Выбор

                памяти моего деда
                1.
     Окна Сельского Совета выходили на восток, поэтому по утрам в комнате, где
работал председатель и его заместитель, было солнечно и уютно. Но если уж
доставала жара, Варвара задёргивала занавески и в помещении становилось прохладнее. Но в основном, лучи, которые играли на их лицах, не мешали работе,
а наоборот, поднимали настроение. Вот и сегодня, в это солнечное летнее утро, в комнате Сельсовета было светло и по домашнему уютно.

     Варвара, которая по просьбе председателя делала записи в учётную книгу по налогооблажению, не услышала как к ним зашёл молодой мужчина лет 30-35.

     -Скажите, могу я видеть Машкову Варвару Кузьминичну?,-спросил он, оказавшись перед председателем Совета.

     Последний не успел произнести ни слова, как Варвара вскочила и ответила:

     -Да, это я...

     -Здравствуйте! Можно ли мне поговорить с вами и вашей матерью Татьяной Степановной? Она же ваша мать? Где её можно найти?

     -Дома...да...,-взволновано ответила Машкова быстро и немного оттого сбиваясь.

     -Позвольте представиться,- сказал вошедший и показал ей красную книжицу,- сотрудник органов Госбезопасности, лейтенант Тутов Андрей Степанович.

     Тут-то Варвара и поняла, что этот человек приехал по её запросу о судьбе отца, который она сделала полгода назад. Председатель поднялся и хотел уйти, но Тутов остановил его:

     -Ничего оставайтесь на месте, а мы поедем к маме Варвары Кузьминичны. Кстати, далеко ли она живет?,-спросил он Варвару.

     -На другом краю хутора.

     Когда они выходили и садились в машину, перед её глазами вдруг ярко всплыла картина того далёкого, трагического 39-го...

                2.

     Семья Плавникова Кузьмы Николаевича была дружной и немного, если можно так сказать, матриархальной, в том смысле, что мужчина в семье был один, это он. Остальных, то есть женщин, было шестеро - это его супруга Татьяна и пять дочек, четверо из которых были несовершеннолетние. Жену Кузьма очень любил, а дочек боготворил - если мать была строга и шалить им не позволяла, то отец баловал и закрывал глаза на многие шалости. В свободное время он возился с ними, что-то мастерил, ремонтировал одежонку и обувь для них. Время было трудное, колхозники денег на видели, получая за работу лишь трудодни, на которые после уборки им давали хлеб и другие продукты, если, конечно, были в наличии. Поэтому покупать обновки было не на что, да и негде -в местный магазин товары завозили редко, да и мало. В семье Плавниковых младшие девчата донашивали вещи старших и так они доходили до самой младшей Ниночки, которую Кузьма особенно любил,
 может от того, что она была самой маленькой и немного обделённой в вещах.

     Работал он на колхозной овчарне: летом пас овец, а зимой кормил их, принимал окоты, ухаживал за молодняком. В тот январский день, холодный и вьюжный, он был на работе и вместе с напарником, Тимкой Самыкиным, заносил в помещении овчарни сено. Тут к нему подошёл бригадир и сказал, что его срочно вызывает председатель колхоза Панкрат Елизарович в контору.

     -Зачем,-спросил Кузьма.

     -Откуда мне знать, сказали только, чтобы прибыл немедленно - одна нога здесь, а другая там, - буркнул начальник и пошёл к клетям, где находились новорожденные ягнята. Только Тимка, семнадцатилетний паренёк, как-то искоса поглядел вслед уходящему напарнику.

     Колхозная контора находилась почти в самом центре хутора, недалеко от кузни, продовольственного склада и тока. Возле неё стояли сани, у которых топтались два милиционера. Кузьма, подойдя к дверям, с тревогой посмотрел на них, обмахнул валенки сибирьковым веником и широко распахнул двери. В кабинете председателя сидел ещё один милиционер, видимо, по званию старше, стоящих на улице.

     -Вот он, Кузьма Плавников,-сказал Горячев Панкрат, председатель колхоза.

     -А что случилось, Елизарыч,-спросил Кузьма.

