Баллада Исхода - часть II

Какому из чуднЫх подлунных благ,
Какому не-земному притяженью
Благодаря –
              я сам не понял как –
Произошло моё развоплощенье.

О, кто бы знал как тягостно свои
Черты скрывать в условностях убогих,
Извечно бЫть единосущным
                и
В ином миру вдруг стАть одним из многих.

Как можно по
               сферическим кругам
Скользить весь век с вселенского откоса,
И – дать себя опутать по рукам
И по судьбе любовью русокосой?

Наш с нею дом из всех щелей струя
Уют и тишь,
              тем самым непрестанно
Напоминал, что родина моя
Горит в надрыв в созвездье Эридана.

Нет, не забыть магнитные поля,
Что искрянО болидом бороздились
Над сухменистым морем ковыля,
В котором мы с врагами насмерть бились.

Когда-то там лучились города
Другим теплом и звуками другими.
И всех животворило, как вода,
Моё – в мольбах – пригУбленное имя.

Но из пространств евклидовых беда
Сдержала марш у нашего предела.
И трупами, что струпьями, тогда
Покрылось сплошь планеты милой тело.

Мечом её хранителей сочли,
Предначертав кроваво участь вдовью:
На лике той поруганной земли
Сереют лишь могильные надбровья.

Вот потому, покинув дольний кров
Без толков, без
                напутственных укоров,
Я устремил бушующую кровь
По руслу – вдаль текущих – метеоров.

За ними вслед пуская пульс в карьер,
ТрусИл внатяг на поводу у воли,
Вдыхал пары пьянящих атмосфер,
Млел в забытьи и бредил на алголе.

На злобу дня в подкорке тлел ответ,
И проступал мерцающе сквозь поры:
Что лучше мест для возрожденья нет,
Чем континент священного Алькора…

И в час, когда всяк тварный слог затих,
Ткань бытия впродоль затрепетала;
В расщеп времён из сумерек густых
Ударил зык набатного металла.

Чуть погодя на этот жаркий зов,
Худым рядном шурша,
                из бездны млечной –
Со всех её мерцающих концов –
Ко мне стеклось знакомое наречье.

Так мой призыв его ударил влёт,
Сонливый мозг прозреньем опаляя, –
Что лишь в силках о воле дух поёт,
Лишь боль
            слова юдоли окрыляет.

Постигли все как сделались слабЫ 
Без вышних сил в бесцельном бездорожье,
Как тяжело вымалчивать мольбы
При небесах, зияющих безбожьем.

День просиял в тот самый миг, когда
Народ
        и я – в лучистом ореоле –
Сошлись взахлёб, как жажда и вода,
Теплом любви былое обезболив.

И те сердца клялись, не временя,
В краю отцов стяжать мечами славу.
Но было в них мятежного огня
Не столько, чтоб
                дотла с бездольем сладить.

Затем-то я в надплоскостной дали
И зародил шум маршевой колонны:
На помощь нам под рокот бубнов шли
Сыны племён созвездья Скорпиона.

Потом уже без всяческой волшбы
Миры пришли к согласью меж собою,
Чтоб преломить и копья, и хлебы,
В годину бед дыша одной судьбою.

И тут же бой кузнечный зазвучал…
В иных телах старательно отлитый
Воскрес счастливо вырванный металл
Из кратерных могил метеоритов.

А дальше – на
               солярные огни
Пылили вспять. И путь полузабытый
Был отягчён ненужностью брони,
Ведь правота всем нам была защитой.

Устало мы ползли из одного
В другой квадрат
                квазарами кроплённый.
И, наконец, осели тучево
На тёплый грунт планеты воспалённой.

Казалось, век мечталось о таком
Начале
        вслед концу дороги длинной.
О, сколько раз сквозь бреши снов тайком
Ступали мы на эти луговины?!

Избыть сама природа не смогла
Наш дух. И на
                пастушеские звоны –
Лишь одичав, но не забыв седла –
Шли табуны гривастых арионов.

С низин затмив небесные тела,
В ночи моя держава кочевая
Рекой огней наИзволок текла,
В безбрежье тьмы металлом отливая.

