Исповедь

Мне двадцать два, а может на год больше.
В тот день, вскипев, сорвался я на крик.
Я заявил, что уезжаю в Польшу,
Поднялся и исчезнул через миг.

Конверт оставил. В нём такие строки:
"Я не любил! То был с друзьями спор...
И вот ещё! Пока на раннем сроке -
Реши вопрос!" (И деньги на аборт).

В семье священника росла в морали строгой:
Свои уставы, принципы, посты.
Ты в институте слыла недотрогой
И этим лишь подначивала ты.

Умна, красива, есть свои таланты.
А как-же в своих платьях хороша:
Не вызывающе и очень элегантно...
Классическая Русская душа...

Ты Достоевского, Есенина читала.
Создать семью, с одним любимым навсегда,
Наивно, даже сказочно мечтала...
Всё это глупостью казалось мне тогда.

Последний курс. Экзамены. Начало лета.
Примерно где-то тридцать лет назад,
С ребятами из психо-факультета
Побился на тебя я об заклад.

На тот момент, как будущий психолог,
Увлёкся этой новою игрой
И был готов, что будет путь мой долог...
Но станешь завоёванною мной.

Опрятный вид, хорошие манеры,
Есенин (вызывавший аллергию),
Учил догматы православной веры
И даже стал ходить на Литургию.

Стоялось в храме мне мучительно на месте,
Хотелось с непривычки просто сесть.
Но дело это было "делом чести",
Хотя какая у меня, признаться честь...

И вот он, случай... Ты споткнулась,
А я успел на помощь подойти.
Тогда ты мне впервые улыбнулась
И понял -  я на правильном пути.

В те годы мы "мобильников" не знали.
Да и "домашний" не у каждого найдёшь.
Но у священников у городских, бывали
И, чтобы твой добыть, пришлось пойти на ложь.

Иду я, помню, в храм, к церковной лавке,
Просить мне дать отцовский телефон.
При храме находилась баба Клавка,
Что долго всё молилась у икон.

И в этот раз стояла у иконы,
На ней изображён в слезах Христос.
В Его ладони крохотный ребёнок...
И оборвёт молитву мой вопрос.

Прошу простить за то, что отвлекаю!
Я номер батюшки хотел бы попросить.
Мы тут машину на неделе покупаем
И нам бы, дескать, нужно освятить.

Такая ложь была правдоподобна,
Но, Клавдия, пойди её пойми,
Пошла к иконе русским преподобным.
Вернувшись, протянула - "на, возьми"!

Я позвонил тебе, с надеждою на встречу,
Ты, к счастью, трубку быстро подняла.
Мы у причала порешили в тот же вечер.
Я чувствовал, что ты меня ждала.

Ты восхитительна и всё без перебора.
Кафе на катере с прогулкой по реке
Улыбки. Много тем для разговора...
Моё прикосновение к руке...

Что дальше было, пересказывать не буду.
Ни грамма пошлости, ни преждевременных соитий.
Тебе казалось, в жизни приключилось чудо,
И я не стал форсировать событий.

Вообще бы мне на том остановиться,
Ведь я по сути выиграл пари.
Но ты уже смогла всерьёз влюбиться
И в этом сложность, что не говори.

Я заигрался. Сделал предложенье
И, хоть боялась Бога и отца,
Авансом мне позволила сближенье...
Теперь мой спор исполнен до конца.

"Любовь-морковь", всё это не в премьере.
Мне грезилась свободная Европа.
Я думал о психолога карьере,
Без погружения в семейные окопы...

Владел английским и ещё  неплохо польским.
Специалисты приглашаются без квоты.
Уладил я тайком дела в посольстве,
Билеты взял и выезд на работу.

В том октябре ты мне внезапно позвонила,
Чтоб радость эту вместе разделить.
Мол гинеколог только что мне сообщила...
Должна в июле я ребёночка родить.

Тебя позвал я к ресторану у причала.
А у дверей, когда набрасывал пальто,
Вдруг мама, "кто звонил?", вопрос зад;ла,
И я уверенно ответил ей "никто".

