Своя музыкальная студия

      Пять  лет в Москве   после переезда из Ленинграда Герман снимал комнаты  в коммунальных квартирах, вызывая большое неудовольствие соседей. С утра до вечера звучала громкая музыка; в дверь звонили не переставая; а некоторые, чтобы не звонить лишний раз, проникали в комнату на первом этаже прямо с улицы -  через окно. Репетиции  инструментальных и вокальных групп сменяли жаркие споры и взрывной хохот. Бедных соседей, конечно, можно понять. Вот как описывает типичную обстановку одной из комнат Германа его ленинградский друг, барабанщик Валерий Мысовский (в книге «Джаз для своих»), который  приехал в Москву познакомиться и поиграть с московскими джазменами и поселился у Германа:
      «Тогда же я познакомился с В.Булановым – он еще только начинал барабанить и проходил ликбез у Германа, в его холостяцкой берлоге в Кривоколенном переулке. Это был какой-то проходной двор: с раннего утра в окно стучали и заглядывали какие-то лица, и потом целый день люди шли и шли. Господи, кого я только тут не видел! То вдруг какие-то сверхталантливые танцоры - люди кавказской национальности – без всякого смущения исполняли некий джазовый танец под одобрительный рояль Германа; то приятные девицы – якобы талантливые к джазовому пению – которые, правда, не очень задерживались, – сыроед Герман уже тогда угощал их орехами, салатом из сырого картофеля, а им бы пол-литра! и т.д. и т.п. У стены стоял железный  Маг-8, который редко бездействовал: Герман беспрерывно проигрывал новинки, комментировал их на рояле, требовал от меня мнений, игры на барабанах (там были и барабаны). Иногда я отказывался спорить: «Герман, я устал». - «Хорошо, тогда ты будешь молчать, а я буду продолжать спор за двоих!» И - продолжа-а-л! Вечером у него был выделен час для поисков «настоящей женщины»: у него была теория, что искать нужно активно и  везде. И для этого шел на улицу Горького, встревая во всевозможные разговоры с совершенно незнакомыми людьми. Не знаю, как вообще, но при мне, во всяком случае, эти поиски обычно заканчивались возвращением домой с пачкой пельменей, бутылкой молока и с «маленькой» для меня – к Магу-8, к приемнику с Коновером – и продолжение следовало: джаз, джаз, джаз…».       
        То же самое происходило и в последней, уже собственной, комнате Германа в коммунальной квартире на Басманной, где он организовал … музыкальную студию (1964). Сам с приятелем сделал ремонт: побелили потолок, покрасили стены в разные, мрачновато-темные тона и усилили изоляцию двери. Конечно, для записи музыки никакой специальной техники не было, только собственный Маг-8. Зато можно было спокойно  приходить, собираться группой, слушать и играть джаз … до  одиннадцати вечера. Все в этой студии подчинено музыке. В комнате два окна. Справа - рояль, прижатый к стене, обращенный пожелтевшими зубами клавиш к окнам. Рядом - ударная установка, контрабас и отдельная рояльная клавиатура на ножках, с наушниками и проводами (для игры в ночное время). Между окнами - маленький комодик с двумя полками от этажерки (самодел). На них – приемник, разные мундштуки и разложенные в ряд слесарные инструменты. Над окнами, вместо карнизов, - покрашенные водопроводные трубы, и на них, на больших кольцах, - тяжелые темные шторы, лишь психологически заглушающие без привычки невыносимый грохот поездов и электричек, проезжающих прямо под окнами: рядом площадь трех(!) вокзалов.  В соревновании громкости проигрывал джаз: значит, можно терпеть такую музыку и соседям! Справа от двери, в углу,- тахта, покрытая серым, солдатским одеялом. Слева – небольшой шкаф  и втиснутый между ним и окном стол  для двоих. Строго, функционально и … впечатляюще.
