Баллада о Кузьмиче

Вошли в деревню иноверцы.
И красный с сельсовета флаг
сорвали. Лютовали немцы.
И, обещая рейха благ,
кур воровали. Выгоняли
крестьян из собственной избы.
И в этом зла безбожном вале
все русские для них рабы:
все недолюди-коммунисты -
все, по большому счёту, скот!
Оружием своим нечисты,
убийствами который год
славян, евреев промышляли
фашисты - зубы сатаны,
в советские забрались дали
и нагло в глубь большой страны
рвались библейской саранчою,
всё пожирая на пути.
Свобода таяла свечою:
Ты жив? Предательством плати!
В деревне те, кто не успели
уйти: то  дети, старики,
старухи лишь в тщедушном теле,
но не сломались вопреки
всему. И с яростью смотрели
на оккупантов, на врагов.
Никто не думал о расстреле.
Но лишь один был не таков.
По жителей уразуменью,
Он барский был для них холуй.
Лохматый пёс его стал тенью.
У старика не забалуй!
Жил с внуком, щупленьким сироткой,
у леса в доме над рекой.
Зимой на лыжах, летом с лодкой,
не ведал старческий покой.
Был крепок и угрюм не в меру
из-под взъерошенных бровей.
И сохранил и крест, и веру.
По лесу, юных здоровей,
без устали бродил, как леший,
и презирал колхоз “Рассвет”.
В гражданскую не был повешен.
А почему? Кто знал ответ!
Горнострелковая бригада,
конкретно, лыжный батальон
стал на постой. Искал он гада -
предателя. Из всех имён
Кузьмич был выбран, как находка.
Вот поднесён ему стакан
со шнапсом. Но чужая водка
не тронута, а старикан,
сославшись на больную печень,
спросил, что нужно для господ.
Такой вопрос был лаской встречен.
И офицер со лба стёр пот.
И, понадеясь на удачу,
поверив в речи старика,
фриц изложил свою задачу:
ударить в тыл наверняка.
В часть генерала Горбунова,
болотами, через леса -
за это старику обнова.
Фриц улыбнулся, как лиса
и протянул свою двустволку
немецкой марки “Три кольца”.
Кузьмич взглянул в глазницы волку:
“Прибавить нужно слегонца!”
“Яволь! Конечно! Керосина,
муки!” - германец  запестрел -
Сам будешь сыт, твой внук и псина!
Но за отказ, старик, расстрел!”
Взглянул на русского он галла:
Ушанка, валенки, тулуп.
И что-то в старике пугало.
Хотя, видать, охотник глуп.
Опять напрягся переводчик
и перевёл: “Пятьсот рублей”.
Кузьмич в ответ, без проволочек:
“Пожалуй, выпью! Мне налей!”
И, опрокинув рюмку шнапса,
ответил, вытирая ус:
“Пятьсот рублей, коль разобраться,
мне мало - я ж в колоде туз!
Поэтому, добавь мне, барин,
хотя бы тысячу в довес.
Плюс ящик шнапса мне подарен
коль будет - покажу вам лес!”
На всё германец согласился,
ударил с дедом по рукам
и только наглости дивился -
всё мало русским дуракам!
Старик шёл твёрдою походкой
под взглядами односельчан.
И от него разило водкой -
предательства испил он чан.
Никто из них и не заметил,
как выпорхнул во тьму внучок,
а старец весел был и светел,
что взял фашиста на крючок.
А к ночи, жиром смазав лыжи,
Повёл врага в один конец.
Он знал, что никому не выжить
Он слышал стук убийц сердец,
когда их обступили ели,
и маскхалата рвал рукав
валежник. Ночь всю, еле-еле,
Кузьмич их вёл. И путь лукав,
петлял. По компасу заметив,
фашист был в ярости, но дед
вещал: “Мы ж путь не трафаретим!
Я за ружьишко дам вам след!”
И в полном вооруженье,
таща на санках пулемёт,
до страха головокруженья,
шёл немец, взламывая лёд.
Продавливая марта корки,
до солнца самого утра
отряд дошёл до лысой горки.
И поступь старика бодра.
И тихое в морозе утро.
Под лыжами лишь с хрустом наст.
Снегирь, лущивший шишку юрко.
Он, красногрудый, так горазд!
И где-то рядом лай собаки.
И с треском грянул пулемёт.
Такой стремительной атаки
не ждал нацист. И кто поймёт?
И пули взвизгнули, взбивая
фонтаны снега над слюдой.
И сосен стража вековая.
И дед, как будто молодой,
швырнул в упор нациста пачки
ему в лицо: “Сожри их, дрянь!
Хотел купить? Я за подачки
не продаюсь! Имею грань!
Не купишь старого Матвея!
И по себе ты не суди!”
И офицер встал, багровея,
И сердце в пятки из груди.
“Стреляй, фашист! Я стар и муки
Мне не страшны. Я видел смерть.
А за меня замстят вам внуки!
Готовьтесь, суки! Эта твердь
сметёт вас, подлых! И галопом,
визжа, подштанники держа,
помчитесь прочь по всем Европам
от Русичей вы штык-ножа!”
Сказал и плюнул в морду фрица.
Тулуп овчинный распахнул:
“Стреляй! Жизнь смерти не боится!
Когда за Родину…” И гул,
и канонада всё накрыли.
Рвались гранаты, шквал огня,
и ужас на фашистском рыле.
Всю эту нечисть так гоня
с земли советской, под метели
и завывания “катюш”
Сметут. И те, кто уцелели,
кто пережил кровавый душ,
кого дед проклял, - также драпал,
и, огрызаяся свинцом,
дивясь в бою медвежьим лапам,
вприпрыжку немец стал гонцом
той самой истинной Победы,
где над Рейхстагом красный флаг!
Пусть впереди и кровь, и беды,
ещё фашистский вурдалак
под Ленинградом, Сталинградом,
и Киев в нечисти горит,
Одесса стала сущим адом -
такой у смерти габарит!
Но если есть такие люди
у нас - такие старики,
Стране врагам не пасть на блюде!
Всему - и смерти вопреки
Матвей Кузьмич Кузьмин
Вселенной
Ответит, голову задрав:
“Душа моя не будет пленной!
Я русский и таков мой нрав!”
И там, в той битве под Москвою,
на шее с прадедов крестом,
он поплатился головою,
но помним мы в веках о том!
Для правнуков пример и муза,
в истории оставил след -
Герой Советского Союза
в свои, под девяносто лет,
устроил оккупантам танец
и партизанский поднял клич
обыкновенный древний старец,
простой крестьянин. Наш Кузьмич.
19:00 30.01.2024

Редактура Ники Кеммерен
01.02.2024 17:00-22:27