Вадим Кузнецов

ВАДИМ КУЗНЕЦОВ
(1935 - 2003)

Чайки плачут…
Замри и слушай —
чайки плачут у берегов!..
Говорят,
это стонут души
невернувшихся рыбаков.

Говорят, это плачут жёны,
и посёлок всю ночь не спит.
И отцы от тоски зелёной
пьют горючий, как слёзы, спирт.

Говорят,
это бьётся в горе
поседевшая за ночь мать…
Но уходят
кунгасы в море,
и опять их кому-то ждать!

Бриз — глаза матерям осушит,
смоет след на песке прибой.
Чайки плачут!
Замри и слушай…
Чайки плачут над головой!..

УТРО

На снег ложится алый блеск зари.
Петух горластый протрубил побудку.
И по дорогам скачут снегири,
взъерошив позолоченные шубки.

Трещит мороз. Но ярче и теплей
сверкают пламенеющие дали.
Горят огнём зобы у снегирей,
как будто бы зарю они клевали.

Из необычно розовых ворот,
весь золотой, идёт к колодцу конюх.
И розовую воду из колод
пьют не спеша оранжевые кони.

И чёрный пёс, вдруг порыжевший пёс,
их не узнав, рычит со злой опаской…
Весь мир вокруг на сотни тысяч вёрст
заря залила огненною краской.

В кумач одела неба синеву,
забилась пламенем в заиндевевших окнах…

Я мир таким увидел наяву,
я не смотрел сквозь розовые стёкла.

ПОДСОЛНУХ

За дорогой,
у плетня,
меж стеблей крапивы сонной
каждый день на склоне дня
клонит голову подсолнух.

Рыжий, длинный и худой,
чудом выживший в кювете,
обездоленный судьбой,
он доволен всем на свете.

Он глядит на мир светло,
ни о чём не беспокоясь.
В благодарность за тепло
солнцу кланяется в пояс.

ЭХО

Дуб умер ясным днём
на голубом снегу,
упав с холма,
всем телом: содрогаясь.
И долго эхо
будоражило тайгу,
в других деревьях
болью отзываясь.
Оно летело ввысь,
под небосклон,
будило гулом каменные горы.
Казалось,
скорбный, заунывный стон
из душ деревьев
выдавило горе.
А дуб считал, что никому не мил,
а дуб считал,
что для других — помеха…
Он жизнь свою
дороже бы ценил,
когда бы знал,
что будет
это
эхо…