Была закрыта уже летняя площадка.
Промозглый ветер, пробиравший до костей...
Мы внутрь войдя, направились в "приватку".
Ты поняла... Не ждать благих вестей.

Я был растерян. Сердце разрывало,
Но здесь мне было некого винить.
Твоя беременность нисколько не влияла.
Моё решение. Его не изменить.

В испуге ты нарушила молчанье,
Всего три слова вслух произнесла,
Спросив в смятении: "Это что, прощанье?"
...Точнее ты сказать и не могла.

Была ты словно ангелом прелестным,
А я ничтожеством, как-будто мира сор.
Достойный всех эпитетов нелестных...
Не мог начать последний разговор.

Я был подонком. Сознавал ли в полной мере,
Когда в сердцах трусливо прокричал,
Заботясь о себе и о карьере,
Всё то, что дальше я тогда сказал:

В тот миг вскипев, сорвался я на крик
И заявил тебе, что уезжаю в Польшу.
Конверт оставил и исчезнул через миг,
Но повторяться, впрочем, неуместно больше.

Ты ничего уже мне не сказала,
Да и сказать тогда, наверно, не могла.
Неслышно сердце и дыхание сковало.
На вид жива, душою умерла.

Ту боль твою представить невозможно,
Она как в спину дюжина ножей,
Ударами врага неосторожных,
Что он нанёс внезапностью своей.

Прошли года. Ты больше не звонила.
И близким не пыталась рассказать
О том, как ты однажды полюбила
И то, как я сумел тебя предать.

Уехала из города ты вскоре,
По малым и уездным городам,
Внедрять методику Марии Монтессори,
По разным отдаленным "детсадам".

Что до меня? С карьерой всё сложилось -
Профессор психологии давно.
А вот с семьёй, увы, не получилось,
И это очень грустное кино...

С тех пор, как я тогда с тобой расстался,
Точнее, как по дурости  сбежал,
Я стать отцом отчаянно пытался.
Но, видно, за грехи Бог наказал.

Судьба моя врагам лишь на потеху,
Но этот выбор мне принадлежал.
Я получил всё то, зачем уехал,
Зато всё остальное потерял.

Найти тебя я долго не решался,
Но совесть жгла порой невыносимо.
И ею весь истерзанный, я сдался.
Сегодня прилетев к тебе из Рима.

Меня прогнать в твоей свободной воле,
Но сей визит мне в дерзость не вмени.
Приехал я не плакаться о боли,
Ты эту исповедь пожалуйста прими!

(ОНА)

Ну хватит слов, уже давно простила,
Хотя, другая вряд-ли бы смогла,
Ведь я тебя действительно любила,
И чувство это я не предала.

Когда исчез, безумно испугалась
И плакала ночами без конца.
Как быть с ребёнком долго колебалась,
Боясь дискредитации отца.

Ты бабу Клаву вспомнил не случайно,
Тогда она мне очень помогла.
Я ей одной открыла свою тайну
И, если б не она, не родила.

"Послушай доченька"! - Сказала она строго -
Не выноси ребёнку приговор.
Однажды я пошла кривой дорогой.
Замаливать пытаюсь до сих пор...

Безбожное в ту пору было время
И я сама такою-же была.
Казалось, что ребёнок - это бремя,
А позже так родить и не смогла.

Ты спросишь, как-же Леночка и Рома?
Близняшки. Их в войну усыновили.
Мы взяли ребятишек из детдома,
Когда фашисты Ленинград бомбили.

В ту пору, знаешь, и самим едва хватало.
И брать детей, нам говорили, что не надо.
Но представляешь, с ними лучше стало.
Мы пережили четверо блокаду...

Так вот послушай, то как  понимаю:
Молись, и помощь обязательно придёт.
Господь в беде с детьми не оставляет.
И крест поднимешь, тот что Он пошлёт!

Но чтобы избежать молвы и пересудов,
И, чтоб семью избавить от позора,
Тебе уехать надобно отсюда.
Да не оттягивай, а сделай это скоро!"

