Есть у каждого в небе звезда

Как заботливо треплет отец
Мои светло-курчавые волосы.
Я совсем ещё шустрый малец,
Слышу смех чуть в простуженном голосе.

Возвращаемся с луга вдвоём
Мимо скирд от покоса душистых.
И о звёздах беседу ведём,
Что над нами в лучах серебристых.

- Есть у каждого в небе звезда, -
Глядя в небо, отец рассуждает.
- Значит есть и моя тогда?
Вот увидеть бы, как сверкает.

Обнимает меня за плечи,
Вот опять с хрипотцой смеётся.
- И твоя горит недалече,
Там, у леса, свет её льётся.

- Ну тогда хоть свою покажи, -
От досады слегка обижаюсь.
- Вон гляди, над ручьём, у межИ,
А вокруг лишь туман, просыпаюсь.

Мне давно уж не вспомнить лица,
Эти тёплые, сильные руки.
Только в снах я встречаю отца:
Далеко за войной, до разлуки.

Помню снова июньское небо,
Зноем дышит безветренный день.
Пахнет хата просторная хлебом,
Мёдом, сеном, землёй деревень.

В полдень светлую речку у яра,
На закосках кричащих детей.
Великанистый клён у амбара,
Гнёзда птиц среди пышных ветвей.

Помню мать, что меня обнимает,
В грудь уткнувшись усталым лицом.
Поезд, станцию (быстро светает)
И минуты прощанья с отцом.

В стук колёс, его крик напоследок:
-Сын, учись. Мать смотри, береги!
Взрослый взгляд пацанов-восьмилеток
У вагонов железной стеги.

Как смотрел я на небо украдкой,
Чтоб горела отцова звезда.
И в глазах у ручья зримой хваткой
Не увидеть боялся всегда.

Серо-жёлтый листок, керосинку,
В синей кофточке мать за столом.
Как стирала ладонью слезинку
Над последним отцовским письмом.

Ночь, февраль, тишину, похоронку.
В косу матери сполз гребешок.
Треугольные письма, иконку
И солдатский в углу вещмешок.

Мой отец не дошел до Берлина.
В наступленье за Вислой погиб.
Поле. Бой. Да пехотная мина.
И дыханья последнего хрип.

Помню красные дымные зори,
Что висели до самой весны,
И людское великое горе
На обломках проклятой войны.

Есть у каждого в небе звезда,
Что в падении след оставляет.
Но не гаснет она никогда,
На солдатских пилотках сияет.