        Всех удивляла эта студия самим фактом существования в условиях крайнего дефицита жилой площади, да еще в  большой коммунальной квартире с длинным коридором. Пройти по нему  незамеченным было невозможно: в щели полуоткрытых дверей вас ощупывали глаза любопытных соседей и нередко слышалось «здрасьте!» с «понимающей» улыбкой в придачу. Посетителей, вроде бы, становилось меньше (владелец студии чаще занимался сочинением музыки – появились заказы), а скандалов – больше. Бдительность соседей была на высоте. Особенно усердствовал сосед-«законник»: чуть что не так – сразу вызывалась милиция. Даже вел запись количества приходивших каждый день. Мало ли что - на всякий случай: ведь играли  и слушали джаз…         
       В студии постоянно были музыканты. Кто-то приходил поиграть или послушать музыку; кто-то, приезжая из другого города, останавливался на несколько дней; а кто-то и жил долгое время, как,  например, Володя Васильков, его барабанщик из вскоре прославившегося трио. Приехал из Ульяновска в столицу поступать в музыкальное училище. Очарованный природным даром  молодого человека, Герман поселил его у себя в студии и готовил к экзаменам, занимаясь музыкой и русским языком. Поступил!  И через год прославились на Московском джазовом фестивале, где председателем жюри был знаменитый Александр Цфасман (1967). А вскоре … расстались «по причине неуправляемости характеров», по определению Германа. Слишком молодые (пианисту Леониду  Чижику  - 19, а Володе – 22), оба горячие, взрывные, рано вкусившие одурманивающий успех, самомнение – выше крыши, при обсуждении спорили чуть не до драки, не выбирая выражений. Думаю, все это происходило при явном попустительстве их руководителя, все еще одержимого идеей беспредельного джазового братства. Укротить не удалось. И не поверили Герману, что твердое предупреждение о недопустимости такого поведения будет действительно последним. Перед концертом в Ленинграде, куда их пригласили уже как лауреатов, прямо перед выходом на сцену, за кулисами, учинили бучу. Выступили и … всё! Расстались. А впереди грандиозное событие - фестиваль в Таллине. Первый международный! И Герман - в числе приглашенных и …без ансамбля! Хорошо помню (это было наше третье свидание!), как я умоляла простить их последний раз. «Последний раз» уже был! Слово – дело. Предал слово – погубил дело! Это и для меня урок: отмена невозможна, хотя плохие последствия неотвратимы: надо срочно искать замену, а может, еще и менять программу». Так и поступил, неукоснительно следуя своим «железным» правилам. Замену нашел, программу изменил. На фестивале в Таллине выступил и … был «отмечен» громадной, «трехэтажной»  коробкой шоколада  - «за невиданную  среди артистов храбрость выступить первым номером в день открытия фестиваля». Я была на коротком совещании накануне открытия, где уточнялся порядок выступлений. Быть первым все наотрез отказались. Наш «храбрец» отличился: видно, терять уже было нечего…
      Из персонажей этой большой коммунальной квартиры со студией у меня перед глазами Вера Ивановна, пожилая женщина, в прошлом, видимо, привлекательная, известная во всем подъезде «выпивоха», почти каждый месяц приходила к Герману: «Германок, дашь до пенсии денег? Даже выпить не на что!» - «Дам, конечно, а то пойдете еще у кого-нибудь просить. Мне вас жаль, Вера Ивановна. Бросайте пить – один вред для здоровья!» - «А что делать с деньгами-то?» - «Лучше купите что-нибудь полезное для себя!» - «Да что ж это такое – полезное для меня?» - «Ну, …шкаф, например. Ведь все вещи у вас на полу лежат, а так порядок будет». – «Нет, мой дорогой, шкаф – это вещь отдельная! А водка – она – во мне!» и поглаживала себя по груди. Или еще одно из философских размышлений Веры Ивановны: «Можно пить так много, что допьешься до… полной трезвости!» Проверять – не советую!
    А соседа-«законника» Юру Герман принудил к нормальным, даже добрым отношениям. Нашлись  общие интересы – любовь к разным слесарным инструментам и мастерство владения ими. «Законник», видно, опытный мастер, гордился своими инструментами, содержал их в идеальном порядке и никогда не давал их другим: «Да это все равно как жену отдать в другие руки …на время, попользоваться – неизвестно что будет!». А что - убедительно! Зато всегда помогал: советовал, что купить и как пользоваться. И еще научил Германа золотому правилу – всегда после работы, предварительно  почистив, положить инструменты на свои места. Это экономит время и продлевает срок службы. Многие годы, следуя этому правилу, Герман вслух благодарил соседа-«законника». 
     Кстати, в эту студию Герман и пригласил меня на первом свидании. Выяснилось, что живем близко друг от друга. Лучшего не придумал. Ранняя весна. Холодно и сильный ветер. Пришли в студию, сели за маленький столик и часа четыре  без умолку разговаривали – обо всем... Раза два садился за рояль, чтобы  напомнить мелодии Чаплина и музыку нашумевшего тогда польского фильма «Поиски прошлого». И тоже угощал грецкими орехами (хорошо, что без сырого картофеля), пока я вдруг не хватилась: уже пора забирать Анюту из детского сада.
     Эта студия вскоре и стала одним из мест обитания нашей жизни «на два дома».