Явное становится тайным

                Явное становится тайным.
                М. Фрай.


Рано ли, поздно ли – явь истает.
Неумолимое море-горе
станет сначала прибрежной скорбью…
а потом лишь суетной пеной-грустью.
А неподъемный Сизифов камень
истовых – знать бы, чего! – исканий
– просто нагрузкой
достопочтенной:
новостей ежедневным в газетке чтением.

Явное
сбудется в срок свой бывшим.
Знание:
из тебя ничего не вышло:
ни восторженного поэта
ни стервеца отпетого
– обернется опытностью несвежей
(пивом,
что, как водится, с недоливом),
а потом и благим невежеством.

– Если сплыло, что вправду было,
то потонет, чего и не было!
Доблестный путь, что к небу,
в памяти тихо осядет пылью
серой.
А та женщина,
что не встречена –
кто она, как не стерва?

Явное станет тайным.
Яма,
вчера пустая, 
чьей-то  забытой могилой станет.
Ссадина – неизбывной язвой,
что от глаз любопытных скрыта.
Бродит чей фантом в лабиринте Крита?
Все так дивно и так напрасно,
все так странно и так опасно –
почему?
– Знать, загадка не по моему
уму.

Ось Вселенной – непостоянство…
Это еще
злая вражья сила –
или уже
храма Божья паства?
Не было или было?
– Мне о том голосит Сивилла
грозная?
или морочит Кассандра
слезная
(ведь, конечно, я ей не верю…)?
Или истин наслушались психиатры?
Или истина в вое зверьем
(вдруг мешает цивилизация
от стихии сведений набираться…)?
Или только мамино сердце –
вещее?
Или все ответы в нездешнем "завтра"?
Или должно услышать мне мантру
вечную
(ту, что освобождает душу,
изгоняя гадину: смертный ужас)?

Но ведь мантры непостижимы...
Впрочем,
как и каждый из смыслов жизни
неисчислимых!
– Стало быть, иногда счастливых…
– Это мы с Кассандрою вам пророчим.