     -Ты задержан, гражданин Плавников, и сейчас немедленно будешь доставлен в районный отдел НКВД,- ответил милиционер.

     -Как, за что?,-удивился задержанный.

     -Я, Потапов Сергей Адамович, старший лейтенант гозбезопасности, привёз постановление о твоём задержании. С причиной этого задержания ты ознакомишься в кабинете следователя НКВД.

     -Как же это так, мне же надо собраться...у меня семья, дети,-робко произнёс Плавников.

     -Ничего, всё необходимое тебе привезут.

     -Елизарыч, что происходит...за что?,-Кузьма потянулся к председателю, но его резко за плечо левой рукой осадил особист, а правой потянулся к кобуре с пистолетом.

     Тело Кузьмы обмякло и он,подталкиваемый офицером, пошёл к выходу.

     -О Татьяне с детьми не беспокойся,- крикнул ему вслед Горячев, а когда закрылась дверь он обхватил голову руками и замычал от страха и отчаяния.

     Татьяны, жены Кузьмы Плавникова, сегодня дома не было. Она ещё вчера уехала в станицу Боковскую на мельницу с небольшим обозом, гружённых мешками с пшеницей. Их было около шести женщин, которые отпросились у председателя, чтобы намолоть муки для своих семей. Все они были в основном многодетные, а кормить большие оравы было уже почти нечем. Горячев их отпустил, дал сани, лошадей, но ещё и хромого Антипа Соловьёва, который знал толк в сортах муки и вслепую мог добраться до станицы. Обычно на это дело уходило 2-3 дня - всё зависело от загруженности мельницы и очереди. У многих хуторян в Боковской были родственники, поэтому вопроса где остановиться и переночевать не было.

     Обоз с мукой должен был вот-вот вернуться. В эти два дня, пока матери не было дома, за детьми следила старшая двадцатилетняя Мария. Она с утра собрала младших и отправила их в школу. Вторая же по возрасту, Настя, после семилетки поступила в Сталинградское педагогическое училище и была на учёбе в областном центре. После Мария отправилась на колхозный птичник, где работала уже третий год. Из трёх последних дочерей самой бойкой была Варька, шустрая и разбитная, вся в мать.

     Как её подружка, троюродная сестра Клавка, узнала, что дядю Кузьму увозит милиция, неизвестно, но именно она вызвала Варьку с урока и сообщила страшную новость. Та же, попросив подругу сообщить обо всём младшим сестрам, накинув платок, побежала к конторе. Отца уже посадили в сани и они потихоньку тронулись.

     -Папа, папочка!, - закричала Варя и бросилась чуть ли не под полозья.

     Кузьма вскочил, чтобы обнять и попрощаться с дочкой, но два сопровождавших милиционера схватили его за руки и грубо посадили на место.

     -Гони, - крикнул Потапов вознице и сани рванули вперёд.

     Варя долго бежала за санями, которые увозили её отца, но силы двенадцатилетней девочки довольно быстро иссякли.

     -Папочка...папочка, - шептала она, стоя на дороге и плакала навзрыд. Варя ещё не знала, что больше никогда его не увидит. Она своим детским умом не могла понять, почему эти дядьки в форме забрали её любимого человека. Тут подошла соседка Марфа Ильинична, которая с комом в сердце наблюдала всю картину прощания дочери с отцом.

     -Пошли, Варя, пошли, милая, - сказала Ильинична, - я думаю, что это ошибка и твой папка вернётся, вернётся обязательно.

     Когда они подошли к конторе, возле неё уже собралась толпа жителей. Мужчины стояли молча, потупив взор, а женщины успокаивали Таю и Нину, которые опоздали и не застали отца.

                3.
     Татьяна Плавникова вернулась с мельницы этим же январским вечером. Первым домом, куда завезли муку, был её. У калитки обоз встретила соседка Марфа - она то и сообщила страшную весть об аресте Кузьмы. Татьяна заметалась: забежала в дом, где увидев её, зарыдали младшие дочки, схватила попавшийся мешок, куда кинула сменную одежду для мужа и кое что из продуктов.

