Из неопубликованного

В ноябре 1996-го года я был приглашён .на концерт по случаю 60-летия известного поэта и барда Григория Дикштейна. С Григорием я был знаком, хотя несколько шапочно, виделись мы очень редко, иногда общались по телефону. На этом концерте я прочёл заранее написанное дружеское приветствие юбиляру.  Вот оно:

Приветствие

Мне шестьдесят, и тебе шестьдесят.
Поздняя осень. Дожди моросят.
Пахнет зимой, рождеством, снегопадом,
вслушайся – музыка ветра слышна.
Ночью проснёшься – ах, кто это рядом?
Думаешь – Муза, а это жена.

Мне шестьдесят, и тебе шестьдесят.
Это ещё не по нам голосят.
Песня поётся – верёвочка вьётся.
Мы уже вряд ли достигнем верхов…
Господи, что после нас остаётся?
Моргидж, гитара и книжка стихов…

Мне шестьдесят, и тебе шестьдесят.
Можно уже разводить поросят,
сеять горох, помидоры, капусту,
строить забор, а забор – не пустяк.
Кто там кричит, что причастен к искусству?
Думаешь – Пушкин, а это Рудяк…

Мне шестьдесят, и тебе шестьдесят.
Годы, как бомбы, над нами висят.
Но не печалься – посеяна озимь,
всходам её колоситься и зреть…
Поздняя слава, как поздняя осень,
греет ещё, но не может согреть.

Надо сказать, что Григорий Дикштейн регулярно отмечает концертами свои юбилеи каждые пять лет. И вот, к следующему его 65-летнему юбилею я заранее написал приветственное стихотворение и песню, сочинив даже музыку к ней. Но случилось так, что на тот юбилейный концерт я приглашён не был, так что мои сочинения остались в загашнике. Зато через 15 лет, в 2011-м году, Григорий пригласил меня участвовать в концерте по случаю его 75-летия, и вот тогда я прочёл своё старое стихотворение, но песню петь не стал. Вот они:

Стихотворение
 
Ну что ж, мой милый друг, и дни пройдут, и годы – 
как знать, что нам с тобой фортуна припасла?
Мы встретимся в раю, в отделе ”Соки-воды”,
в одиннадцать часов, четвёртого числа.

Мы встретимся в раю, две божии коровки,
порхая в облаках среди порожних тар.
Откроется ларёк, и ангельша в спецовке
там будет разливать божественный нектар.

И будет всё в цвету, в настурциях и розах,
жар-птица прокричит своё ”кукареку”,
и восемь тысяч душ, весёлых и тверёзых,
на дивный аромат потянутся к ларьку.

И я туда пойду, к любым нектарам лаком,
но ангельша в-сердцах помянет нашу мать
и спросит: ”Мандельштам, ты где? За Пастернаком?
А кто в конце? Дикштейн? За ним не занимать!..”

Я стану в стороне, а ты попьёшь нектару,
махнёшь издалека мне краем рукава,
оглянешься вокруг, потом возьмёшь гитару
и тихо напоёшь знакомые слова,

и долго будешь петь, чуть хрипло и устало,
я тоже, старый хрыч, немного подпою…
Нам времени для встреч при жизни не хватало –
даст Бог, когда-нибудь мы встретимся в раю.

Песня

Никаких драгоценных подарков,
если б даже их кто-то просил,
не дал миру зачуханный Харьков,
кроме Гриши, дай Бог ему сил.

Он там рос, как алмаз на помойке,
был накормлен, одет и обут…
Ой, фарфалн ди ганцэ постройкэ,
зохен вей, happy end и капут.

Он не вышел из консерваторий,
Бах и Гендель ему не указ.
Ты нас песнями радуй, Григорий,
чтобы слёзы катились из глаз!

Если будешь валяться на койке,
если струны в печали замрут –
ой, фарфалн ди ганцэ постройкэ,
зохен вей, happy end и капут.

Пусть сады золотятся плодами,
пусть не будет ни бед, ни забот –
мы за всё расплатились годами,
с них нам сдачи никто не даёт.

Жизнь уходит, сносились набойки,
нас Пегасы и Музы не ждут…
Ой, фарфалн ди ганцэ постройкэ,
зохен вей, happy end и капут.


Примечание: Рудяк Илья Эзрович, режиссёр и писатель, жил в Чикаго.