Младенческий лепет

Ну, карст в основанье скалы, ну, скотины
скопленье у яслей, ну, трое у входа,
пришедших рожденного только что Сына
увидеть, к особам библейским природа
привычная издавна - что ж удивляться
готовности новой звезды стать приметой,
кучней чичероне, туристов, палаццо
локацию давшей штиблетам.

Этичней античных традиций, где прямо
до времени бог не вершил правый суд, но
всегда возникал в кульминации драмы
на греческой сцене, здесь не было людно.
Родилось дитя: появленье, с которым
воспрянули так, как смутились развязкой
позднее. Отпала потребность в актёрах,
но катарсис следует встряске.

Театр уступает в пролитии крови
религии; круче, грубей аппетиты
грызущихся из-за жилищных условий.
Чем контры сильней, тем крупней не зарытый
талант; а зароешь топор, то и дрязги -
трагедия. Хор подпевал: мол, "не верю!"
Счастливей гуляющих с детской коляской
над кем призревали в пещере.

Семейство по-своему сделалось мифом.
Не "Сим победиши" обрек поголовье
богов на погибель, а встреченный криво,
с ухмылкой - направленный взгляд исподлобья.
Обвод в полумраке. Внутри - неподвижность,
молчанье. Статичность недаром зловеща:
в ней твёрдое алиби, что не Всевышний
из малых в большой перебежчик.

Ни много ни мало вертеп. Мизансцена
известна и из году в год повторима.
Едва ли тогда же лежащий младенец
предвидеть бы мог свое крестное имя.
Беспомощен, он не походит на Бога.
Но если принять неизвестность за принцип,
то в том и искусство, не требуя много,
любовь предварить материнством.

Он мал, чтобы знать, чей он сын. Полукровкой
родителям быть невозможно. Безбожно.
Он станет играть молотком и ножовкой
затем, чтоб отцовскую волю, как должно,
исполнить. И этим для нас он не плотник,
а Сын Человеческий. Всеми покинут,
он раньше оставит свой дом. Но сегодня
не время гвоздить древесину.

В сугробе фигуры людей и животных
заснеженны. Всё, как внезапный экзамен.
И сам на вопрос: - Где Ты, Господи? -  Вот он. -
себе отвечаешь, не видя глазами
за что зацепиться. Однако, не робость
здесь главное. Что обещало стереться,
то временем стерто. Любая подробность
неисповедима для сердца.

И чаще мгновенна, чем явственна: промельк.
Отсутствие суть доказательство, скажет
эмпирик; а для эмпиреев, где, кроме
богов, не витает никто, это даже
и лучше. Поди убеди индивида,
как я, что не лепишь горбатого судьям.
Поверить -  глагол совершенного вида,
а жив, в настоящем, лишь чудом.

Младенец в сердечной своей колыбели,
в самой глубине, как любви средоточье.
Совсем несмышлёный, он видит всецело
свечение перед собой и заочно.
И свет непрерывен. Как только проснулся,
держи и корми прямо в свертке: так страшно
умом неотлучным раскрыть его - пульсом
забившейся крови о бляшку.

Ответ, заключённый в вопросе, снимает
сомненья, когда прозвучал и замолкнул
вопрос. Здесь закон и скрещенье. Такая
последовательность. И, как бы ни долго
искал ты, ответ непременно длиннее.
Взывал Иоанн, Иисус шел на отклик.
Вот крест и рождение веры, а с нею
распятье не даст кусать локти.