     -Перестаньте реветь, - прикрикнула она на детей, -  ты, Маруся, смотри за ними, а я сейчас же еду в Перелаз. Потом выскочила во двор и крикнула Антипу:

     -Разгружайте одни сани, я на них сейчас же поеду в райцентр.

     -Смотри, Танюшка, - ответил Соловьёв, - коня запалишь.

     Но женщина не слушала его, перекладывая мешки из одних саней в другие.

     -Ильинична,проследи, - сказала она соседке, - шесть мешков наших, если что Маруся поможет...

     Сама же, вскочив на сани, умчалась в наступившие сумерки.

     -Загонит коня, ей Богу, загонит, - запричитал Архип, - председатель мне голову оторвёт.

     Как добралась до Перелаза Татьяна не помнила, скорее всего, лошадь сама чуяла дорогу и привезла её к людям. Стояла ночь, метель стихла, на чёрном зимнем небе мигали тусклые холодные звёзды. Морозец крепчал. В тёмной станице она с трудом нашла двор золовки Пелагеи и постучала ей в закрытые ставни окна. Буквально через минуту из дома выскочила женщина в ночной рубашке, поверх которой была распахнутая шуба.

     -Кто там?, - послышался голос родственницы.

     -Это я, Татьяна, впусти...я тут на санях...

     -Что случилось?, - удивлённо спросила Пелагея.

     -Кузьму арестовали...

     Хозяйка открыла ворота, лошадь с санями нежданная гостья загнала под навес. Пока Татьяна распрягала коня, золовка не закрывала рот:

     -Как арестовали? За что? Подумать только, да Кузьма же молчун молчуном, слова с него не вытянешь.

     -В отличии от тебя, - буркнула Татьяна, сняла хомут и повела лошадь к яслям.

     Когда они вошли в курень, там уже горела лампа на столе, и их дожидался муж Пелагеи Григорий. Пока гостья отряхнулась и разделась, золовка всё уже выложила и об аресте брата, и о том, что это ошибка, и что он не виновен.

     -Стоп, стоп, тараторка, - осадил её Григорий, - рассказывай, Таня.

     -А что рассказывать, меня ведь и дома-то не было, когда его взяли, -  у неё затуманились глаза, - Хочу завтра, вернее уже сегодня утром, в милицию сходить и всё разузнать. Может Кузьму там увижу... 

     -Ты пока не торопись, я сейчас пойду к знакомому, он работает в органах, и узнаю что по чём. А потом уже пойдёшь сама.

     -Чё ты говоришь, чё говоришь, - затарахтела Пелагея, - чего ждать, надо сейчас же итить и спасать братку.

     -Угомонись ты, - Григорий прикрикнул на жену, - надо же узнать за что взяли, какое обвинение предъявляют.

     Свояк оделся, взял из шкафа бутыль самогонки и ушёл, тихо прикрыв двери. Татьяна места себе не находила в ожидании его. Она так и не сомкнула глаз. Григорий вернулся ещё до рассвета, от него несло самогоном и луком, видно не один стакан он опрокинул со знакомым, чтобы разговорить последнего. Когда свояк вошёл, точнее, ввалился в двери, Татьяна ждала его у дверей.

     -Ну, что, с ним, как он там? Говори, Гриша!, - взмолилась женщина, как только он вошёл. Хмурый вид его пугал Татьяну.

     -Поздно, Таня..., - устало уронил Григорий, - Ещё вчера вечером Кузьму сразу же отправили в Царицын, тьфу, в Сталинград. Еле раскрутил дружка...Так вот, строго по секрету он сказал, что ему грозит серьёзное обвинение. Подробностей, скотина, говорит, что сам не знает. Может и правду сказал, не знаю.

     -Что же делать?, - отрешённо спросила Татьяна, - ведь надо же что-то делать...Сейчас же пойду в милицию к начальнику и узнаю всю правду.

     Она решительно оделась и вышла на улицу. Никто её держать не стал. Что было потом, Плавникова помнила смутно - как нашла отдел милиции, как прорвалась к начальнику, как кричала на него, как молила, как грозилась написать самому Сталину, как упала в обморок, как её отпаивали...