Тогда, звеня,
              от поступи литой
Дрожали все окрестные созвездья.
И воздух над медвяной немотой
Насыщен был ионами возмездья.

Как сонмы эх в теснине временной,
Молва вдали
              нас множила былинно.
И страх врагов выдавливал, как гной,
Из-под кирпичной кожи равелинов.

Вставал рассвет пророчески багров,
Вскрывая суть давно известной тайны,
Что с ними нам не разойтись добром
На пятачке галактики бескрайней.

Две силы шли, друг другу столь чужды,
Что третья их свела на ветробое;
Она цвела под именем вражды
И во сто крат была страшней обоих.

Предрешено мной было исконИ
Несходных двух миров кровосмешенье.
Так в море глаз затеплились огни,
И занялось великое сраженье.

Призывно я наполнил эхом падь,
И сотни рук принЯлись вдохновлённо
Потоки стрел на волю отпускать
Из тесноты колчанного полона.

И, взглядом даль отвердшую сверля,
Я оделил всех сущих Судным часом.
Взмахнул рукой – и вздрогнули поля
Под громовым копытным переплясом.

Тот, кто вчера изгнаньем был клеймён,
Сорвался вскачь железным ураганом.
И киноварь разлившихся знамён
Вскипела над урочищем буланым.

Под облака, от гона ошалев,
Взметнулась сталь готовая к расплате.
И стал сплеча неудержимый гнев
Тонуть в чужой броне по рукояти.

Клин напролом летел во весь опор.
И, путь мечом торЯ в копейной чаще,
Счесть не могли разрубленный аорт,
Хулу божкам и мне хвалу журчащих.

В тот час хотя б
                на миг, хотя б на чьём-
Нибудь
         лице запечатлелась жалость.
И даже кровь змеящимся ручьём
Ползла к ногам, как будто тщась ужалить.

На той планетной точке болевой
Топчась,
          клинки багрили в звонкой меди
Дотоль, пока в горячке боевой
Глухонемо не начинали бредить.

И ранам, и
            врагам теряя счёт,
Понять одно всяк силился с надсадой:
Попал ли он уже – иль всё ещё
На подступах к скрежещущему аду.

Заря росла, пожарясь на ветру,
Когда под лязг фронтального прибоя
Весь зримый мир, как в чёрную дыру,
Втянулся по
              шелом в орбиту боя…

Завершено всё было дотемнА.
Седели о-лунённые курганы,
И тяжело ступала тишина
Меж стылых тел героев бездыханных.

Стал отражён, как в амальгаме вод,
Край стихший –
                над горами и долАми.
Мертво фосфорисцирующий свод
Усеян был небесными телами.

Уткнулся рог созвездия Тельца
В мой пантеон с теснящимся в нём эхом,
Где что ни шаг – отважные сердца
Лежат в гробах хранивших их доспехов.

Они взошли на жертвенный алтарь
Все наподряд.
               И больше нет народа.
Кругом лишь смрад, заброшенность и хмарь.
Какой ценой оплачена свобода
Родной страны,
                где всё теперь – ничьё!
Припав к её скалистому подножью,
Осталось одиночество своё
На маяту бессмертия помножить.
   
На сотни лиг нет никого из тех,
Кто бы под стук
                метеоритных капель,
Воздев глаза к высокой темноте,
Воззвал ко мне с колышущихся капищ…

Два дня подряд я средь пустынных скал,
Цедя тоску с базальтового склона,
Из трёх светил закатных выжимал
Глазами всё
              до крайнего фотона.

На третий день – порывисто в седло.
И, дробь копыт рассыпав декрещендо,
Как будто сквозь незримое стекло
Ушёл рысцой в кровавую легенду,
В раскатный миф, какой ещё пока
(Точней – уже) остался не пропетым.
Его, взвалив на спинку языка,
Не разнести надсадно по планетам.

Теперь и век как будто вспять течёт.
Нет никого, кто мог бы год от года,
Смежив у лиц ладони горячо,
Хранить мою сакральную природу.

Но знаю я: средь звёзд ещё горит
По мне одна –
                далёкая, земная,
Что до сих пор меня боготворит,
Старозаветно всуе проклиная.