Борис Пастернак о Маяковском

Сразу угадывалось, что если он и красив, и остроумен, и талантлив, и,  может быть, архиталантлив, — это не главное в нем, а главное — железная  внутренняя выдержка...
Я очень люблю раннюю лирику Маяковского. На фоне тогдашнего паясничания  ее серьезность, тяжелая, грозная, жалующаяся, была так необычна. Это  была поэзия мастерски вылепленная, горделивая, демоническая и в то же  время безмерно обреченная, гибнущая, почти зовущая на помощь.
Время! Хоть ты, хромой богомаз,
Лик намалюй мой в божницу уродца века!
Я одинок, как последний глаз,
У идущего к слепым человека!
Время послушалось и сделало то, о чем он просил. Лик его был вписан в  божницу века. Но чем надо было обладать, чтобы это увидеть и угадать!...
Когда я узнал Маяковского короче, у нас с ним обнаружились  непредвиденные технические совпадения, сходное построение образов,  сходство рифмовки. Я любил красоту и удачу его движений. Мне лучшего не  требовалось. Чтобы не повторять его и не казаться его подражателем, я  стал подавлять в себе задатки, с ним перекликавшиеся, героический тон,  который в моем случае был бы фальшив, и стремление к эффектам. Это  сузило мою манеру и ее очистило...
В годы, когда я находился под обаянием его огня, и он платил мне  ответной теплотой, я сделал ему надпись на "Сестре моей, жизни" с такими  строками:
Вы заняты нашим балансом,
Трагедией ВСНХ,
Вы, певший Летучим голландцем
Над краем любого стиха!
Я знаю, ваш путь неподделен,
Но как вас могло занести
Под своды таких богаделен
На искреннем вашем пути?
Борис Пастернак о Маяковском
/отрывок/.