Преступление и наказание...

Квартира, лифт, прелестный ад,
Вместо консьержа пьяный в стельку,
Мысли пронзительно трещат,
Убил старуху ведь Емелька.

От отвращения, от слёз,
Видно предчувствуя кончину,
Емелька слишком тихим рос,
Ел сопли, пыль и паутину.

Старуха жадная была,
В разбитом тамбуре курила,
Ведь мать Емельку родила,
Беременность от бабки скрыла.

Безумно была влюблена
В пренебрежение бескрылых,
Злобой земной ослеплена,
Лупила мать больного сына.

Обворожительная боль,
Сиротство в чёрством многолюдстве,
Вполголоса молилась кровь
О здешнем жизненном Искусстве.

Квартиры, лифт, окно в окно,
Неравнодушным был Емелька,
Пил как и мать говно-вино,
Был часто пьяным просто в стельку.

Луна подслушивала мрак,
Невольно каясь в бледном свете,
Рос как лопух пацан, дурак,
Ада подъездного свидетель.

Бездушной куклой снег глядел,
Бабка докуривала злобу,
Решил пырнуть ножом пострел,
Слишком жестокую Хворобу.

Стесняла грудь любовь-морковь,
Хотелось плакать и смеяться,
Обворожительная кровь,
В ней небеса живут, плодятся.

Емелька, милый, затворись
В обрубке срезанного Древа,
В тебе созрела видно Мысль,
Что ты как здешняя богема.

Можешь орать, рыдать, сопеть,
Немного погодя разбиться,
На снег растрёпанный глядеть,
От жизни горькой излечиться.

Какая глупость этот сон,
Поклялся мстить графин разбитый,
Тверда старуха как закон,
Не дышит, выжил лишь Убитый.

Емелька, умер ты давно,
Пляшут на детских снах снежинки,
Кто первым выпрыгнет в окно,
Получит снежные ботинки...
Квартира, лифт, лежит руно,
На нём жестянка от сардинки.
Емельке кажется смешно,
С ним рядом Бог на фотоснимке,
С каким-то странным веществом,
Чёрной душой в прозрачной льдинке.
Всё валится, Вселенский Звон
Над занесённой, злой тропинкой.
Емелька, значит Рубикон
Под окровавленной пылинкой...
Ты слышал, это был ведь Стон
Ножом разрезанной тростинки...
Влюбиться можно даже в звон
Давно затоптанной слезинки.