     Домой возвращалась она опять уже по тёмному, когда поехала безнадёжно бросила вожжи, и конь сам вывез её к родному хутору. На конюшне  её встретил Архип, который был рад, что Татьяне, а если точнее, что конь вернулись живыми и здоровыми, а то председатель грозился в случае чего падёж лошади списать на него.

     Первые дни Татьяна ходила, как потерянная, ничего вокруг не замечая.
Всё делала, будто на автомате: утренняя и вечерняя дойки, домашние дела, дочки, которых надо было кормить и собирать в школу... Много дел легло на плечи старшей, Марии, которая помогала матери, стараясь отвлечь её от чёрных мыслей. Младшие же боялись не только хныкать, но даже слово сказать. Через неделю Татьяна, как очнулась - стала писать письма во все районные и областные органы власти, накричала в конторе на председателя, от того, что он не смог спасти Кузьму от ареста... Панкрат Елизарович всё понимал и старался успокоить женщину, объяснить ей, что не в его силах было спасти её мужа.

                4.
     На следующее утро после ареста Плавникова уже привезли в областной центр. Его доставили в следственный изолятор НКВД, а уже после обеда доставили в кабинет следователя. Когда Кузьму ввели, он увидел за столом у зарешеченного окна офицера, который смотрел при свете настольной лампы какие-то бумаги.

     -Свободен, - сказал он конвоиру, - а вы садитесь.

     В метре от стола стоял стул, на который и опустился арестованный.

     -Меркулов Антон Всеволодович, майор госбезопасности, - представился он, - а вы Плавников Кузьма Николаевич?

     -Да, это я, - отрешённо ответил Кузьма.

   

     -Знаете за что вы арестованы? Вам грозит обвинение по нескольким статьям, - продолжил майор, - но самое серьёзное, не стану скрывать, это участие в антисоветском заговоре и подготовке террористического акта в Москве.

     -Что, что, в заговоре? - приподнялся Плавников.
     - Вы не просто заговорщик, вы руководитель этого заговора и, при помощи бежавших за границу белоказаков, должны были привести в столицу сотню вооружённых конников и порубать делегатов XVIII съезда ВКП(б) в марте этого года. Таким образом, взяв вас, как главаря заговорщиков, мы предотвратили акцию террора.

     -Что вы говорите? Какого съезда? Каких делегатов?, - Кузьма смахнул со лба выступивший пот рукой, которая предательски задрожала, - это чушь, бред какой-то...

     -Нет, это чистая правда, есть свидетельские показания против вас. Вот к примеру, об этом свидетельствуют: Егор Данилов, Андрей Дядиченко, Потапов Виктор и Тимофей Самыкин. Этого достаточно? К тому же вы воевали за белых в Гражданскую, а ваш отец, хорунжий Плавников Николай Андреевич, ярый белоказак, хуторской атаман, был схвачен и расстрелян весной 1921 года, после разгрома банды Фомина. Тесть ваш, Архипов Степан Мордальевич, раскулачен и выселен из хутора. У свидетеля Самыкина есть показания, что вы во время окота на овчарне воровали ягнят и раздавали своим многочисленным родственникам. Достаточно?

     У Кузьмы пересохло во рту, по спине пробежал холодок. Думал ли он, пятидесятилетний, уже немолодой, человек, что так всё обернётся, что он, прошедший всю Империалистическую и Гражданскую войны, служивший в Первой конармии Будённого, может закончить свою земную жизнь таким образом. Да, он  вначале участвовал в Вёшенском восстании, но потом перешёл к красным. Конечно,  за все эти обвинения грозили немалые сроки, а вот за первое однозначно - расстрел.

     -Признаёте свою вину? Готовы подписать обвинительное заключение?, - майор подвинул лист бумаги к краю стола и хотел обмакнуть перо в чернильницу.

     -Как это? Нет, это всё какое-то недоразумение, оговор и клевета, - у Плавникова пошли круги перед глазами, --и вообще, они не могли такое написать, они же земляки мои, и мы в неплохих отношениях...

