа Филипповна. – Да, мама, надо… Очень надо! Только пусть Сашка сначала ляжет.

– Ты права. Ужинать будешь?

– Не хочется.

– Ирка, у тебя что-то случилось?

– Потом, мама, потом!

Августа Филипповна испугалась. Но не стала приставать с расспросами. Наконец Сашка улегся. Бабушка заставила его еще выпить молока с медом, чувствовала, мальчик вряд ли быстро уснет, поцеловала на ночь, погасила свет и ушла на кухню.

– Ну, Ирка, что стряслось?

– Мама…

– У тебя завелся кто-то другой?

– С чего ты взяла, мамочка?

– Можно подумать, я тебя не знаю! Я сразу поняла – сегодня ты испугалась, что Сашка согласится уехать… Кто он? Говори сейчас же! Надеюсь, не Карякин?

– Да какой там Карякин! – в раздражении воскликнула Ираида. – Мама, мамочка… он такой… Я люблю его, я с ума схожу… И он хочет познакомиться с моей семьей…

– Да кто он такой? Откуда взялся? Он из вашего театра?

– Нет, он к театру никакого отношения не имеет. Он вообще из Москвы, он… доктор технических наук… занимает какой-то большой пост… Вроде бы он имеет дело со строительством газопроводов.

– Господи помилуй, где ты его взяла?

– В Москве. Мы совершенно случайно познакомились… И между нами… вспыхнуло…

– Он женат?

– В разводе.

– А дети у него есть?

– Есть. Дочка, на год младше Сашки, кстати, тоже Александра… Но там сложные отношения…

– Это к нему ты с утра пораньше умчалась?

– К нему, мамочка, к нему.

– А как его зовут?

– Федор Федорович. Свиридов.

– Ну, если он доктор наук, значит не молодой…

– Сорок шесть.

– Ирка, староват он для тебя… – поморщилась Августа Филипповна.

– Да что ты, мамочка, он лучше всех молодых…

– Он сделал тебе предложение?

– Предложение? Нет, предложения не делал, но сказал, что ему важно познакомиться с моей семьей…

– Ну, это, конечно, хороший признак, но… И что, если он все же сделает предложение, ты согласишься перебраться в Москву?

– Соглашусь, мама, соглашусь… За ним я готова хоть на край света!

– Поразительно… И давно ты его знаешь?

– Не очень, но какое это имеет значение?

– А у тебя есть его фотография?

– Есть!

Ира достала телефон и показала матери фотографию Федора Федоровича.

– Ирка, он даже довольно интересный, но совершенно тебе не подходит! – вынесла вердикт Августа Филипповна.

– Не подходит? Почему?

– Потому что ты такая… утонченная, что ли, а он… мужлан! Типичный мужлан! С Виктором вы куда более гармоничная пара.

– А я не хочу такой гармонии! Я хочу быть с мужланом!

– Понимаю. Это страсть. Но страсть быстро проходит, поверь мне. И мой тебе совет, если уж тебя так припекло… Соглашайся на предложение Виктора, а до конца учебного года постарайся удовлетворить эту страсть. И волки будут сыты, и овцы целы.

Ираида с изумлением взглянула на мать. Такие речи были несвойственны Августе Филипповне.

– Сашке нужен родной отец! И хватит разговоров, пора спать, завтра у тебя утренник.

Августа Филипповна решила выпить таблетку снотворного, чувствуя, что молоко с медом сегодня вряд ли подействует.

Ираида категорически отказалась и от молока, и от снотворного. Ей хотелось остаться одной и по минутам вспоминать сегодняшнюю встречу. Но она так устала, что вскоре уснула каменным сном.


Федор Федорович возвращался в Москву утренним «Сапсаном». Хотел сегодня еще поработать с кое-какими документами, но не был уверен, что это получится. Он был в смятении. Я сказал ей, что хочу познакомиться с ее семьей… А хочу ли я этого на самом деле? Он прислушался к себе. Да, пожалуй, хочу. Да, безусловно. Мне кажется, моя жизнь, наконец, обретет смысл. И уют. Я видел, как вела себя Ира во время обеда в номере. Как расставляла тарелки и блюда на столе. В этом было что-то бесконечно женственное и уютное. Уже так хочется уюта… А я живу категорически неуютно. Да и в прежней семье этого тоже не было. Я лучше всего чувствую себя в квартире Елизаветы Марковны. Этот староинтеллигентский уют так ложится на душу… У моей приемной матери было так же уютно, а с тех пор… И мне кажется, у Иры это есть, по каким-то неуловимым признакам кажется… А уж в постели ей вообще нет равных… После такой бешеной страсти так уютно будет засыпать с ней. Черт, а может все дело именно в страсти? А все остальное я просто придумал? Сам черт ногу сломит. Ладно, поживем-увидим. Интересно, а как отнесся бы к таким переменам мой Апельсиныч? Сердце Федора Федоровича наполнилось нежностью. Он безумно любил свою собаку.

Екатерина Вильмонт