О Подольской Зое Дмитриевне

               Писать о своей первой учительнице трудно, так много и так хорошо о них сказано. Однако попробую, ведь первый опыт добрых и строгих отношений вне семьи я получил от неё. В 1951 году наша начальная школа являла собой два отдельных помещения для занятий, в одном из которых учились первый  и четвертый классы, а в другом, второй и третий. Классы сидели на соседних рядах и почти не мешали друг другу. Нелегко, видимо, было скроить в этих условиях расписание, но мы ни о чем не догадывались и просто учились.
           Так, когда у нас, первоклашек, было чистописание, то у старших было пение, и мы, поскорее написав задание, подпевали им. Зоя Дмитриевна на это смотрела с улыбкой. Мне запомнились песни: «Шел отряд по бережку», это про героя Гражданской войны Щорса, и « Суликоо", грузинская народная песня. Помните?
               
                Я могилку милой искал,
                Но найти её нелегко.
                Долго я томился и страдал,
                Где же ты, моя Сулико.
 
Эти слова Зоя Дмитриевна исполняла так нежно и трепетно, что мы все оказывались во власти и мелодии, и учительницы. Конечно, чистописание при этом забывалось. А песня о Щорсе так поднимала дух, что мы в такт размахивали руками и все как один были готовы встать под Красным знаменем рядом с командиром Щорсом.

         В свои тридцать пять, сорок  лет она, имея двух сыновей и воспитывая их одна, выглядела, как я сейчас понимаю, привлекательно и строго одновременно. Запомнились две косы, уложенные кольцами на голове, а одежду её я не помню. Для нас она была всегда красивой и хорошей, как мама.
 
          В начале пятидесятых деревня жила так плохо, что не во всех семьях ели досыта даже картошку, а хлеб являлся вкусной и достойной едой. В нашем деревенском магазине, кроме спичек и соли, иногда появлялись дешевые карамельки, сахар кусковой, пряники, и два раза в неделю привозили из села хлеб собственной выпечки. Его, как правило, на всех не хватало, но по заведённому обычаю, который все одобряли, первые две буханки откладывали для Зон Дмитриевны. Это было свято.
 
          Жизнь деревенская такова, что все про всех всё знают и, конечно, обсуждают, осуждают, одобряют, одним словом ; судят. А вот о Зое Дмитриевне, о её личной жизни, я не помню ничего. И это не случайно. Видимо существовало негласное вето на разговор об этом. Нехорошо как-то было судить о Зое Дмитриевне, неловко.

          Согретая теплом людской любви, она прожила далеко за девяносто лет лет и продолжает жить в благодарной памяти своих учеников.