      -Это всё лирика, Кузьма Николаевич, - усмехнулся Меркурьев, который и не таких уламывал и заставлял подписывать любые обвинения, - показания свидетелей это серьёзное и, главное,неоспоримое доказательство вашей вины. Так что подписывайте, подписывайте...

     -Нет, и ещё раз нет, - очнувшись, сказал арестованный, - я это не подпишу!

     Особист удивлённо посмотрел на сидящего перед ним мужчину. Сколько таких прошло через этот кабинет, а скольких выносили отсюда караульные - им майор давно уже потерял счёт. Он редко к кому испытывал антипатию, многих по человечески жалел, он просто делал свою работу. К этому, уже пожилому, полуграмотному казаку Меркурьев проявлял даже какаю-то жалость.

     -Ну, хорошо, Плавников, давайте начистоту. Я против вас особые методы дознания применять не буду, на это времени нет, да и не люблю, если честно. Я просто, господин урядник, нарисую будущее вашей семьи. Да, если не подпишите, вас не расстреляют, но ваша семья ответит: Татьяну Степановну ждёт Колыма и долгие годы, если выживет, годы ссылки, дочек раскидают по детдомам, где в них будут бросать камни и называть детьми врага народа, а когда вырастут не смогут получить образование и хорошую работу. Выбирай...

     Кузьма, слушая монолог особиста, всё ниже и ниже опускал голову. Он представил что будет с его дочками, какая их ждёт судьба, что будет с Таней, а Ниночка, его любимая Ниночка, что с ней станет?

     Меркурьев не спеша вышел из-за стола, подошёл к окну и глянул на вечернее зерешёченное серое небо. Закурил. Ему было искренне жаль этого человека, который сидит на стуле и делает непростой выбор. Майор не торопил, он понимал, что творится в его голове. Но и ему деваться было некуда - недавно, на совещании у начальника областного НКВД, была озвучена разнорядка на привлечённых к судам за антисоветскую деятельность.

     -У соседей, ростовчан и астраханцев, - кричал комиссар госбезопасности 3-го ранга Воронин Александр Иванович, - план по пресечению такой деятельности уже перевыполнен, а мы до сих пор его выполнить не можем. Так что работайте, товарищи, а то всех нас отправят по этапу, и это хорошо, если по этапу. Не забыли, что идёт следствие по делу Шарова и его команды? И больше, требую, расстрельных дел!

     Время тянулось долго, но следователь не торопил арестованного. И вот, услышав тихий кашель, Антон Всеволодович обернулся - по-видимому Плавников принял решение. Кузьма устало и отрешённо посмотрел на майора.

     -Хорошо, давайте ручку, я согласен...только дайте слово, что моя семья не пострадает из-за меня.

     -Даю слово офицера, пообещал Меркурьев и облегчённо вздохнул.

     Надо отдать должное этому особисту, по его ли распоряжению или так вышло, но никто семью Кузьмы Николаевича не преследовал и в правах не ограничивал.

     В начале февраля суд, на котором Кузьма полностью признал свою вину, и особым совещанием НКВД был приговорён к высшей мере наказания. Когда его и несколько смертников привезли на пустырь и поставили перед готовой ямой, были ещё сумерки, но уже на востоке загоралась бледная заря. Моросил мелкий дождь -ночью пришла оттепель. Приговорённых заставили снять верхнюю одежду и разуться. Расстрельная команда стала напротив, офицер поднял руку. Перед глазами Кузьмы пробежала вся его жизнь, и на его небритой щеке блеснула скупая мужская слеза, а может это была дождинка, застывшая в густой щетине. Команда вскинула винтовки.

     -По врагам трудового народа пли!, - уронил руку командир, и в глазах убиенных застыло грязное неласковое небо.

                5.
Варвара очнулась, когда машина остановилась у дома матери, и лейтенант тронул её за плечо:

     -Здесь?, - он указал на курень, похожий по описанию, которое она сделала, выходя из Совета.

     -Да, здесь...

     Вдвоём они зашли в калитку. Во дворе, за разросшимися клёнами, стоял дом, крытый чаканом и камышом. Он был слегка обветшалый, но выглядел довольно сносно.