Ну что застыл, со взором онемелым?
Не прерывала я беременность в ту осень.
Дитя невинное убить я не посмела...
Ему уж "стукнуло" в июне двадцать восемь.

Те деньги на аборт, я сохранила.
Но ты не удивляйся, попрошу!
С цепочкой крестик я на них купила.
Подарок твой, на память, малышу.

Он долго ждал визит твой запоздавший.
Да что лукавить, я сама ждала.
Сказала, что ты без вести пропавший
И в этом я ему не солгала...

В Сибирь дорога, знаю, не потеха.
Ну что ж поделать мне теперь с тобою?!
Раз ты сюда покаяться приехал,
Тебе я исповедь сегодня же устрою.

Здесь рядом храм стоит совсем неподалеку,
В нём иерей, что Господу послушен.
Покайся в том предательстве жестоком.
Священник этот тот, кто тебе нужен.

С тобою вместе я пойду до церкви самой,
А батюшку ты без меня найдёшь.
Я буду ждать на лавочке, у храма.
Как выйдешь, сразу к ней и подойдёшь.

(Он)

В старинном храме тихо и спокойно,
Забыл дорогу я к таким местам.
Поднять глаза считаю недостойным
На Лик Святой Распятого Христа.

Какой-то страх... Но, чая утешенья,
Я прогоню притворный этот стыд
И доведу я исповедь свою до завершенья,
Сняв тяжесть причинённых мной обид.

Боюсь "отца" распросов неудобных.
И вот уже я, на коленях стоя,
Припал к иконе старцев преподобных,
Стоящей здесь на главном аналое...

Я вспомнил, как тогда в начале лета,
Молилась баба Клава у иконы,
К Вам обращалась она словно за советом,
Давать ли мне тот номер телефона...

И если вы ей то благословили,
То всё, что было после, неслучайно?!
И как в ваш праздник здесь мы очутились?
Какой секрет? Какая в этом тайна?...

Встаю с колен, окинув стены взглядом...
Затем к церковной лавке подойдя,
Я поклонюсь. Прошу - "Мне батюшку бы надо".
И вот выходит он, мгновенье погодя.

Его завидев, был я несколько сконфужен,
Он был меня на двадцать лет моложе.
Но те слова - "Он тот кто тебе нужен" -
Твердили словно разуму "и что же?"

"Благословите!" Едва слышно прошепчу
И спрячу повлажневшие глаза.
"Я, батюшка, покаяться хочу."
Нахлынула солёная слеза...

Здесь обнажу всей тягости засилье,
Поведая в подробностях, как было,
И свет пролью под мрак эпитрахили
На то, как предал я и то, как ты простила...

Закончив, я в реальность возращаюсь...
А иерей, стоял как каменный, без слов.
Затем спросил - "Вы каетесь?"
"Да! Каюсь!"
И "разрешил" меня от названных грехов.

"А что же сын? О нём Вы не сказали.
Простил ли Вас? Ведь Вы ему родня."
"Мы с сыном, батюшка, пока что не видались.
Да и не ведаю, простит ли он меня...

В глаза ему смотреть я, как, не знаю.
Ведь я тогда хотел его убить...
Сейчас, конечно, грех свой понимаю,
И как-то мне придётся с этим жить.

Пора идти, она уже зажд;лась,
Небось озябла, ожидая во дворе.
Тут с языка священника сорв;лось:
"Как так, на улице? Прохладно в октябре.

Скорей её, пожалуйста, зовите!
Скажите, я её настойчиво прошу!
А как согреется, тогда уже идите!
А я поставить чайник поспешу..."

Иду к тебе... Действительно прохладно.
Сидящею на лавочке нашёл.
"Прости, что долго! Идём внутрь, ладно?!"
Ты кротко мне сказала - "хорошо".

Иду поодаль тобою восхищённый.
Тебе открою первой двери храма.
Стоит у них, как громом поражённый,
Священник. И лишь слово неожиданное "Мама?!"...