     -Его папа построил ещё в 1934-ом году, - почему-то пояснила Варвара.

     Потом она бросилась на крыльцо и позвала мать, которая услышав, как подъехала машина, уже торопилась на улицу. Это была постаревшая и погрузневшая женщина, и лишь только черты волевого лица говорили о её былой, но увядшей, красоте.

     -Мама, это по поводу папы приехали, помнишь, я писала запрос?

     Татьяна с удивлением посмотрела на Тутова, - она уже давно потеряла надежду что-то узнать о судьбе мужа после его ареста.

     -Могли бы мы где-нибудь присесть?, - спросил лейтенант.

     -Да, вон там под клёнами на лавку, а я из стряпки вынесу столик, - и тут же бросилась в летнюю кухню.

     Они с матерью уселись на лавку, а гость напротив. Тутов достал из портфеля несколько бумаг и положил перед собой.

     -Татьяна Степановна, вот документ о полной реабилитации, то есть об оправдании, вашего мужа Плавникова Кузьмы Николаевича. В течении нескольких месяцев мы работали с его делом - изучали документы, опрашивали свидетелей, которые признались, что оговорили Кузьму Николаевича, скорее, оклеветали его. Не найдено ничего, чтобы говорило бы о его преступной деятельности. Поэтому специальной комиссией Верховного Совета СССР он был оправдан полностью. Вот документ о его смерти в 1944-ом году в Сталинграде, где он работал в восстановлении города.

     -Но тогда, в 39-ом, мы получили справку о том, что он осуждён на 25 лет без права переписки, - перебила Татьяна лейтенанта.

     -Всё правильно, он был после суда направлен в Норильск, а после победы под Сталинградом его вернули, - ответил Тутов, не моргнув глазом.

     -А можете назвать, - с надеждой спросила вдова, - кто же оговорил, оклеветал Кузьму?

     -Нет! К сожалению, не имею право, - ответил Андрей.

     -Но скажите, был ли среди них Жорка Данилов?, - она уставилась в глаза лейтенанта, - он всё-равно недавно ушёл на тот свет.

     -Могу одно сказать, Татьяна Степановна, таких людей Бог, если он есть, рано или поздно обязательно накажет, - и улыбнулся. Татьяна поймала эту улыбку и всё поняла.

     -Да, чуть не забыл, - спохватился Тутов, - тут вам полагается денежная компенсация, если это так назвать. Распишитесь в ведомости и получите.

     Он передал деньги, скорее сунул, в руки Татьяны и взял ведомость назад. Варвара заметила, что там стояла сумма 182 рубля. Видимо такая компенсация полагалась за сгинувшего мужа, за её слёзы и бессонные ночи, за её осиротевших дочерей, которые росли без отцовской ласки и заботы, которые недоедали, ходили в обносках и вкусили до конца безотцовщину.

        -Всего вам доброго, Татьяна Степановна, - поднялся Андрей, - может вас подвести, Варвара Кузьминична? - это уже к Маштаковой обратился он.

     -Нет, спасибо! я сама дойду, - ответила она и осталась сидеть рядом с матерью.

     За двором завёлся мотор, и машина, подняв уличную пыль, уехала. В руке Татьяны так и остались деньги, которыми откупилось государство за изуродованную жизнь семьи Плавниковых.

     Тут  к женщинам подбежал, невесть откуда взявшийся четырёхлетний Мишутка, сын Нины, и стал дёргать Варвару за юбку:

     -Это кто к нам приезжал, крёска?

     -Дядя.

     -Зачем он приезжал, зачем?

     -К бабе Тане по делу...

P.S.

     И в этот раз наши органы , как и в 1939-ом, обманули вдову и её дочерей - не умер Кузьма в 1944-ом, а был расстрелян менее чем через месяц после ареста, в феврале того же 39-го. Об этом узнает  тот самый Мишутка, который приставал к своей тётке летом 1962-го года - он в 2000-ом посетит архив ФСБ в Волгограде, где познакомится с делом своего деда и узнает о его трагической судьбе. Но ни сама Татьяна, ни её дочери Мария и Таисия не доживут до этого времени...

январь 2024.